Последние Каролинги – 2 - Навина Наталья. Страница 48

Когда прислужницы, бросив бесчувственную Вульфгунду, вбежали, голося и ломая руки, в покои королевы, чтобы сообщить ей, что в купальне маленького принца Ги неожиданно постигли судороги и удушье, и ничто не может вернуть его к жизни, они нашли королеву мертвой на полу.

И вой наполнил все переходы Компендия.

Фортунат очнулся оттого, что на звоннице ударили а неурочный час. Неужели пожар? Он слабо позвал Эммерама, но тот не отозвался. Приподнявшись на постели, каноник услышал крики – множество голосов, особенно женских. И топот. Тяжелый топот солдатских сапог, и звон амуниции. Значит, не пожар? Неожиданное нападение врага? Набег? Но как враги смогли подойти так близко к Компендию? Почему Азарика и Альбоин не приняли никаких мер? Неужели их никто не предупредил? Быть этого не может.

Фортунат сполз с постели и, опираясь на посох, заковылял к двери. Но не успел дойти. Дверь распахнулась, и ворвался Эммерам. Глаза у него были налиты кровью, по лицу струился пот, на губах, казалось, вот-вот выступит пена.

– Дьявол! – закричал он. – Дьявол в замке! Он проник сюда и убил и! Они мертвы! Мертва надежда, мертво спасение, мертво благословение наше!

– Что? Что ты бредишь? – Фортунат, выронив посох, вцепился в ворот его рясы.

– Королева и принц в одночасье скончались. Слышишь – люди мечутся, как в дни Вавилона, потому что их некому более защитить!

– Ты… сошел с ума! Не верю тебе!

– Говорю тебе, они мертвы! И мать, и сын! Это дьявол, больше некому, дьявол убил их…

– Пусти меня… к ним… – с неожиданной силой Фортунат оттолкнул Эммерама. Но на этом силы его иссякли. Он сделал несколько шагов, схватился за сердце и стал оседать. Эммерам едва успел подхватить его.

То, в чем заверяла Азарика своего духовного отца, сбылось. Он и в самом деле пережил ее.

Но едва ли на час.

Обещанная предсмертная исповедь так и не была принята.

Набат едва доносился до ушей Ригунты сквозь шум дождя. Разбрызгивая грязь, она скакала вверх по Компьенской дороге к лесу. Колокол означал: свершилось. Она убежала бы в любом случае, но теперь она знала – ей удалось сделать то, что она должна. Какое счастье, что ворота замка были открыты, а стража привыкла к ее частым отлучкам! Но набат означал также, что над ней самой также нависла смертельная угроза. Если смерть королевы… то есть ведьмы – уже обнаружилась, начнутся розыски. И, если к тому времени, когда ее найдут, она не будет под защитой Роберта… Ригунту передернуло от страха, и она едва удержалась в седле, а потом ударила в бока лошади пятками.

– Быстрей! Быстрей! – закричала она.

На ее груди под одеждой болтался на цепочке пустой ковчежец. Она не мудрствовала, когда сегодня представилась возможность – королева… то есть ведьмы, и принц… то есть отродье, и Вульфгунда были на крыльце, и она, хорошо зная переходы замка, быстро пробежалась по ним, опростав содержимое ковчежца наполовину в воду купальни, наполовину в кувшин на полке. Никто из стражи ни в чем не заподозрил ее – дворцовым прислужницам и положено бегать туда-сюда. Может быть, они и после бы не заподозрили ее… но она просто умерла бы от страха. Поэтому она сразу бросилась прочь. А главное – теперь она завоевала право быть со своим любимым. Он укроет ее, спасет и защитит от всякого зла, ибо он сам недоступен никакому злу. Он так прекрасен, чист и благороден… На мгновение гордость вытеснила из сердца Ригунты страх. Кто еще из женщин способен ради любви на такой подвиг!

Дорога поворачивала, а ей надо было подниматься вверх, по скользкой глинистой тропинке. Лошадь неожиданно забаловала. Ригунта соскользнула с седла, схватила кобылу за поводья и с силой потянула за собой. Медлить было нельзя. Лошадь зафыркала, но пошла следом. Мокрая трава хлестала по ногам Ригунты, дождь попадал за шиворот. Наконец, одолев крутой подъем, она ступила на опушку леса. И тотчас из темной тени деревьев по направлению к ней шагнул человек. Он ждал ее! Он пришел!

– Любимый! – Ригунта выпустила поводья и бросилась к нему. Но тут же остановилась. Хотя голову человека скрывал капюшон плаща, Ригунта заметила, что ростом он ниже Роберта и шире его в плечах.

– Ксавье? – недоуменно спросила она. – А где твой госпо… Она не договорила.

Жизнь стала хаосом, и Альбоин существовал, повинуясь законам этого хаоса, точнее, отсутствию в нем законов. Смерть – обычное дело, и даже королей она не минует. Но Альбоин растерялся. Он не знал, что делать. Потому что за все эти годы он отвык принимать решения. Формально управляя замком, он лишь следовал за мыслью королевы. И не только он один. Воля королевы была звеном, скрепляющим жизнь в этом замке и его окрестностях, и сейчас это звено было вырвано. И все это чувствовали. И женщины, голосящие в переходах, раздирая лицо ногтями и лохматя волосы. И толпы нищих и крестьян, собирающихся к стен замка и часами под дождем выжидающие – чего?

Если все и не развалилось окончательно, то лишь потому, что существовали привычки, вколоченные в здешних обитателей долгой муштрой. Солдаты не разбежались. Как-то само собой отправили гонца к Эду. И Альбоин старался не думать о том, что случится по прибытии гонца. Но не мог. Не мог он и не вспоминать о событиях достославного 888 года, и о том, что пережил тогда. Но здесь не могло быть никакого сравнения. Ни преданностью, ни обязательствами он не был связан с Аолой, и мог сохранять свободную волю. Но за эти годы он, как и большинство высших должностных лиц в Компендии, стал «человеком королевы». И со смертью королевы становился никем.

Но даже этот «никто» по-прежнему оставался живым человеком, на которого была возложена обязанность охранять королеву и наследника престола. А их убили. И убийцы не были найдены.

Альбоин был в отчаянии. На других «людей королевы» тоже надежда была плоха. Феликс, например, после перенесенного потрясения стал заикаться от любого шороха и даже без оного.

Единственным, кто сохранил какое-то присутствие духа, был Авель – хотя в данном случае его следовало бы именовать приором Горнульфом – отчасти потому, что у него, как у священнослужителя, было особое отношение к смерти, отчасти по отсутствию воображения. Он загнал обратно в обитель Эммерама, слегка повредившегося умом и бродившего по замку и округе с воплями: «Отошло благословение от Нейстрии!» – смущая тем самым и без того напуганный народ. Он же и принял на себя погребение усопших. Фортуната похоронили на кладбище близ Компендия. Относительно же места вечного упокоения королевы и принца была неясность – хоронить ли их в императорской усыпальне в Лаоне или в одном из монастырей. Спросить было не у кого, завещания не существовало. Горнульф припомнил, что королева в его присутствии как-то говорила Фортунату, что после смерти желала бы быть погребенной в монастыре святого Вааста, где в юности был заживо погребен Гвидо Каролинг. Возможно, это было сказано не всерьез. Но приор Горнульф шуток не понимал, мрачных в особенности.

Похороны состоялись в монастыре святого Вааста.

Примерно в это же время растерянный Горнульф сообщил Альбоину, что объявился Нанус. Альбоин вначале оторопел, а потом велел позвать мима. Ему давно хотелось вцепиться кому-нибудь в горло, а Нанус для этого превосходно подходил. Королева в свое время распорядилась, чтоб к ней доставили кого-нибудь из шпионов-комедиантов. Потом она пояснила Альбоину, зачем – надо отыскать человека Фулька в Лаоне. И если бы этот урод бескостный соизволил прибыть пораньше, королева и принц, может быть, остались бы в живых.

Альбоин некоторое время отводил душу, избивая Нануса и вопя: «Где ты шлялся, сукин сын? Где тебя носило, выродок?», а Нанус терпеливо сносил все это, словно и в самом деле был бескостный. Потом, когда Альбоин ненадолго оставил его, чтобы перевести дух, объяснил, плюясь кровью:

– Я в Бургундии был. Раньше никак не поспевал.

Альбоин был уже готов снова пнуть его в поддых, но передумал.

– Вставай, – сказал он. – Убил бы я тебя с наслаждением, но есть дело. Фульк, конечно, Фульк… Человек Фулька… Если ты не смог найти его, чтобы спасти королеву, найди, чтобы отомстить!