Разбуженный дракон - Мазин Александр Владимирович. Страница 69

Конгаи оказались неважными стрелками, но зато они были надежно укрыты от ответного огня.

На шекке мгновенно оценили положение. Бросив на произвол судьбы штурмовой отряд, военный корабль, круто заваливаясь на борт, развернулся и устремился к выходу из залива. Маневр был проделан с необычайным искусством, но оказался напрасным. Рангоут парусника уже охватило пламя. Пожар распространялся с такой быстротой, что даже те пираты, что были на палубе, не все успели спрыгнуть в море. Длинные весла еще раз-другой вспенили воду и повисли. На нижней палубе дико закричали гребцы. Вопли их оборвались только тогда, когда огонь достиг запасов огненного зелья и судно полностью исчезло в клубах бушующего пламени.

Орудия шекки больше не угрожали конгаям, и от берега отошли несколько плоскодонок. Две пиратские шлюпки, в каждой – человек по шесть, бросились наутек. Но у них не хватало рук для гребли, а поставить парус не было времени. От плоскодонок еще можно было уйти, но вдобавок к ним конгаи спустили на воду три лодки с выдвижными килями.

Одну пиратскую шлюпку поджег удачно пущенный снаряд, вторую настигли. Оружие пиратов покоилось на дне ловушки, но все отчаянно сопротивлялись. В ход пошли багры, весла. Эти люди предпочитали смерть плену. И все же почти треть попала в руки подданных Великого Ангана.

Светлорожденному повезло. Пока внимание сражавшихся было отвлечено гибнущим кораблем, он нырнул и, проплыв под водой сотню локтей, укрылся в заросшей космами бурых водорослей трещине у самого основания каменной кручи. Это была северная сторона бухты, и тень обрыва зазубренной каймой вгрызалась в сверкающую на солнце воду.

Светлорожденный видел, как конгаи выволакивают из воды оглушенных пиратов. Точно так же, как недавно пираты обошлись с ним самим.

Три часа пришлось молодому воину просидеть не шевелясь, прикрыв лицо водорослями, пока победители искали уцелевших пиратов.

Трижды проходили лодки вдоль обрыва, но разглядеть светлорожденного не смогли.

Наконец поиски закончились, лодки пристали к берегу, и северянин, покинув укрытие, поплыл вдоль обрыва к выходу из залива. Добраться до берега намного проще, но, даже если его не заметили во время штурма, любой из пленных омбамту с удовольствием обличил бы чужака, чтобы избавиться от пыток.

Светлорожденный поплыл на север. Он не знал береговой линии, но знал, что должен действовать. Иначе – гибель. Одно хорошо: вдоль берега довольно камней, чтобы скрыть хоть дюжину пловцов.

Прошло несколько часов. Солнце достигло зенита. Его лучи жгли голову, несмотря на мокрые волосы. Очень хотелось пить. И есть. Но скалы уходили вверх бесконечной отвесной стеной.

В конце концов северянину опять повезло. В одной из крохотных бухточек он обнаружил в стене нишу, достаточную, чтобы, скорчившись, лечь на сухое.

Солнце уже сдвинулась с высшей точки, и стена клифа укрыла светлорожденного от прямых лучей. Так, свернувшись калачиком, молодой воин погрузился в тяжелый сон и проспал несколько часов.

Проснувшись, он почувствовал себя довольно скверно. Тело ныло от неудобной позы. Жажда мучила еще сильнее. И совершенно неясно, что делать дальше. Собственно, единственный выход – плыть вдоль берега, пока остались силы. Так воин и поступил. И снова везение: милей севернее под отвесными скалами обнаружился плоский каменистый пляж. Приливы в море Зур незначительны, море в этот день было спокойно. Полоска пляжа в пару шагов шириной позволила светлорожденному пройти посуху почти милю. Плыть было намного приятней, чем брести под палящими лучами по раскаленным камням. Но идти все же быстрее. Через милю пляж кончился. Дальше – только море, облизывающее вертикальную кручу.

Молодой воин опустился на камни, позволив прибою гладить его горящие подошвы. Рядом пробежал краб размером чуть больше ладони. Скорее рефлекторно, чем сознательно, северянин схватил его и тут же подумал о белом нежном мясе под коричневым панцирем. Подступивший голод ненадолго пересилил жажду… Молодой воин убил краба, раздробил камнем панцирь и высосал содержимое, оказавшееся не намного более пресным, чем морская вода.

Жажда усилилась. Крупного моллюска, которого светлорожденный оторвал от подводного камня и расколол галькой, съесть он так и не смог. Черную жемчужину размером с фалангу большого пальца, оказавшуюся внутри раковины, северянин зашвырнул в море.

Вот тогда он и принял решение, достойное омбамту. Молодой воин решил взобраться наверх.

Он медленно двинулся обратно, изучая склон.

Светлорожденный был превосходным скалолазом, любящим и чувствующим камень. Но у него не было даже простейших приспособлений, а скала над ним изобиловала нависающими карнизами настолько, что невозможно было даже определить высоту обрыва. К тому же молодой воин был измотан. Впрочем, разбиться, сорвавшись с кручи, ничем не хуже, чем утонуть или умереть от жажды.

Наметив глазами нужное место, молодой воин подпрыгнул, ухватился за край косо уходящей вверх трещины, подтянулся, зацепился пальцами ног и начал восхождение.

Сколько продолжался подъем, он не знал. Долго, должно быть, потому что солнце давно скрылось за западными горами и воздух наполнился влажным теплом, предшествующим наступлению ночи.

Молодой воин давно утратил ощущение тела, а ум его впал в странное оцепенение. Но пальцы рук и ног продолжали находить опору. Он огибал нависающие участки, отдыхал там, где можно было немного передохнуть, и лез, лез…

На пальцах, локтях, коленях почти не осталось живой кожи, соленая пыль, покрывающая камни, прилипала к ранам, но светлорожденный не чувствовал боли. Он ослеп и оглох, перестал ощущать запах нагретого камня. Перестал осознавать течение времени. Потерял прошлое и будущее. Остался только кусок стены, по которому ползло лишенное разума, обгоревшее под свирепыми лучами южного солнца, белое от пыли человеческое тело. И красные пятна крови, которые тут же темнели и высыхали на горячем камне.

Невероятно – он все-таки взобрался!

Когда вокруг уже начали расползаться быстро густеющие сумерки, светлорожденный перевалился через край обрыва на ровную, поросшую короткой травой верховую тропу.

Мгновение спустя он уже лежал на этой самой тропе, а руки и ноги его продолжали шевелиться в воздухе, ища опору, как лапы перевернутого на спину краба.

Если сознание через какое-то время и возвратилось к молодому воину, то лишь потому, что тело его, иссушенное, измученное, превратилось в один нескончаемый вопль. И вопль этот был: «Пить!»

Только поэтому он сумел подняться на ноги и, ничего не соображая, побрел в абсолютной темноте в неизвестность. «Пить!»

Он запросто мог упасть с того самого обрыва, который так тяжело ему дался. Но не упал. И нашел воду. В темноте. По запаху. Крохотный родничок, почти беззвучно сочащийся из камня и тут же теряющийся в рыхлой земле под густой мягкой травой. Но из него можно было пить, пить, пока вода не забулькала у самого горла. У нее был необычный запах и сильный известковый привкус, но светлорожденный не замечал ни привкуса, ни запаха. У нее был вкус и запах воды. Воды!

Напившись, северянин поискал вокруг и нашел несколько опавших переспелых банановых гроздьев. Некоторые из плодов еще можно было есть, и он съел их, запивая водой. А съев, тут же уснул. И спал до самого рассвета, когда его разбудили воины Берегового Патруля.

Они выследили его по капелькам крови, оставленным израненными ногами.

Признай они в нем пирата, участника вчерашнего набега, и молодой воин, четвертованный и ослепленный, был бы брошен умирать на берегу этого славного родничка.

Но северянин меньше всего напоминал омбамту. У него были светлые волосы и синие глаза благородного хольдца. Потому его не предали смерти, а, связав, перебросили через круп парда. Это было актом милосердия. Обычно пленника привязывали за руки к седлу и заставляли бежать за всадником.

Пленник был подданным Империи, но почти никто из конгаев не испытывал ненависти к северянам. Победители склонны к великодушию. Тем более что многие, вкусив все прелести власти соххоггоев, не без грусти вспоминали о временах Империи.