Близится утро - Лукьяненко Сергей Васильевич. Страница 47

Не люблю, признаюсь честно, людей, которые сильнее меня. Ни кулаками, ни умом, ни духом – одна Сестра ведает чем. Всегда стараюсь подальше от таких держаться.

– Твой корабль у восьмого причала стоит, называется «Кефаль». Старая лохань, но не потонет… Постой. – Капитан остановился. Еще раз посмотрел на меня, теперь более оценивающе: – В море как? Не киснешь?

Я лишь усмехнулся.

– Желаешь в Вест-Индию сходить? – спросил вдруг капитан таким тоном, будто приглашал в пивную на углу. – За три месяца обернемся.

Не нашелся я, чем ответить.

– Мне третий помощник нужен, – продолжил капитан. – Работа простая – порядок среди матросов поддерживать. Экипаж хороший, двое-трое горластых, но ты их уймешь… вижу, что уймешь. Обогатиться – не обогатишься, но заработать сможешь. А потом… покажешь себя хорошо – помогу в гильдию войти. Решай.

– Спасибо… меня моя дорога ведет, – наконец выдавил я.

– Твоя воля, – просто согласился капитан. И ушел не оглядываясь к своему кораблю, к своим матросам, к своей Вест-Индии.

А ведь согласился бы я, не окажись капитан столь в себе уверен! Сменил бы воровскую судьбу на морскую. Может, и впрямь выбился бы в люди.

Судьба.

Значит, для чего-то нужна была такая судьба, как моя?

Хотя бы для того, чтобы вывести с каторги Маркуса?

Повернул я голову, будто мог во тьме видеть. Ничего, конечно, не увидел. Маркус как забрался между нами с Хелен, так и уснул вмиг. Одно лишь дыхание теплое на лице чувствую, да уткнувшуюся мне в бок коленку. Все уже спят, вымотавшись за день, один я, как дурак, мыслями балуюсь…

Но тут послышался чирк, и во мраке вспыхнул огонек серной спички. Свет небольшой, но после темноты большего и не надо. Я разглядел Антуана, ухитрившегося встать тихо-тихо и сейчас запалявшего свечку.

Животом, что ли, мается?

Антуан, прикрывая пламя рукой, всматривался. Никак ему было меня не увидать, за десять-то шагов, но он словно прямо в глаза смотрел. Потом головой мотнул, в сторону отзывая.

Я беззвучно встал с жесткого ложа и пошел к Антуану.

– Так и знал, что ты не спишь… – пробормотал старик.

– Что случилось, Антуан?

Говорили мы вполголоса, будто заговорщики, собиравшиеся спящих товарищей покинуть.

– Не спится. Давай поговорим, Ильмар.

– Идем…

Стараясь не шуметь, мы отошли в дальний конец зала, наполовину обойдя озерцо. Воды и не видно было в неверном свете – лишь едва-едва отблескивала тонкая корочка, что чудесным образом покрыла озеро.

Мы уселись на камнях, Антуан укрепил свечу перед нами, у самого берега, достал кисет и трубку. Закурил. Я не спешил. Спать мне все равно не хотелось, пусть и неправильно это было.

– Я не знаю, Ильмар, – сказал вдруг Антуан.

– Что?

– Я не могу понять Маркуса, – пробормотал Антуан.

Если бы я мог иначе ответить… Я пожал плечами.

– Жан был прав, когда просил меня отправиться на поиски Маркуса, – продолжал Антуан. – Прав… ведь мне всегда казалось, что я могу понять суть людей. То, что движет ими. Отвагу стражника, с одной лишь дубинкой в руках выходящего навстречу банде душегубов. Верность солдата, бьющегося насмерть над телом раненого офицера. Любовь матери, не смыкающей глаз над постелью больного ребенка. Веру священника, благословляющего притихшую толпу. Радость влюбленного, прильнувшего к губам любимой. Одиночество летуна, затерявшегося среди грозовых туч на хрупком планёре…

Он замолчал. Развел беспомощно руками.

– Но я не вижу Маркуса. Не вижу той доброты и милосердия, что принесет нам Искупитель. Но не вижу и порока с лицемерием, что суть Искусителя. Говорить с ним – все равно что держать на руках младенца, Ильмар! Дитё может улыбаться, а может плакать, но ты никогда не узнаешь заранее, что он принесет в мир – радость или боль. Он говорит хорошие слова, Ильмар. О том, что в иудейских землях Слово его исполнится подлинной силы. И тогда он сможет отдать его людям. Все, без остатка… ты же слышал.

– Слышал, – сказал я.

Антуан развел руками:

– Но я не знаю, Ильмар, станет ли это благом. Нищий крестьянин получит Слово… но станет ли он складывать на него свой урожай, доставая по мере надобности? Я боюсь, что он выгребет все, что сможет. И свое, и чужое. Заполнит дом, погреба и будет с мечом в руках стеречь нежданное добро – в то время как зерно будет преть, ткани – гнить, а железо покрываться ржой. Я не знаю, что сделает сиятельный лорд, получив изначальное Слово. Мне кажется, то же самое, что и смерд. Сделать Слово общим – все равно что сделать его ничьим. Никто и никогда не положит в Холод свое достояние, все будут лишь брать. Пока не вычерпают до дна. Я представил города, Ильмар… города, где аристократам придется хранить все свое имущество в своих домах. Огромные склады, что вырастут при каждом доме. Стражу, которую придется нанимать. Неисчислимое количество воров – ведь поживы станет гораздо больше. Разбойников, стерегущих кареты и дилижансы, – потому что сборщик налогов не сможет убрать монеты на Слово и спокойно доставить их властям. Тюрьмы не удержат душегубов, которые в любой миг смогут взять с Холода нож для убийства или кирку для подкопа…

– Ты говорил ему это, Антуан? – тихо спросил я.

– Да. Но он не слышит, не хочет слышать… – Антуан запыхтел трубкой, выпустил клуб ароматного дыма. – Маркус – ребенок, пусть и овладевший великой силой. Измышленный мир счастья и справедливости стал для него единственной правдой. Я не смогу его переспорить, не сможешь и ты. Он хочет подарить Слово.

– Ведь и Искупитель дал людям Слово.

– Почему же тогда он ушел с римского престола… – Антуан вздохнул. – Я… я хочу, чтобы ты не переставал думать, Ильмар. Не надеялся только на меня. Я буду и дальше пытаться понять Маркуса. Дать ему верный совет, уберечь от опасного шага. Я пройду этот путь до конца. Но думай и ты, Ильмар. Ведь не зря же провидение свело тебя с Маркусом?

Несказанное им я и так понял.

– Не зря, наверное.

Эх, Сестра, Сестра-Покровительница, дай мне хоть каплю мудрости…

– Я пойду спать, Ильмар. – Антуан тяжело поднялся. – Иначе завтра вы понесете меня на руках.

Свечу он брать не стал, и я остался сидеть на берегу подземного озера.

Усталый, во всем запутавшийся, покрытый грязью с головы до ног. За спиной – погоня, впереди – неизвестность.

Разве такими нас сотворил Бог? Пусть из грязи вышли, пусть в грязь вернемся, но почему между рождением и смертью тоже одна лишь грязь?

И почему тот, кто нес нам свет, ушел в холодную тьму?

Мне вдруг подумалось, что если я это смогу понять, то пойму и все остальное. Почему в мире больше зла, чем любви. Кто такой Маркус. И почему если каждый человек хочет себе добра, то добро это приходит лишь за чужой счет.

Не моя работа о таких вещах думать. Это для Жерара, наделенного чудодейственной силой исцеления. Это для Антуана, которого жизнь научила мудрости. Это для Хелен, наперекор своей судьбе пошедшей.

Только и я об этом не думать не могу.

– Сестра-Покровительница, – прошептал я, – почему ты от мира ушла, почему с Искупителем на престоле не воцарилась? Может, в этом – ошибка? Чего же ты простить не смогла, любой грех прощать призывавшая?

Тишина и редкий стук капель о каменную коросту.

Неужто я всерьез размечтался об озарении свыше?

И впрямь наивный…

Я коснулся лица руками. Руки были в глиняной корке, лицо в грязи.

Я встал и начал раздеваться. Стянул крепкие парусиновые штаны, шерстяной свитер, рубашку. Подошел к озеру, к проруби, в которой и воды будто не было – лишь спокойная пустота. В Руссии по зиме в прорубях купаются.

А там, куда ушел Искупитель, еще холоднее. Там нет ни ветра, ни льда. Лишь серая мгла, где, запрокинув голову, человек смотрит в пустое небо.

Я шагнул в воду.

И ушел в нее с головой.

Вода была слишком прозрачной, чтобы понять, как здесь глубоко. Как далеко под ногами дно.

Я раскрыл глаза.

Будто в небе паришь. Холод даже не обжигал, взял в свои ладони – и держал на весу. Слабый огонек, что давала свеча, отражался от сводов пещеры, растекался над водой.