Семь тысяч Я - Лукин Евгений Юрьевич. Страница 3

Вдалеке затрещали кусты, и вскоре на той стороне овражка показались еще человек пятнадцать воинов – крепкие мужчины средних лет. Несколько лиц (моих опять-таки) были обрамлены бородами разной длины. А самый старший воин – гладко выбрит. На плечах вновь пришедших покоились уже не алебарды, а тяжелые семиметровые копья.

– Делай… три! – донеслось из овражка.

– Это еще что такое? – удивился бритый. Он шагнул к обрывчику и заглянул вниз.

– До сих пор алебардами не владеют, салаги! – пояснил хриплый. – Вот решили немножко погонять…

– Отставить! – рявкнул бритый. – Какой еще к черту, тренаж? Нам сейчас марш предстоит – в пять километров! Давай командуй общее построение!

Хриплый скомандовал, и воины, бренча и погромыхивая доспехами, полезли из овражка. Поскольку все были одного роста, выстроились по возрасту. Я уже начинал помаленьку разбираться в их (то есть в моей) иерархии. На правом фланге – «деды»: загорелые обветренные лица, надраенные до блеска старенькие брони и шлемы. Собственно, это были одна и та же броня и один и тот же шлем – из нашего запасника. Пятый год службы играл роль сержантского состава. Он занимал центральную часть строя. Дальше располагались «молодые» и, наконец, на левом фланге – самая салажня: в крупнокольчатых байданах, в шлемах-мисюрках, не спасающих даже от подзатыльника, и с шанцевым инструментом в руках.

– А кто это там влез на левый фланг в панцире? – осведомился захвативший командование бритый ветеран. – Штрафник, что ли?

Ему объяснили, что я новичок и в панцирь влез по незнанию.

– Ага… – сказал командир. – Значит, для тех, кто в этот отряд еще не попадал или попадал, но давно: задача наша чисто вспомогательная. Конница противника будет прорываться по равнине, там их встретят первая и вторая баталии. Ну это вы и так знаете… А нам, орлы, нужно заткнуть брешь между оврагами и рощей. Значит, что? Значит, в основном земляные работы, частокол и все такое прочее…

Не снимая кольчужной рукавицы, он взял в горсть висящую поверх панциря ладанку и поднес к губам.

– Докладывает двадцать третий. К маршу готовы.

– Начинайте движение, – буркнула ладанка моим голосом, и командир снова повернулся к строю.

– Нале… уо!

Строй грозно лязгнул железом.

Как и предсказывал хриплый, плечи я стер еще во время марша. К концу пути я уже готов был малодушно нажать кнопку моего «минихрона» и, вернувшись, доложить шефу, что переоценил свои возможности. Однако мысль о сетке из витого капрона, в которой я оказался сегодня утром, заставила меня стиснуть зубы и продолжать марш.

– Стой!

Колонна остановилась. Справа – заросли, слева – овраги.

– Перекур семь минут…

Строй смешался. Человек пятнадцать отошли в сторонку и, достав из шлемов сигареты, закурили. Я обратил внимание, что среди них были воины самого разного возраста. Из этого следовало, что годика через три я от такой жизни закурю, потом брошу, потом опять закурю. И так несколько раз.

Броню мне разрешили снять. Пока я от нее освобождался, перекур кончился. Стало шумно. В рощице застучали топоры, полетели комья земли с лопат. Меня как новичка не трогали, но остальные работали все. Задача, насколько я понял, была – сделать гиблое для конницы место еще более гиблым. Темп в основном задавали воины пятого года службы. Сияя жизнерадостными оскалами, они вгрызались в грунт как экскаваторы, успевая при этом страшно орать на неповоротливых салажат в байданах. «Старики» спокойно, не торопясь орудовали саперными лопатками. И все это был я. Причем даже не весь, а только крохотная часть меня – каких-нибудь человек сорок. А там, за тем холмом, на равнине, развертывалась, строилась и шла колоннами основная масса – сотни и тысячи…

Рвы были вырыты, частоколы вбиты. На бугре выставили наблюдателя, в рощице – двоих. Потом достали свертки и принялись полдничать. Я, понятно, ничего с собой захватить не догадался, но мне тут же накидали бутербродов – больше, чем я мог съесть.

– Здесь еще спокойно… – вполголоса говорил один салага другому. – Окопался – и сиди. А вот в первой баталии пахота…

– В первой – да… – соглашался со вздохом второй. – Я на прошлой неделе три раза подряд туда попадал. Набегался – ноги отламываются. Сдал кладовщику байдану, шлем, выхожу на улицу, чувствую – шатает… Ну, думаю, если и завтра опять в первую! Нет, повезло: на переправу попал…

– Ну, там вообще лафа…

– Никак спит? – тихо, с любопытством спросил кто-то из «стариков».

Все замолчали и повернулись к воину, который действительно задремал с бутербродом в руке.

– Во дает! Ну-ка тюкни его легонько по ерихонке…

Один из бородачей, не вставая, подобрал свое огромное копье и, дотянувшись до спящего, легонько тюкнул его по навершию шлема тупым концом древка. Тот, вздрогнув, проснулся и первым делом уронил бутерброд. Остальные засмеялись.

– Солдат спит, а служба идет, – тут же съехидничал хриплый. Голос он, однако, при этом приглушил.

– Виноват, братцы… – Проснувшийся протер глаза и со смущенной улыбкой оглядел остальных. – Тут, понимаете, какое дело… Женился я вчера…

Сидящий рядом воин вскочил с лязгом.

– Согласилась? – ахнул он.

– Ага… – подтвердил проснувшийся. Лицо его выражало блаженство и ничего кроме блаженства.

Вскочивший набрал полную грудь воздуха, словно хотел завопить во всю глотку «ура!», но одумался, выдохнул и сел. Лица у этих двух сияли теперь совершенно одинаково. Зато хриплый был сильно озадачен.

– Погоди, а на ком?

– Да ты ее еще не знаешь…

Бородачи наблюдали за происходящим со снисходительными улыбками. А вот на лицах «молодых» читалось явное неодобрение.

– Додумался! – пробормотал один из них. – Военное время, а он жениться!.. Дурачок какой-то… На беду слова его были услышаны.

– Голосок прорезался? – зловещим шепотом спросил, оборачиваясь, сильно небритый «старик». – Зубки прорезались? Это кто там на «дедов» хвост поднимает? А ну встать! Первый, второй, третий год службы! Встать, я сказал! Вы у меня сейчас траншею будете рыть – от рощи и до отбоя!

«Молодые» поднялись, оробело бренча железом. Небритый подошел к новобрачному и положил руку в кольчужной рукавице на его стальное плечо.