Метромания - Майорова Ирина. Страница 12

Ему снилась Катерина. Она была в белом платье из легкой ткани, которая то свободно струилась по животу, бедрам, ногам, то вдруг, подхваченная ветром, обтягивала-облипала ее стройное тело, выставляя напоказ самые укромные уголки и вздуваясь сзади гигантским турнюром. А он стоял и смотрел на нее не отрываясь, слушал ее призывный, бесстыдный смех (в жизни Катя так никогда не смеялась), чувствовал, как свинцовой тяжестью наливается низ живота, а оттуда поднимается вверх горячая волна, наполняя все тело дрожью. Дрожь перешла в озноб, уши заложило, словно он нырнул на глубину, на глаза опустились полупрозрачные багровые шоры. Не в силах больше сдерживать себя, Андрей рванулся вперед, чтобы схватить Катерину, повалить ее на усеянную гигантскими одуванчиками траву… но не смог сделать ни шагу. Посмотрел вниз и увидел, что на ногах – огромные железные башмаки. Такие, что крепились к старым водолазным костюмам. Когда-то, лет семь назад, Андрей облачался в такой костюм, будучи в гостях на спасательном судне. Ребята-хозяева предложили пацану примерить прикид и хохотали до слез, когда он попытался пройтись в неподъемных (каждый по 20 кг) башмаках по палубе. Такое у них было невинное развлечение.

Андрей проснулся от боли в правой ноге. Ее свело судорогой. Несколько минут пытался реанимировать конечность: массировал, щипал – сковавшая икру боль не проходила. Тогда, взявшись обеими руками за коленку, Шахов несильно ударил щиколоткой о ножку стола. Помогло. Он посмотрел на часы. Без четверти десять. Вот это да! Оказывается, сидя в кресле, он дрых четыре часа. Голова была тяжелой, как те башмаки, шею нещадно ломило. Послонявшись бесцельно по квартире, Шахов вдруг – неожиданно для себя – метнулся в прихожую, торопливо натянул куртку, сунул ноги в кроссовки и выскочил на улицу.

Катеринин дом стоит торцом к шаховскому, но увидеть, горит ли в квартире свет, можно, только миновав родную восьмиподъездную многоэтажку. Катерина была дома. Да и где ей быть, если рабочий день закончился больше часа назад, а от работы идти двадцать минут? Код домофона на двери подъезда Андрей помнил наизусть, а на пятый этаж взлетел, прыгая через две ступеньки.

Он трижды нажимал кнопку звонка, а потом ждал, приложив ухо к щелке у косяка. Наконец раздались шаги. Щелкнул замок, дверь открылась.

– Привет, – каким-то не своим – низким и хриплым – голосом поздоровалась Катерина и осталась стоять на месте.

Не шагнула назад, давая войти, не спросила: «Что случилось? Почему так поздно?» Она даже в глаза Андрею не смотрела – смущенно моргая, нервно поправляла ворот кофточки-водолазки. Густые, цвета темного шоколада волосы были встрепаны, на щеках горячечный румянец.

– Ты извини, я уже спать ложусь, поэтому в комнату не приглашаю. Устала сегодня: клиентки дерганые. Погода, что ли?.. – пустилась Катя в сбивчивые объяснения, но уже своим, привычным голосом. И вдруг спохватилась: – А ты чего так поздно? Случилось что?

– Да нет, – как можно беспечнее ответил Шахов, не желая верить, что Катерина не одна, что в спальне, где горит красный ночник, расположился какой-то крендель. – Просто шел мимо, думаю, дай загляну. Мы с Максом сегодня весь день по одному любопытному делу мота…

Взгляд Андрея упал за порог, возле которого на коврике с мишками стояли мужские кроссовки – красно-черные, с отклеившейся на правом заднике нашлепкой. Кроссовки Макса.

Катя перехватила взгляд Шахова и зарделась еще больше, но не от смущения, а, как ему показалось, от счастья.

Огромным усилием воли Андрей заставил себя улыбнуться:

– Но ты права: поздно уже. В другой раз расскажу. Или пусть лучше Макс расскажет, фотки-то у него. Все, пока!

Вниз он рванул с такой скоростью, что поднимавшаяся по лестнице девушка вжалась в стену. Выскочил во двор и понял, что задыхается. Воздух не хотел проходить в легкие, наталкиваясь на тугую пробку чуть ниже горла. Ноги обмякли, но он заставил себя сделать два шага вперед и упал грудью на фонарный столб. Он царапал железную трубу ногтями и то ли рычал, то ли выл:

– Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!

То ли рык, то ли вой пробил в пробке дырку, небольшую, но все же… Воздух со свистом просочился в легкие – и Андрей наконец, не страшась упасть, отлепил тело от столба.

Шахов шел по родному двору, в котором мама когда-то катала его в коляске, где он играл в песочнице, потом гонял с пацанами мяч, где в старших классах тянул из банок пиво, курил, смачно сплевывая после каждой затяжки, но ему казалось, будто под ногами не знакомая до боли твердая почва, а натянутый над болотной топью травяной ковер.

Мент ненормальный

– Андрюх, ты пьяный, что ли?

Голос прозвучал так близко, что Шахов вздрогнул. Повернул голову. Витька Милашкин. В милицейском бушлате и шапке-ушанке, которая сидит на его голове дурацким блином.

Витька потянул носом и изумленно протянул:

– Не-е, вроде не пьяный. Обкурился?

В голосе Витьки прозвучала такая искренняя тревога, что Андрей нашел в себе силы улыбнуться:

– Травкой не балуюсь.

– Чего тогда? Идешь – шатаешься, через кусты прямиком полез.

– Да так, ничего. Задумался.

– Слышь, Андрюх, давай на лавочке посидим. Я вот пару пива взял. Холодно, молодняка во дворе нет, так что могу себе и в форме позволить. Никто не увидит.

Они сели на лавочке возле детской песочницы, где когда-то вместе лепили куличики и буксовали игрушечными самосвалами. Андрей сделал два глотка и почувствовал, что сейчас из него все рванет обратно.

– Извини, Витек, не идет. – Он поставил початую банку на скамейку и поднялся: – Пойду я.

– Ну, иди, – тоскливо-обреченно разрешил Витек.

Шахов замешкался:

– А ты чего домой не идешь?

– Да настроение хреновей некуда, а дома мать сейчас начнет с расспросами приставать: «Чего такой хмурый? Опять ЧП? Или неприятности с начальством?»

– А давай ко мне, – неожиданно для самого себя предложил Шахов. – Я сгоняю в магазин, возьму бутылку беленькой, чего-нибудь закусить.

– Давай, – обрадовался Витек. – Ты только мамане моей потом не проговорись, что у тебя квасили. Я ей сейчас позвоню – скажу, до утра в метро остаюсь. Про учения какие-нибудь навру. А завтра прямо от тебя – на работу. Ты как?

– Не вопрос.

Идя к магазину, Андрей думал, что Витька ему послал сам Бог. В одиночку он грядущую ночь точно не пережил бы. У прилавка вино-водочного отдела Шахов столкнулся с дядей Лешей из соседнего подъезда. Поздоровались, спросили друг у друга, как дела, и, удовлетворившись обычным «нормально», попрощались.

Дядя Леша – начальник одной из станций Люблинской линии. В доме Андрея и Макса и в соседней многоэтажке Екатерины многие квартиры заняты работниками метрополитена – и ушедшими на заслуженный отдых, и теми, кто продолжает работать. В середине восьмидесятых в новостройках микрорайона служащим московской подземки отряжалось до десяти процентов жилья. Неудивительно, что обитатели общего для обоих домов двора, включая детей и подростков, первыми узнавали метровские новости, всегда были в курсе случавшихся там историй и не без гордости считали себя причастными к неведомому остальным подземному миру. Вон и Витек после окончания вуза пошел работать не на Петровку, не в простое УВД, а в милицию метрополитена.

Беленьких Шахов взял две. По ноль семьдесят пять. Еще купил салат в кювезиках, котлеты по-киевски, вареной картошки с укропом и увесистого – на килограмм – карпа горячего копчения. Но к закуске ни тот ни другой почти не притронулись. Зато первую бутылку выпили, как воду, большими глотками, без передыху и не морщась. И Витька слегка развезло. Салага, чего уж там, хоть и служит в милиции, где, говорят, такие корпоративные попойки устраивают – простым смертным не выдюжить.

– Никому бы не рассказал, даже отцу, а тебе расскажу. – Витек посмотрел на Андрея тяжелым взглядом.

– Чего расскажешь? – через силу, будто вытолкнул изо рта два теннисных шарика, уточнил Андрей.