Приют ветеранов - Михайлов Владимир Дмитриевич. Страница 78

В машине Милов рассказал все подробно. Заканчивая, сказал:

– К сожалению, человека, с которым должен был контактировать, я так и не встретил. Разминулись. Была односторонняя связь: две записки с той стороны. И только. Кто же это все-таки был?

– А к чему тебе это? – ответил Географ. – Конечно, в нашем ремесле ты – любитель, но столько-то должен понимать: лишние знания несут только лишние печали. Или как там было?

– В этом роде, – сказал Милов и больше спрашивать ни о чем не стал.

Берфитт вошел в зал, куда должны были прийти прилетавшие из Майруби пассажиры. Огляделся наметанным глазом. Ничего необычного не было, отсутствовали характерные для Служб всех стран крепкие мужчины, которых Берфитт привык узнавать в любой одежде. Здесь их не было. Значит, можно было рассчитывать на благополучный исход. Но – расслабляться никак нельзя было до самого конца. Зато появился Менотти, человек тоже весьма опытный. Судя по его поведению, чувствовал он себя непринужденно, и это тоже являлось признаком того, что никакой опасности сию минуту тут не существовало.

Прозвучало объявление: самолет приземлился. В воздухе никаких происшествий не случилось. Еще один камень с души. Ведь если бы у русских возникли подозрения, они могли ну хотя бы посадить машину на любом из провинциальных аэродромов, и там обыскать все и вся, сам аэроплан разобрать до последнего винтика. Это же их самолет. Но ему дали спокойно сесть.

Берфитт отошел подальше от того отсека, где прилетевшие из Майруби должны были получать свой багаж. Он старался не смотреть в ту сторону; да, собственно, это и не нужно было: он хорошо умел видеть боковым зрением. Зато отсюда было лучше всего наблюдать за ближней частью зала – и вовремя отреагировать, если там вдруг начнется какое-то подозрительное движение. Стягивание людей с разных концов к одному центру… А к багажному отделению все той же фланирующей походкой направился Менотти. Если сейчас к нему вдруг подойдут, остановят…

Но ничего подобного не происходило.

И вот они показались, наконец! Как и полагалось – чернокожие ветераны сделовали парами за молодой женщиной с фотоаппаратом на груди. Мисс Кальдер, надо отдать ей должное, держалась отлично. Не лишне будет подумать об увеличении ее вознаграждения: такие люди, как она, смогут еще не раз пригодиться… Где же Урбс? Вот он: замыкает колонну. Молодец: не шарит глазами по залу в поисках кого-то – уверен, что его встретят. А встретить их должен не кто иной, как Менотти. Где он? Берфитт повел глазами. Ага: стоит правильно, ждет, когда прилетевшие минуют таможню. Интересно, как будет проходить досмотр? Свой человек тут обещал, что все будет сделано быстро. Хотя никакой контрабанды ветераны, разумеется, не везут. Ни с собой, ни на себе…

Берфитт усмехнулся; но только мысленно. Внешне он оставался спокойным, тяжеловесным, едва ли не дремлющим.

Мисс Кальдер прошла досмотр первой. Сумка ее была небольшой и очень легкой. Ее, правда, попросили раскрыть, но ограничились весьма поверхностным осмотром. Выйдя за барьер, она остановилась, повернулась лицом к ветеранам и – могло показаться – решила их сфотографировать. Но как раз в тот миг первая пара тяжело тронулась с места. Самую малость запнувшись перед тем, как разойтись, ветераны направились к двум соседним столам. Одновременно подняли сумки. Одновременно поставили на стол. Мисс Кальдер приблизилась к ним. Что-то объяснила сперва одному таможеннику, потом другому. И сама раскрыла сумки – одну, вторую. «Хорошо действует», – снова подумал Берфитт.

Сумки осмотрели внимательнее, чем у мисс Кальдер; но там, естественно, ничего не нашли – ничего там и не было. И собаки, тренированные, как знал Берфитт, на обнаружение наркотиков, равнодушно прошли мимо.

Тронулась вторая пара…

– Товарищ генерал…

Мерцалов, вместе с Миловым и Докингом, наблюдали за происходившим у таможенников на экране; в зале они не показывались, сидели в милицейских апартаментах.

– Ну, что там еще?

– Новые гости подъехали. Из Тирийского посольства. На дипломатической машине.

– Это неспроста. Смотреть в оба! Если попробуют контактировать с кем-то из прилетевших – слышать, что будет говориться, и все видеть!

Грибовский, не отрывавшийся от экрана, прервал Мерцалова:

– Есть! Есть контакт…

Действительно, уже и на экране было видно, как один из тирийских дипломатов подошел к таможенному барьеру в сопровождении еще одного человека. Обменявшись несколькими словами, предъявил какой-то документ и вошел за барьер.

– Сергей Симонович! Это же…

– Вижу, – ответил Мерцалов мрачно. – Знаю. Вопросы потом.

Дипломат между тем подошел к человеку, замыкавшему колонну ветеранов.

– Это Урбс, – вполголоса, словно боясь быть услышанным, проговорил Милов. – Начальник того Приюта, главный организатор переброски… Ах, черт! Да вы посмотрите…

Восклицание это относилось к действиям Урбса: тот отдал дипломату объемистый картонный ящик, еще не прошедший, естественно, досмотра. После чего тириец направился к другому выходу, которым обычно пользовались люди с дипломатическим иммунитетом.

– Уверен, что это будет обозначено, как дипломатическая почта, – проговорил Докинг, ни к кому в частности не обращаясь.

– Милов! По объему – может там быть тот груз?

– Пожалуй… Пожалуй, да.

– Под самым носом… Сукины дети!

Остановить, обыскать – значило вызвать едва ли не международный конфликт. На это у Мерцалова полномочий не было. И он колебался. Но люди с картонным ящиком еще не успели выйти из зала, как он решился. Схватил телефонную трубку.

– Седов? Мерцалов. Сейчас из Шереметьева в Москву пойдет машина Тирийского посольства. С дипломатическим номером. Задерживать ее для проверки нет оснований – чревато последствиями. Конечно, если она попадет в какое-то ДТП… тогда уже милиция в своих правах. Ну, скажем, кто-нибудь врубится ей в багажник, деликатно столкнет с дороги… Если, не дай бог, такое случится, у них там такой ящик есть, картонный, фруктового типа – интересно было бы установить, что в нем… Рад, что ты понимаешь. Я тут, в Шереметьеве. В случае чего – звони по нашему номеру.

Он положил трубку.

– Еще не вечер, – пробормотал себе под нос. И уже громче спросил у Милова: – Это что – весь их багаж?

– Весь, – угрюмо ответил тот. – Эти вот сумки – и все. Не считая того ящика. С этим они и в самолет садились.

– А не может быть так, что вы ошиблись в расчетах?

– Все может быть…

Докинг пробормотал – голосом воришки, пойманного с поличным:

– Они действительно не везут с собою ничего. Но может быть – их груз, контейнеры с тканями, был погружен и укрыт в самолете заранее, и выгружать его они будут тоже потом и не здесь – может быть, механики…

– Поищем и там, – сказал Мерцалов.

– Груз заметный: контейнеры с человеческими органами. Они выглядят, как…

– Знаем, как выглядят, – сказал Мерцалов, щеголяя произношением.

– Скандала не будет? – спросил Милов. – Они там в Ксении народ обидчивый.

– Примем меры. Скажем: есть сообщение, что в самолете – бомба. Они рады будут сами показать все на свете.

– Остроумно, – сказал Милов. – Только ничего мы там не найдем.

– Значит, по-твоему, груза все-таки не было?

– Отчего же. Был. Но они только что его выгрузили. На наших глазах.

Докинг только пожал плечами. Мерцалов сделал вид, что ничего не слышал. А может, и слышал, но не понял. Так ему было спокойнее.

Пара белья, еще один – запасной – камуфляжный костюм, резервные солдатские башмаки, сандалии – вот и все, что содержалось в любой из ветеранских дорожных сумок. И ничего сверх: ни сигарет, не говоря уже о бутылке чего-нибудь, укрепляющего дух, ни колоды карт – или, скажем, игральных костей для скрашивания бесконечного инвалидного досуга; ни бритвы или мыльницы, зубной щетки…