Римский орел - Мазин Александр Владимирович. Страница 25

Он, похоже, обиделся.

– Да я не о военных хитростях, – уточнил Геннадий. – Я о политике. – Он задумался, подыскивая подходящее слово. Мерде… Шит… Экскремент… Ага! – Говнистости в тебе не хватает для хорошего посла, – сказал подполковник.

– Не согласен, – возразил Плавт. – Дело посла – договариваться. Торговаться. Это как оливки покупать.

– Вот потому-то ты и неважный посол, – сказал Черепанов. – Дипломатия – это не торговля на рынке. Это нечто вроде фьючерсных [25] договоров, составленных с учетом инсайдерской [26] информации.

– Не понимаю, – буркнул Плавт. – Твоя латынь, Череп, хуже, чем у сирийского грека.

Обиделся Гонорий. Но, к сожалению, насчет языка он был прав. Латынь Черепанова была все еще далека от совершенства. Хотя бы потому, что целая охапка слов в первоисточнике имела совершенно другое значение. Но Геннадий очень старался, поскольку понимал, что язык ему понадобится, а хорошее знание языка плюс нужное произношение очень часто служат пропуском в высшее общество. Черепанов же был твердо намерен попасть именно в высшее общество. Пусть это намерение выглядело смешно, когда его выказывал человек в звериных шкурах, гревшийся посреди дикого леса у примитивного костра. Но Геннадий Черепанов всегда добивался своего. По максимуму. Например, если уж быть летчиком, то не пилотом гражданской авиации или там сельскохозяйственной, а до предела и за предел. В стратосферу и выше. И судя по тому, что рассказывал о своем Риме Плавт, это было реально. Если какой-то там варвар Максимин из безграмотных пастухов смог выбиться в генералы, то подполковнику Черепанову это тоже должно быть по силам. Но кое-что, конечно, придется подработать. Язык, например. Или технику владения оружием.

– Слушай, Гонорий, кто тебя научил так ловко с мечом управляться? – полюбопытствовал Черепанов. – Никогда раньше такого мастера не видел.

– Это точно! – Кентурион моментально перестал обижаться. – Римский легионер – это тебе не бычий хрен в соусе! Настоящий легионер умеет все! А ты бы видел, к примеру, как наша фаланга держит удар парфянской конницы!

– Надеюсь, еще увижу, – перебил Черепанов. – Но я хотел бы тебя попросить потренировать меня. С вашим оружием.

– Можно, – кивнул Плавт. – Но учти: только варвары бьются каждый на свой собственный лад. Настоящая сила армии – строй. Это если пехота. Да и конница тоже. А индивидуально мечом махать – это, друг мой, не воинское дело, а потешное. Гладиаторство.

– Это я понимаю, – кивнул Черепанов. – Меня в свое время тому же учили. – Деталей он уточнять не стал. – Но нас здесь двое, так что строя не получится. Да и коней у нас нет. Сам понимаешь.

– Понимаю. Значит, будем исходить из того, что есть, – согласился Плавт. – Ты покушал?

– Да, благодарю. Ты отличный кулинар.

– Пустое, – отмахнулся римлянин. – Я же сказал: легионер должен уметь все. И кашу сварить, и мост построить. А сейчас, Череп, возьми копье и займемся делом…

Недели за три они без особых приключений отмахали, по прикидкам Черепанова, километров четыреста. Могли бы и больше, но приходилось сходить с курса, чтобы запутать след. Хотя, по предположению Плавта, это были уже не квеманские земли, тем не менее квеманский отряд копий примерно в сорок все это время тащился за ними. Раз десять друзьям удавалось увидеть их с относительно небольшого расстояния, например, при переправах. Раз десять им казалось, что квеманы потеряли след. Но лесные варвары были упорны.

А может, просто очень сильно обижены. Плавт не раз пенял Черепанову: мол, ни к чему было рубать варварских идолов. Геннадий же резонно возражал: пока со стороны богов мести не наблюдается, а преследуют их исключительно люди. Вот ежели бы сами боги на них накинулись, тогда он, Черепанов, принял бы ответственность на себя. Что же касается людей, так разве кентурион не обещался разобраться с ними собственноручно?

Крыть было нечем. Тем не менее предложение Черепанова зайти преследователям в тыл и устроить охоту на охотников Плавт отверг.

Во-первых, сказал он, это их местность, и все преимущества ландшафта на стороне лесовиков-преследователей. Во-вторых, игра не стоит свеч, поскольку в мешках у друзей куча добра, а добыча, которую можно взять на преследователях, весьма сомнительна. В-третьих, он зуб готов дать, что охотятся на них не какие-нибудь мужики от сохи, а крутые ребята. И лично он, Плавт Аптус, не берется подкрасться к таким незаметно и порешить без помех. В-четвертых, в любой заварушке можно запросто схлопотать, например, стрелу в ляжку.

А в их ситуации это все равно что летальный исход. В-пятых, лично он, кентурион, считает, что свой долг квеманам уже отдал, а если старина Череп полагает иначе, то ему ничто не мешает добраться до цивилизованных мест, навербовать за наличные сотню рубак – Плавт готов ему в этом помочь – и врезать преследователям прямо и грубо, по-солдатски. Но уже на равных.

Впрочем, убеждать Черепанова особо и не требовалось. Он был уже не в тех годах, чтобы играть в Рэмбо без острой необходимости. Главным побуждающим мотивом в данном случае было желание вернуться к тем местам, где утонул в болотной грязи его спускаемый аппарат. Не к аппарату, а к оставшемуся в одиночестве летчику-исследователю Алексею Коршунову.

Повернуть же вспять, когда за тобой идут несколько десятков разгневанных головорезов, было, мягко говоря, опрометчиво. И задача упрощалась до примитива: унести ноги. Тем более что Плавт не уставал повторять: первый кентурион первой когорты Первого Фракийского легиона – это не какой-нибудь варварский вожак в волчьей шапке с бляшками, а очень даже значительная фигура. Но только не в этих мокрых чащобах, а на цивилизованной территории Великой Римской империи. До которой, кстати, уже и рукой подать.

Черепанов очень сомневался насчет личной крутизны Плавта. Вряд ли даже очень крутой сотник имеет реальную власть в стране, где армия исчисляется сотнями тысяч. Много ли значит какой-то там командир роты? Правда, если этот командир роты знаком с командиром дивизии и, более того, является его личным другом – дело другое. Но кто поручится, что дружба кентуриона и легата – не вымысел самого Гонория?