Я – инквизитор - Мазин Александр Владимирович. Страница 57
У нее был негромкий, неожиданно «взрослый» голос. Без кокетства. Сначала Андрей решил, что ей лет восемнадцать, но теперь понял, что ошибся. Лицо озорного мальчишки, погруженного в свои мысли. Короткая стрижка. Ласковин больше любил длинные волосы, но этой девушке шло. Он взглянул на ее руки. Руки и шея говорят о женщине то, чего не узнаешь по лицу.
Крупные кисти, длинные пальцы, одно-единственное колечко на среднем правой руки. Не замужем? Простое колечко с алмазной пылью. На суставах красные пятнышки – от отжиманий. Кожа гладкая, тонкая, с остатками летнего загара. Ногти тоже гладкие, блестящие, без лака. Розовые. Здоровая молодая девушка.
– Меня зовут Наташа.
Андрей в первый раз встретился с ней взглядом. Глаза у Наташи оказались – не оторваться. Удлиненные, черной синевы. Невероятные глаза.
«Эй,– одернул себя Ласковин.– Два шага назад!»
– А я Вероника! – сообщила грудастенькая.– Хотите знать, сколько зарабатывает у нас энергичный рекламный агент?
Ласковин ее не слушал. Секунду назад за столом сидели три человека. Теперь – двое и одна.
Вероника продолжала чирикать.
«Сейчас я возьму ее за руку,– подумал Андрей.– И мы…»
Но он медлил, и рука отодвинулась.
– Так что вы о нем скажете? – во второй раз, повысив голос, спросила Вероника.
– Что? О ком?
– О нашем тренере. Он хороший тренер? А то платить такие деньги за непрофессиональную работу…
– Вы платите,– усмехнулся Ласковин,– значит, вас устраивает.
– А вот вас бы такое устроило?
– Нет.
– Почему?
– У меня другой стиль. («С тебя коньяк, Гусь!»)
– У вас другой уровень,– заметила Наташа. Она не спрашивала, просто отмечала факт.
– Меня зовут Андрей. (Дурак!) Вы гимнастка, Наташа?
– Нет. Сейчас – нет. Я занимаюсь танцами. Современными танцами.
– Танцуете?
– Немного. В основном преподаю.
«Ей наверняка больше двадцати пяти»,– подумал Андрей.
– А зачем каратэ?
– Надо же уметь себя защитить.
– Да, да! – тут же вмешалась грудастенькая.– Сейчас это, знаете, крайне необходимо!
«Господи,– подумал Ласковин, глядя, как Наташа ест мороженое.– Что же это за время, если такой девушке приходится защищать себя самой!» – «Нормальное время! – ответил он сам себе.– Жизнь жестокая, а защитники… себе дороже!»
– …постоянно рискуешь нарваться на грубость. Гегемон…
– Вероника,– сказал Ласковин, чтобы прервать этот поток.– Я вам очень советую носить на тренировках бюстгальтер.
– А? Зачем?
– Чтобы избежать… травм.
– О, я думаю…
– Прошу прощения,– сказал Андрей, поднимаясь.– Мне пора.
Смотрел он только на Наташу.
– Еще увидимся.
– Непременно,– тихо ответила девушка.
«Ей надо сказки по радио читать»,– подумал Андрей.
Уже отойдя, он услышал реплику Вероники:
– Грубый, но интересный, правда?
Ответа Ласковин не разобрал.
Выйдя, повинуясь импульсу, позвонил, загадав: вернулся отец Егорий – еду домой, нет – во Всеволожск.
Отца Егория не было. И не ждали раньше семи вечера.
«Судьба»,– подумал Андрей и пошел покупать билет.
Глава четырнадцатая
Ехать пришлось около часа. Андрей рассеянно поглядывал в окно на снег, на сосны, на ровные белые поля замерзших озер. Знакомые места. Сколько раз ходил здесь на лыжах. Каждую зиму. Но не эту. Андрей поймал себя на том, что барабанит пальцами по стеклу. Нервы? «Прошлое до рождения»? То, откуда его сны? Кармическая память? Генетическая?
У каждого свое место под солнцем. У некоторых – довольно темное.
На другом конце вагона возник скандал. Кто-то кому-то что-то загородил. В почти пустом вагоне. Андрей вздохнул: как шавки по разные стороны забора.
Приятная усталость после тренировки ушла. В вагоне было холодно: из разбитого окна рвался внутрь морозный ветер.
Всеволожск.
Дорогу он представлял лишь в общих чертах. Но знал, с какой стороны шоссе, по которому ехали в прошлый раз, и положение перекрестка, где они останавливались. Найдет. Площадь с другой стороны железной дороги густо обросла киосками. Продавали гвоздики, и Ласковин подумал: не купить ли? Не стал. Все же не любовное свидание. А что? Деловой визит? Купить что-то надо. Торт? Конфеты? Вино?
Ласковин купил пакет кошачьего корма. Самого кота он не видел, но запах характерный учуял и следы когтей на косяке двери заметил.
По правую руку Ласковин увидел деревянную церковь. Повинуясь импульсу, свернул с дороги, подошел. Церковь оказалась закрыта. Он перекрестился и, испытывая непонятное разочарование, двинулся дальше.
Минут через десять он разглядел впереди высотные дома, примеченные еще в прошлый раз. Правда, вчера он подходил с другой стороны. Сойдя с дороги, Ласковин пошел напрямик, дворами. Через десять минут он уже звонил в нужную дверь.
Антонина открыла так быстро, будто ждала. Может, действительно ждала.
– Добрый день,– сказал Андрей.– Вот, котику вашему…
Антонина, собравшаяся было что-то сказать, увидела пакет. И расхохоталась. Да так, что минуту остановиться не могла. Андрей смотрел, как она смеется, как слезы текут по ее щекам, и чувствовал себя полным идиотом.
Наконец хозяйка справилась с собой, утерла лицо платком.
– Простите меня, Андрей,– отдышавшись, произнесла она.– Спасибо, заходите.
– Не будем терять времени,– заявила Антонина, когда Ласковин вошел в комнату.– Садитесь сюда, на диван.
И сама села рядом. От нее приятно пахло чистой кожей, травами. Длинное, василькового цвета платье с буфами на плечах, приталенное, но свободное в бедрах и груди создавало ощущение чего-то старомодного, ретро.
– Дайте мне руку!
Пальцы у Антонины оказались прохладными и чуточку влажными. Ласковин думал, что сейчас она начнет изучать узор на его ладони, но женщина просто сжала его руку и, прикрыв глаза, заговорила:
– Ласковин Андрей Александрович. Двадцать девять лет. Женат. Нет, уже не женат. Детей нет. Перелом ноги в отрочестве. Перелом ребра. Перелом носа. Родовая линия устойчивая, твердая, без отягчений, мать и отец живы… но далеко…
– В Монголии,– сказал Андрей, но Антонина как будто не услышала.
– …Овен, братьев и сестер нет, привязанности… – И замолчала.
Андрей, сообразив, что сведения о нем по-прежнему текут к ворожее, отнял руку. Инстинктивно.
Антонина не пыталась удержать. Она открыла глаза, и Ласковин прочел в них, что ее отношение к гостю изменилось. Что-то новое. Уважение? Опаска?
– Эффектно! – заметил он. Женщина усмехнулась, вздохнула:
– В будущее твое заглядывать не велено,– сказала она.– А в прошлое… Погоди!
Антонина встала. Ласковин уловил в ее движениях порывистость, какой раньше не было.
Вынув из серванта большой фужер и бутылку вина («Кагор»,– прочитал Андрей), налила на треть и выпила сама, Ласковину даже не предложив.
– Тебе сейчас нельзя пить, Андрей Александрович,– пояснила она.– Потерпи уж. Пойдем-ка на кухню со мной!
– Зачем?
– Зелье готовить!
Рассмеялась и шагнула, откинув завесу (соломенные, раскрашенные в яркие цвета висюльки); ткань платья сбегала по ее телу от поясницы к лодыжкам и следовала каждому движению круглых крупных ягодиц.
Кухня была средних размеров: не большая, не маленькая. Чистая. На стенах деревянные доски, ковшики, дуршлаг. Крупы в жестяных, в красный горошек, банках. Буфет. Большой импортный холодильник. Пахло травами и пряностями. Обычными: укропом, корицей, лавровым листом. Над раковиной – заправленное в резиновую держалку полотенце с вышивкой.
Андрей уселся на подоконник, сбоку от цветочных горшков.
Антонина, надев фартук, подняла без труда (сильная женщина!) десятилитровую стеклянную бутыль с водой, почти полную, отлила в кастрюльку. Поставив бутыль на место, погрузила в кастрюльку пальцы, постояла так с минуту, шевеля губами.
– Непростая у тебя судьба, Андрей Александрович,– сказала она, раскрыв дверцы буфета, украшенные сложной формы стеклом с матовыми ветвистыми узорами.– Непростая!