Тело угрозы - Михайлов Владимир Дмитриевич. Страница 93

– Простите, сенатор: не сформулируете ли кратко, что вы предлагаете?

– Именно это я и хотел сделать. Джентльмены, самое малое, чего мы можем и должны сейчас требовать, – это гарантии. Гарантии в первую очередь со стороны России. Вы спросите – почему? Отвечу: потому что на протяжении всей ее истории – я хорошо знаком с русской историей, да, – внешняя политика этой страны не раз неожиданно и круто меняла направления; не забудьте, что она всегда стояла и будет стоять одной ногой в Азии, и нельзя прогнозировать, когда она в очередной раз перенесет центр тяжести с одной ноги на другую. В этом веке она успела показать Востоку свое другое лицо, новое, она во многом нашла общий язык с исламом – а ведь именно они…

– В этом вряд ли кто-нибудь станет с вами спорить, сенатор, – сказал министр. – Но каково ваше понятие о необходимых гарантиях?

– Как минимум – это контроль, – не задумываясь, ответил сенатор. – Чтобы мы были полностью уверены в том, что они не только на словах готовы запустить в космос соответствующую часть своего ракетно-ядерного щита, но действительно хотят и, главное, действительно в состоянии сделать это. Если они откажутся от дополнительного контроля – дело, мне кажется, станет совершенно ясным. Если согласятся – мы заранее должны быть готовы немедленно обрушить на них все формы контроля – нашего, джентльмены, и не из Вашингтона, а там, на местах, на каждой стартовой установке! Поскольку времени в нашем распоряжении мало, все надо делать немедленно и быстро! И вот в случае, если контроль подтвердит их искренность и готовность, тогда, я считаю, мы скорее всего скажем «Да».

– При этом, – тут же дополнил начальник штаба космической обороны, – гарантии должны быть даны и другими азиатскими субъектами – при некотором давлении, разумеется, со стороны России, Китая, Англии, Франции.

– Разумно, – согласился председатель. – Господа?

И обсуждение продолжилось. Но излагать его ход вряд ли стоит: ничего нового по сравнению с уже приведенными выше идеями сказано не было, так что и окончательные выводы, срочно представленные президенту, по сути дела, заключали в себе все те же мысли – только, может быть, несколько иначе сформулированные.

Президент немедленно переговорил с московским коллегой. Что думал глава Российского государства во время этого разговора, нам неизвестно; можно лишь догадываться о том, что требование полной инспекции, хотя и было ожидаемым, все же вызвало у него скорее обиду, чем восторг. Тем не менее он согласился – очень легко, как могло показаться. Но под конец прибавил:

– Я думаю, что нет надобности особо оговаривать принцип взаимности, то есть – одновременно вы примете и соответствующую делегацию наших контролеров.

Тут бы мог вскипеть как раз американец, справедливо подумав: да в конце концов, кто – вы и кто – МЫ?

Однако он заранее знал, что без этого не обойтись: русские, как и Восток вообще, весьма чувствительны к вопросам достоинства и протокольного уважения. Он с детства помнил, что ничто не обходится так дешево и не дает столь громадных дивидендов, как вежливость. Президент был уроженцем Новой Англии как-никак.

– Да конечно же, – сказал он. – Мы готовы принять ваших.

– Впрочем, – утешил его русский, – наша инспекция не будет столь многочисленной: мы ведь вам во всем доверяем.

И – мысленно, конечно, – высунул собеседнику язык. Вслух же – не удержался, чтобы не проговорить под занавес:

– Выехаем – выехайте.

Но это он сказал по-русски. А застоявшийся от безделья переводчик на том берегу лужи, не очень поняв, перевел эту фразу как разговорное пожелание всего наилучшего.

Конец связи.

9

Гридень в последнее время что-то пристрастился к астрономии и нередко, когда выдавался час не то чтобы свободный (таких у него не бывало), но не очень загруженный, приказывал отвезти его в обсерваторию – в институт, вернее, о котором мы уже упоминали, – не только для того, чтобы укрепить отношения с новым директором (это больших усилий не требовало – новый с самого начала не путал этого Гридня с астрофизиком), но проводил иногда и целых полчаса, еще и еще глядя в черное, звездное, простое и непостижимое пространство универсума. Зачем-то это вдруг стало ему нужно, хотя, во всяком случае, не для того, чтобы размышлять о тщете и крохотности всех дел человеческих и его собственных в том числе; скорее наоборот: очень может быть, что как раз непосредственно воспринимаемая бесконечность Вселенной успокаивала его в том смысле, что сколько бы ни приходилось ему в свершении его многообразных дел нарушать всякого рода установления – от Пятикнижия до Уголовного кодекса, – все они были в сравнении с миром столь исчезающе-малыми, что их как бы и вообще не было, а значит, можно было продолжать работу со спокойной совестью. Впрочем, это только лишь наше предположение – что он именно так думал; на деле же мысли его вполне могли быть и совершенно другими – до противоположности.

Тем не менее даже и в обсерватории, даже и на эти краткие минуты расслабления и как бы покоя телефона своего он не выключал. И при первом же такте едва слышного мурлыканья в кармане доставал трубку и произносил почти беззвучное: «Да?» Как вот, например, сейчас.

– Новости по второй теме, – услышал он и сразу же ответил:

– Через две минуты. Не прерывайте.

Две минуты эти понадобились ему, чтобы, шепотом извинившись, покинуть темный купол и добраться до помещения, в котором он мог говорить спокойно.

– Да, Олег Сергеевич?

– Все как предполагалось, босс. Они блокируют все подходы и подъезды к летному полю и подогнали трейлеры, чтобы увезти груз.

– Большими силами?

– Человек пятьдесят.

– Братки?

– Знаете, похоже, что нет. Видимо, он арендовал два взвода то ли в охранфирме, то ли…

– Понимаю. Ну что же: можем поздравить сами себя – мы просчитали все в точности. Но все же попрошу вас пронаблюдать до конца. А когда перегрузят и увезут – поручите кому-нибудь ненавязчиво проводить их до места. Ну а что с темой один?

– Ее можно уже закрывать. Предмет на месте. Идет работа по подготовке. Да разве вы сами не заметили?

– Я тут несколько отвлекся. Но сейчас не премину посмотреть своими глазами. Еще раз – поздравляю с успехом. Остальное – потом, лично.

– И я вас – от всей души. Когда ждать вас?

– Ну – по причине такого успеха позволю себе побыть здесь еще полчаса. Небо, знаете ли, это величайшая картина из всех, доступных нашему восприятию. До свидания.

И Гридень дал отбой – однако возвращаться в купол не стал, хотя погода была самой подходящей для такого пиршества души, каким является прямое наблюдение небосвода, пусть даже крохотного его сектора. Вместо этого он спустился по лестнице и вышел из здания с той стороны, где происходила разгрузка транспорта, привозившего в институт мало ли что. Сейчас выгрузка доставленного из Германии зеркала была действительно уже закончена, и его с великим тщанием и предосторожностями поднимали в заранее приготовленное место – в новую, на деньги Гридня же построенную башенку. Все были тут – даже сам новый директор института. И кого-то уже отрядили в буфет – за шампанским, обойтись без которого просто не представлялось возможным.

Вот так шли дела у Гридня. А у Федора Петровича? Увы, все произошло в точности по Ломоносову: ежели в одном месте нечто убыло (рефлектор в нашем случае), то оно должно было обязательно прибыть в другом месте (как мы только что видели), но ни в коем разе – в двух различных местах: это было бы уж прямым нарушением закона. И поскольку таким местом оказался патронируемый Гриднем институт, им никак не могло стать ни одно другое – в частности, тот аэродром, где с нетерпением поджидали его люди Кудлатого.

Нет, они честно дождались. Самолет прибыл тютелька в тютельку в указанное время (погода, как мы уже говорили, благоприятствовала), доставленный груз был аккуратно перемещен на подогнанный транспорт, финансовые расчеты произведены, транспорт убыл по намеченному маршруту, а за ним и самолет вспорхнул, чтобы улететь к месту своего постоянного (на земле) пребывания. Никаких неприятностей, никаких событий не произошло.