Черный беркут - Нестеров Михаил Петрович. Страница 42

– Кадыр! – Безари повелительным жестом подозвал к себе бледного гостя. Сам он уже стоял у клетки. Монгол рядом, в руках острый крюк.

– Нет, нет, я не могу! – торопливо проговорил Кадыр хриплым голосом.

Улыбка на мгновение исчезла с лица Безари. Он постарался успокоить гостя.

– Тебя никто не заставляет. Во-первых, тут нужна натренированная рука, а ты по неопытности можешь сразу прикончить жертву. Подойди и скажи несколько слов пленнику. – Полевой командир поторопил гостя: – Быстрее, Кадыр! Видишь, Назир в нетерпении. Смотри, какие у него глаза! Таким же взглядом он смотрел на твоего брата, когда убивал его.

Кадыр послушно посмотрел на пленника.

Голова у Орешина мелко подергивалась, глаза затуманены. Но все же таджик смог уловить в них мольбу: не надо, не подходи ко мне. Взор пленника тут же потух.

Хорошо, что так, подумал Кадыр, неуверенной походкой приближаясь к пленнику.

– Я думаю, не стоит выводить его из клетки, – заметил Безари. – Он все прочувствует через решетку.

Кадыр, недоуменно посмотрев на столб, хотел спросить, зачем тогда на нем слой жира? Но не успел.

Монгол натренированной рукой вонзил под ребра Кадыру крюк и, упираясь ногами в землю, быстрыми и сильными движениями стал тянуть веревку.

Ноги жертвы стукнулись о прутья клетки, затем Кадыр всем телом ударился о столб, отскочил от него, описав в воздухе полукруг. Снова небольшой толчок... еще... и вот он уже хватается руками за скользкую поверхность столба, отчаянно перебирает ногами, словно хочет взбежать на самый верх, ухватиться там за изоляторы и вытащить из груди острый крюк. При каждом вздохе крюк причинял невыносимую боль, легкое двигалось в нанизанном на него металле, отдаваясь в голове, в кончиках пальцев. А Кадыр продолжал «бежать». Ноги скользили, иногда он ударялся о столб пахом, но разве это боль по сравнению с той, что гнездилась у него в правой стороне груди и неотвратимо расползалась по всему телу...

Гости стояли не шелохнувшись. Они ничего не понимали. Даже не заметили, как вооруженные монголы взяли их в кольцо. Они смотрели на мучения своего земляка, как тот, разбрызгивая во все стороны кровь, делает одну бесплодную попытку за другой. Вот он на какое-то время затих, обняв столб левой рукой, а правой, вцепившись в крюк, рвет его из груди. Словно сейчас вспомнив, что горло его не пробито, Кадыр закричал. Жуткий вопль прервался на пронзительно высокой ноте, эхо в горах повторило крик жертвы.

Несчастный извивался всем телом, острие крюка несколько раз коснулось желудка. Кадыр больше не мог терпеть. Сознание милосердно покинуло его.

Безари сделал знак монголу, и тот отпустил веревку. Тело мягко упало на песок. Безари взвел курок пистолета.

– Передай привет судье Кори, – глядя на Кадыра, он выстрелил ему в голову. – Мне свидетели не нужны. – Он резко повернулся к остальным. – Однажды я подкупил вас, вы показали, что судья заведомо шел на обман, состоя в сговоре с кем-то из полевых командиров. Не уверен, что вы не продадитесь во второй раз. Убейте их! – приказал он своим воинам и склонился над клеткой с пленником.

Седые волосы русского командира, плечи, руки были густо забрызганы кровью казненного.

– Как много хопот ты доставляешь, – с деланным сожалением проговорил Безари. – Даже когда сидишь в клетке. Видишь, на тебе снова невинная кровь, ты с ног до головы перепачкался ею. Смертей я, как и ты, Назир, видел предостаточно, поэтому мне неинтересно знать, как умрут «пацифисты», однажды солгавшие: от пули в голову или в сердце. Зато мучаться, как только что казненный, не будут. Кадыр был показательным примером скорее для тебя, чем для них. Ты немного завидуешь Кадыру, правда? – Безари внимательно вгляделся в глаза пленника и покачал головой: – Ай-ай-ай, Назир... Тебя не проведешь. Ты совершенно прав: остальные будут молчать до конца своей жизни. Вернее, до конца моей жизни.

Безари рассмеялся и неожиданно для своего возраста легко вскочил на ноги.

Пятерых таджиков отвели уже на почтительное расстояние от главного дома. Полтора десятка монголов изготовили карабины.

– Эй! – крикнул Безари, неторопливо приближаясь. – Достаточно. По вашим лицам я понял, что во второй раз вы продадитесь только мне. И впредь будете делать то же самое. У меня накрыт достархан, я голоден, и вы испортите мне аппетит. Вас отвезут домой, дорогой вы все хорошенько обдумаете.

Безари круто развернулся на каблуках и зашагал к дому.

Двое берберийцев протащили мимо него труп Кадыра. Ветра не было. Пыль от волочившегося по земле тела еще долго висела в воздухе. Монголы бросили его у песчаного холма, который вдавался в маленькую долину Умуджканта. К нему тотчас устремилась стая хищных птиц.

39

Огромный семисотсильный американский грузовик «Питербилт»-рефрижератор на приличной скорости взбирался по горной дороге. Полночь. Днем машины редкость в этих местах, а ночью и подавно. Водитель включил дальний свет и тихо матерился на 13-ступенчатую коробку передач, в которых постоянно путался.

– Ё-мое! Я еду на двенадцатой передаче! – С коробки он переключился на пассажира. – Евсей Михайлович, где вы откопали этого динозавра?!

Кришталь, в отличие от водителя, смотрел на дорогу и мелкими глотками пил горячий кофе. Термос из нержавеющей стали зажат между коленями. Приемник настроен на «Радио-1». Красивый женский голос читает стихи Зинаиды Шишовой.

Евсей указал вперед.

– Шура, дорога пустынная, впереди нет ни одной машины, за которую мог бы зацепиться радар круиз-контроля.

– Чего? – Водитель уже откровенно отвернулся от дороги.

Евсей налил еще кофе.

– Шура, раз уж вы повернулись ко мне, будьте любезны, включите тринадцатую передачу, подогните ноги и отпустите руль к чертовой бабушке! Потом поищите на панели приборов круиз-контроль, который может автоматически поддерживать дистанцию до впереди идущего автомобиля. Но в первую очередь отыщите своими мигалками этот треклятый автомобиль на дороге!

Водитель на некоторое время замолчал, сосредоточившись на горном серпантине. Однако через некоторое время снова подал голос:

– Будь я проклят, если понял, о чем вы тут сказали!

Кришталь охотно пояснил:

– Я говорил о своем «Даймлере», напичканном электроникой. Например, двигаясь с постоянной скоростью, можно отключить четыре из восьми цилиндров, наговорить номер на мобильный телефон, не отрывая рук от баранки, пообщаться. Или поякшаться, раз уж мы так высоко в горах.

Шура авторитетно возразил:

– Наш «динозавр» не похож на «Даймлер». Даже если я закричу, со мной никто не захочет якшаться.

– В это я охотно верю. Но хоть число передач уменьшится вдвое? Вижу, соблазн велик. Не хотите кофе? Все равно у вас руки не заняты.

– Смеетесь, Евсей Михайлович?

– Упаси меня бог! – открестился Евсей. – Часто насмешка болезненно ранит человека, и ее нельзя простить. Я, например, могу простить шпильку, но никогда насмешку, если даже она прозвучала на фарси [8]. Да это и не обязательно. Я пойму по глазам, по тону.

– И не простите? – поинтересовался водитель.

– Никогда! – горячо отозвался Евсей. – Клянусь мамой.

Он закурил. В день он позволял себе не больше двух сигарет. Однако сегодня это была шестая.

– Знаете, Шура, – задумчиво произнес Евсей, наслаждаясь ароматным запахом дорогого табака, – глобус моих странствий очень велик, я бывал в таких местах, которые могут только присниться, будь то с перепоя или после удачной сделки. И я всегда старался узнать как можно больше о той стране или местности, где в данный момент находился. На острове Малый Таймыр, где прошли мои юные годы, по отношению к мерзлой земле я чувствовал себя альтруистом, даже захотел взять это слово себе в псевдонимы. Я был мечтателем, хотелось еще крепче держать в мозолистых руках кайло и счищать с земли, как скверну, толщу льда. И я долбил. Однажды выдолбил бивень мамонта. В силу юношеского максимализма я не переставал удивляться, мне тут же захотелось стать резчиком по кости, но начальник отряда, паскуда, отобрал бивень. Мои коллеги по отряду не очень обрадовались, когда на поиски бивней бросили всех колонистов. Я был мечтателем и уже не хотел стать резчиком, в моих глазах колонисты делали благое дело – освобождали землю от льда. Знаете, Шура, если копнуть поглубже, земля там теплая, как материнская грудь. Но я не учел, что солнце на Малом Таймыре светит как из-под козырька милицейской фуражки – тускло, холодно.