Тобор первый - Михановский Владимир Наумович. Страница 5

Он причесал у зеркала волосы, подмигнул себе и, вернувшись в зал, сел рядом с Суровцевым, с которым успел подружиться за время совместной работы над Тобором. Петрашевский хмуро покосился в его сторону.

– Знаете, Аким Ксенофонтович, – улыбнулся ему альпинист, – когда вы упомянули о битве на Волге, я сразу вспомнил город, в котором живу.

Петрашевский устало спросил:

– Какой еще город?

– Наш друг живет в Магистральном, – сказал Суровцев.

– Вы из Магистрального? – живо переспросил Аким Ксенофонтович. Глаза его потеплели.

– Да, я там живу, хотя работаю на Тянь-Шане, – кивнул альпинист.

– Всю жизнь мечтаю побывать там, – сказал Аким Ксенофонтович. – Вот сдадим Тобора – и нагряну к вам… Примете?

– По первому разряду! Вот вместе с Иваном и приезжайте, буду гидом вашим.

– А я с собой жену и сынишку прихвачу, – добавил Суровцев.

– Говорят, у вас в музее хранится подлинная техника, которой пользовались строители Байкало-Амурской магистрали, сказал Петрашевский. – Это правда? Самосвалы, экскаваторы, вертолеты – в общем, машины прошлого века.

– Правда, – подтвердил альпинист. – И еще вы увидите в Магистральном бревенчатые избы, настоящие палатки, в которых строители жили поначалу…

К их разговору начали прислушиваться.

– А какое место на магистрали самое интересное? – вступил в беседу вестибулярник.

– На магистрали каждый город имеет свое лицо: Пурикан, Силип, Штурм, – перечислил альпинист, неожио для себя снова оказавшийся в центре внимания. – Но всего интереснее, конечно, Магистральный: не город – живая история…

– А какое отношение имеет ваш город к битве на Волге? спросил Аким Ксенофонтович. – Насколько я знаю историю, война не докатывалась до Магистрального.

– Этого города во время Отечественной войны еще и на свете не было, – сказал альпинист. – И тем не менее он самым прямым образом связан с Волгоградом. А связывают эти два города, образно говоря, рельсы, обычные стальные рельсы, которыми пользовались до появления транспорта на воздушной подушке. Когда у меня выдается свободная минутка, я захожу в Музей БАМа. И смотрю на эти стальные полосы, покрытые вмятинами. На них видны следы пламени, осколков и пуль. Это рельсы не простые… Поначалу их уложили в тело БАМа. Едва начали строить магистраль, грянула война. Великая Отечественная… Враг сумел прорваться далеко, достиг Волги. На берегу развернулась битва, которой свет не видывал. И тут нашим саперам рельсы срочно понадобились, чтобы навести переправу через Волгу, взамен разбомбленной. Вот эти рельсы и сняли, и Амур протянул их Волге. Потрудились они там на славу, как говорится, с полной выкладкой!.. Война кончилась, прошло много лет, рельсы разыскали и привезли их обратно. Это и был первый экспонат музея, посвященного Байкало-Амурской магистрали, который открылся в нашем городе. А теперь о нем и на Марсе знают!.. – закончил альпинист.

Однако конец его рассказа никто не слушал. Все смотрели на Тобора. Тот, продолжая соображать неплохо, находился близ выхода из лабиринта. Но как он двигался!.. Грузно, вперевалку, словно разбитый параличом. Такого никогда с ним прежде не бывало.

Представитель Космосовета старательно списывал цифры с хронометра в свой блокнот.

– Прыжки все хуже и хуже, – сказал Аким Ксенофонтович. Угол отталкивания ничтожный – курам насмех.

«Дорого бы я дал, чтобы узнать, что произошло с Тобором», – подумал Суровцев.

– Еще вулкан остается, – сказал вестибулярник. – Там Тобор сможет встряхнуться и погасить штрафной запас.

– Вашими бы устами… – невесело усмехнулся Аким Ксенофонтович.

Вулкану предшествовало еще одно испытание. Перед Тобором выросла конструкция неизвестного ему назначения. Робот должен был определить, что она собой представляет. Не исключено, что на планете в окрестности Бета Лиры придется решать и такого рода задачи…

Тобор, как и положено разведчику, прежде всего произвел фотосъемку объекта с нескольких точек. Затем произвел наружные замеры, взял пробу на радиацию.

– Не опасно? – сказал озабоченно альпинист, глянув на шкалу дозиметра. – Тобор ведь без панциря.

Но каждый понимал, что не бывает испытания без риска.

Когда Тобор, закончив наружную работу, не колеблясь ни мгновения двинулся внутрь незнакомого сооружения, Петрашевский довольно произнес, обращаясь к Суровцеву:

– А вы говорите – чрезмерный инстинкт самосохранения!..

Вскоре сбоку экрана начали выскакивать цифры, которыми сыпал Тобор, начавший исследовать внутреннее строение объекта. Монтажеры, сидевшие в зале, только кивали удовлетворенно, сверяя информацию робота со своими данными.

Тобор легко решил общую задачу, определив, что установка предназначена для ядерного синтеза, попутно выяснил его мощность, режим работы и прочие важные характеристики. Хронометр показал, что времени на это задание ушло гораздо меньше запланированного.

– Двести сорок штрафных очков долой, – быстро прикинув, произнес Суровцев.

– Я знал: Тобор не подведет! – воскликнул альпинист.

Петрашевский подытожил:

– Голова Тобора работает как надо, а вот тело… Где-то мы допустили промашку, и серьезную.

Путь Тобора стал повышаться. Робот продвигался тяжело, короткими прыжками, каждый из которых, казалось, давался ему через силу, подтверждая оценку Акима Ксенофонтовича.

За выпуклой кромкой экрана сгустились сумерки. И вскоре там, вдали, на самом краю условного мира, сурового и странного, в котором обретался Тобор, заполыхали малиновые зарницы.

– Вечерняя заря?.. – спросил альпинист, невольно заражаясь общим волнением.

– Отблески лавы, – ответил Суровцев.

Дорога вывела Тобора к сопке, над которой не спеша курился синий дымок. Неповоротливые клубы подсвечивались снизу языками пламени – издали оно казалось мирным и неопасным.

Время от времени Тобор останавливался, производил рекогносцировку, включая круговое наблюдение, затем двигался дальше, и следом неуклюже прыгала тень, огромная и угловатая.

Продвигаясь, Тобор собирал информацию о пройденном пути. Людям, которые пойдут за ним, будет легче…

Спиралевидный путь загибался все круче. На сопке ничего не росло, только сухие неприхотливые кустики кое-где умудрялись удерживаться в мельчайших трещинах породы.

– Марсианский вереск. Обстановка чужой планеты, – пояснил старший инженер полигона, перехватив вопросительный взгляд альпиниста.

За перевалом открылся прямой путь к кратеру вулкана.

Экран изнутри налился светом.

В глубине жерла перекатывались тяжелые волны лавы, и Суровцеву на миг почудилось, что в лицо пахяуло зноем, словно он находился там, рядом с Тобором.

Робот шагнул еще, и два передних щупальца повисли над пропастью. Мелкая базальтовая крошка, потревоженная тяжелым Тобором, двумя тоненькими струйками потекла вниз. Достигнув поверхности лавы, струйки мгновенно превратились в два облачка пара. Тобор внимательно наблюдал, как, вспухая, два облачка постепенно сливаются в одно.

– Остановите Тобора! – нарушил хрупкую тишину зала взволнованный тенорок альпиниста. – Разве вы не видите, что в таком состоянии кратер ему не перепрыгнуть?!

– Я не имею права и не собираюсь вмешиваться в ход испытания, – подал неожиданно голос представитель Космосовета, но считаю, что товарищ прав: Тобор может погибнуть.

Раздался шум голосов.

– Тобор не сможет как следует оттолкнуться – у него щупальце повреждено! – выделился голос вестибулярника.

У Суровцева перехватило горло. Ерзая в кресле, словно оно было утыкано шипами, на одно из которых напоролся Тобор, Иван с ужасом чувствовал, что сейчас свершится непоправимое. Если Тобор, не сумев перепрыгнуть кратер, свалится в лаву, он неминуемо погибнет.

Но дать Тобору команду, снестись с ним по радио – значит автоматически аннулировать результаты испытаний, целиком перечеркнуть их.

Тобор уже изготовился к прыжку. Он мог прыгнуть в любое мгновение.

Теперь все смотрели не на экран, а на Петрашевского: от него одного зависело решение.