Приют ветеранов - Михайлов Владимир Дмитриевич. Страница 68

Что же касается бета-углерода, то…

Постой, – остановил себя Мерцалов. – Что-то еще осталось недодуманным в этой версии с контрабандой тканей…»

Он еще раз внимательно прочитал все, что было в ориентировке по этому поводу.

Ага, вот что его подсознательно насторожило: ну да, упоминание о клиниках фонда «Лазарет», как о возможных потребителях – покупателях – контрабандного товара.

Само по себе это понятно: человеческие ткани – не наркота, и ее нельзя продавать малыми дозами на улицах, в подъездах, в забегаловках. Их потребитель должен быть весьма квалифицированным. Все-таки пересадка тканей – не криминальный аборт, его не станет делать кто попало и где попало. Все это Мерцалов понял еще при первом прочтении.

А вот что за мысль сформировалась только сейчас.

Вряд ли правильным будет считать, что московская заинтересованность в этих тканях возникла только после принятия решения об открытии такой клиники в Москве. Кто-то из наших граждан пользовался услугами этого самого «Лазарета» и раньше. Например, Загорский-Роялист. Интересно, сам ли он оплатил все расходы? Или кто-то его, как мы уже привыкли говорить, спонсировал?

Так, один вопрос, значит, возник.

Тут же напрашивается и второй: кто спонсировал? Кто Роялиста направил? И – очень важно: одного ли его?

Если его и в самом деле некто облагодетельствовал, то кто-нибудь из земляков. Какой-то авторитетный господин. Почему? Зачем? Ну, тут особенно ломать голову не приходится.

Известно, что никакое серьезное дело, противоречащее закону, нельзя реализовать, не имея, мягко выражаясь, доброжелателей в государственных органах, ведающих теми областями, в которых это дело ведется. Таких людей или в эти органы вживляют («Тоже своего рода трансплантация», – усмехнулся про себя Мерцалов), иногда предварительно освободив нужное место от занимающей его персоны (но это путь не быстрый и не безопасный для исполнителей), или покупают на месте. На корню, так сказать. Платят в зависимости от возможностей приобретаемого чиновника. Часто – очень хорошие деньги…

Но вовсе не только деньги. Это могут быть ценности – от перстня с бриллиантами до «Линкольна», яхты, загородного дома – на имя троюродной племянницы какой-нибудь…

Но разве это – самые ценные вещи в мире?

Нет. Давно уже и хорошо известно: нет на свете ничего, ценнее здоровья, дороже его. Так что вполне может получиться, что взятку – именно так это называется – могут дать и в виде здоровья. Особенно, если оно уже расшатано, и никакими морскими прогулками его уже не восстановишь. Если нужна, скажем, серьезная операция. Заменить перетрудившееся в процессе совершения карьеры сердечко, скажем. Или изношенную от чрезмерного потребления мирских благ печень. А у нас без этого самого потребления и до сих пор серьезные дела не совершаются. Сейчас, говорят, даже такая практика пошла: если, допустим, рачок поджелудочной, ранее неизлечимый, захвачен вовремя, пока не дал метастазов – а это даже у нас уже научились делать, – то виновный орган просто, так сказать, снимают с работы и бросают на помойную периферию, а вместо него ставят свеженький, здоровенький. И главное – хорошо приживляют. И дело с концом.

«Вот ты, скажем, – обратился Мерцалов к себе самому (мысленно, конечно; такие мысли вслух он даже наедине с самим собой не позволял себе произносить по многим понятным причинам), – ты, полицейский генерал с заслугами, узнай ты на очередной медкомиссии, что завелась в тебе подобная пакость, и позвони тебе после этого хорошо информированный некто, и предложи доброжелательно: господин генерал, любезный наш Сергей Симонович, наслышаны мы о вашей ситуации, и предлагаем – из чистого человеколюбия, разумеется, никак иначе – дать вам возможность пройти курс лечения в первоклассной западной клинике с мировым именем, где что ни хирург, то звезда, где к вашим услугам все на свете… Там вам все, что следует, заменят, все наладят, с полной гарантией на предстоящие, самое малое, лет двадцать, а то и поболе, – и выйдете вы оттуда сильно помолодевшим и красивым, небывало энергичным, и с новыми силами возьметесь за вашу высокополезную работу… Нет, мы понимаем, о чем вы сейчас подумали: что один день в такой клинике стоит не меньше, чем вы в год зарабатываете, да плюс еще сама операция, или даже операции, да стоимость донорских тканей, и все такое. Но вы не сомневайтесь: мы вас туда не только рекомендуем – мы добьемся того, что они все это сделают, так сказать, gratis, по-русски значит – на халяву: они, видите ли, нам многим обязаны, и отказать никак не смогут. Так что, как вы уже, несомненно, заметили, никакие деньги, никакие страшные суммы тут даже теоретически не фигурируют. Что мы от вас за это потребуем? Да ничего, совершенно ничего, вы не тот человек, от которого можно что-то требовать; мы просто уповаем на то, что человек вы совестливый, захотите каким-то способом нас отблагодарить, услуга за услугу, а уж если захотите – то сами и найдете способ это совершить… Вот так будут тебе журчать в трубочку телефонную, причем не по обычному городскому, а по специальному, защищенному от всяких неприятностей типа прослушивания, – по тому телефону, чей номер они неизвестным образом ухитрились узнать, хотя в этом доме он никому, кроме самого Мерцалова, и не известен вроде бы; а ты будешь слушать, и перед глазами твоими будет стоять красный ящик с косыми стенками, а в нем – ты, бездыханный, служебные веночки и твой преемник дрожащим голосом произносит: «Спи спокойно, дорогой друг, память о тебе навеки…» И к тому же идет мелкий нудный дождик, обязательно будет дождик в тот веселый день, потому что ты такой погоды и при жизни терпеть не мог, и вода понемногу набирается там, куда твое последнее жилье сейчас опустят на длинных полотнищах, непременно перекосив при этом… Вот такая картина встанет перед твоими глазами, и ты вспомнишь с сожалением, что так и не добрался до таких чинов-званий, чтобы такое лечение можно было бы тебе обеспечить за казенный счет, – и мелькнет мыслишка: «В конце концов, я первый, что ли? Да и, в конце концов, никто ничего доказать не сможет, потому что все, понятно, будет оформлено, как часть благотворительной программы, какая, как известно, у этих клиник существует; нет, никак нельзя так легкомысленно отнестись к своей жизни, не чьей-нибудь, чтобы взять и отказаться от нее ради какого-то неведомого принципа, от которого всю жизнь ни жарко, ни холодно… Да и чего такого они потом смогут от меня потребовать? Им ведь и пригрозить можно будет…» Вот такая мысль промелькнет, вытесняя другие: о том, что у них все это будет, разумеется, оформлено, как оплаченное, и все цифры будут проставлены, каждая на своем месте, и имя твое будет четко значиться. И ты, покашляв немного от волнения, скажешь в микрофон немножко не своим голосом: «Не знаю, откуда у вас такая информация, я чувствую себя прекрасно… Но вообще-то не отказываюсь встретиться, поговорить на разные темы – и о нашем здравоохранении в том числе…» Да, – думал дальше генерал Мерцалов, – я-то, быть может, и устоял бы даже в этой хреновой, прямо скажем, ситуации, – потому устоял бы, что в разные периоды моей службы столько в меня стреляли – и попадали не раз, – что такого рода печальные картинки ко мне давно уже больше не приходят, иначе и служить невозможно было бы; но не всякий, очень не всякий устоял бы, и чем выше человек, чем больше он от жизни берет – тем скорее согласился бы. Взятка здоровьем, взятка жизнью – очень действенное средство…

А что из всего этого рассуждения следует? Что весьма возможно, прежде чем у нас начать организацию подобной клиники, заинтересованные люди постарались подвести под нее хороший фундамент. Найти нужных людей и купить их по сходной цене. Нужных не только для того, чтобы не получить от властей отказа, но скорее даже ради другой надобности: потом обеспечить хорошее функционирование тропы, по которой пойдет контрабанда. И если это делают люди с размахом, то они, чего доброго, постараются сделать эту тропу многофункциональной… Кто тут может быть задействован? Таможня. Граница. Кто еще?..»