Черный беркут - Нестеров Михаил Петрович. Страница 44
Николай улыбнулся:
– Как давно вы догадались?
– Не спрашивайте меня, – скривился Евсей. – Если я скажу, что с самого начала, вы мне не поверите. Подсадите меня, я должен открыть убежище. Но учтите: при досмотре на постах ни одного шороха! Иначе труба всем! Я так легко согласился лишь потому, что на одном из блокпостов, который нам предстоит проехать, меня уже мерили вдоль и поперек. Второй раз им не захочется бегать с рулеткой, так, чисто визуальный досмотр. Такая же ситуация на другом посту. Сколько их будет на нашем пути – три, пять, я не знаю. И не курите там, пожалуйста.
Ремез не выдержал и рассмеялся. Евсей посмотрел на него строго. Потом окинул взглядом остальных бойцов.
– Я пойду против правил и спрошу: чего ради вы затеяли это опасное мероприятие? Если не хотите отвечать – бога ради!
– Боюсь, вы нас не поймете.
– Это почему же? Что я, похож на депутата Государственной Думы последнего созыва?
– Нет. Но вы говорили мне, что у вас не было и не будет друзей, только несколько категорий знакомых, – напомнил майор. – У нас до некоторой степени все наоборот. Наш друг попал в плен. Убита его жена. Чудом уцелел ребенок. Счет идет уже не на часы, а на минуты.
Кришталь закурил очередную сигарету.
– Может, вы правы, – тихо проговорил он, – до конца я вас понять не смогу. Однако вы нарушили мое кредо: не оказывать услуг.
– Вы делаете больше – вы помогаете нам.
– Да, черт возьми, вероятно, вы правы, я помогаю... – Евсей пристально посмотрел на Николая. – А вам не претит получать помощь от меня? Если я правильно понял, вы представляете силовую структуру, вполне возможно, что относитесь к категории Моих Единственных Надежных Товарищей, что в аббревиатуре звучит довольно погано, и мы находимся по разные стороны баррикады. – Евсей протестующим жестом остановил Кавлиса. – Не отвечайте, все равно солжете. Ответ вы уже дали: счет пошел на минуты. Сколько человек охраняют вашего друга? – деловито осведомился Кришталь.
– По некоторым данным, сто пятьдесят.
Брови Кришталя снова заползли за волосы, рот приоткрылся.
– Вы заметили, что я нисколько не удивился? – Отвечая на улыбку Кавлиса, Евсей пояснил: – Это потому, что я всю жизнь воюю.
– Скорее всего, играете.
– А вы замечаете в этих понятиях разницу? Лично я нет.
– Вряд ли вы выиграли в жизни что-то существенное.
– Почему это? – возразил Евсей. – Я выиграл позитивное отношение к жизни. Вам кажется этого мало? Можете не отвечать. Я спрошу совсем о другом: если бы не моя любезность, как вы собирались добраться до места? На перекладных?
– Короткой дорогой, через перевал. Без оружия, налегке, мы быстро добрались бы до места.
– А тут я навязался к вам в помощники. Надеюсь, я хорошо помогаю?
– Да, Евсей Михайлович. Вы – десятый член нашего отряда.
– Всю жизнь мечтал иметь номер на спине... – проворчал Евсей. – Следующий этап – грубо намалеванная однодольная мишень на полосатой телогрейке. Надеюсь, присягу принимать мне не придется... Ну все, в машину. Время не ждет.
40
Донабай в кровь сбил руки, пытаясь подкопаться под огромный камень, который плотно закрыл вход в пещеру. Иногда таджик кричал, призывая на помощь, однако спасения придется ждать дня два, не меньше, когда появится у перевала отряд Юсупа.
Два дня...
Срок небольшой, потерпеть можно; воды вдоволь, еда – такой он давно не пробовал. Русские оставили ему половину своих запасов. Если бы он знал, чем все это закончится, согласился бы он пойти проводником? С одной стороны – деньги, в которых он нуждался, относительно не пыльная работа – лежи в пещере, жди, когда тебя освободят. С другой, самое неприятное: люди Юсупа могут и не внять его мольбам, оставят в пещере. Тогда помощи ждать придется дольше, покуда обеспокоенные родственники не отправятся на его поиски.
Донабай еще раз прикинул запасы воды и с уверенностью заключил, что на неделю хватит.
А почему, собственно, воины Юсупа не захотят освободить его? Полевой командир наверняка переговорил с Мирзой, знает, что проводником Донабай пошел лишь по одной причине: Мирза предупреждает Юсупа о русских гостях, о своем маленьком, хитром плане, который приведет русских в западню. Кто знал, что в хитрости они превзошли таджика? Но не от Мирзы зависит окончательное решение. Есть полевой командир Худойкулов – храбрый, талантливый воин, он и решит, что делать.
Проводник присел, заглядывая в щель, и по положению солнца на небе определил время. Наверное, около десяти. Русские уже не придут, это точно. Без проводника в горах делать нечего. Выходит, они воспользовались третьим вариантом, и у них есть поддержка, транспорт. Сможет ли Юсуп просчитать столь необычный ход?
– Если не вернемся до рассвета, – сказал ему главный у русских, – значит, не придем вообще. Тебя освободят люди Худойкулова.
Донабая втолкнули в пещеру, оставили провиант и подкатили ко входу громадный камень.
Таджик забеспокоился: а что, если воины Юсупа не захотят возиться с камнем, а воспользуются взрывчаткой?
Он быстро прошел в конец пещеры. Четырнадцать шагов. Да они похоронят его, если взорвут камень!
Донабай кинулся к выходу. Делая подкоп, он снова начал звать на помощь.
Пятнадцатилетний Сафи не торопился. По горной дороге он прошел около трех километров; отец сказал: «Далеко не уходи. Разожжешь костер выше колодцев, за горой».
Сафи поправил за спиной видавший виды хурджин, с которым его прадед ходил по рынкам Бухары. Сейчас в нем бряцали несколько пустых банок из-под тушенки.
Мальчик хорошо знал эту дорогу. Она была знаменита тем, что в двадцатых годах за перевалом скрывалась банда басмачей во главе с Джабаром-хаджи. Делая набеги на поселения, он вырезал семьи, которые дерзнули якшаться с коммунистами. Таджикам отрубали головы и сбрасывали в ямы. Комиссаров вздергивали на виселицы, ждали две-три минуты, когда из ушей и носа пойдет кровь, отпускали веревку, перекинутую через блок, давали жертве дышать. Затем повторяли сначала. И так десять-пятнадцать раз, пока несчастный не затихал навсегда.
На склоне горы Сафи набрал воды из колодцев, соединенных между собой. Вода была прохладная, вкусная. Здесь нужно оставить первый след или улику, как сказал отец. Паренек развязал хурджин, вынул бумажный пакет и побросал на землю окурки.
Русские гости много курили, но окурки не выбрасывали, складывали отдельно. Отец одобрил: толково.
Дальше Сафи предстояло преодолеть довольно крутой подъем, потом немного спуститься и разжечь костер. Ниже, к руслу высохшей речки, он не пойдет.
Мальчик замешкался. Воровато озираясь, словно находясь во дворе своего дома, он вынул из кармана сигарету, которую вчера вечером стянул у гостей, и закурил.
Он наслаждался табачным дымом, выпуская его изо рта тонкой струйкой. После нескольких затяжек голова слегка закружилась. Мальчик повеселел. Докурив до фильтра, он бросил окурок рядом с остальными и начал быстро подниматься по тропе, еле заметной среди скал.
Подъем занял у него больше часа. Отдышавшись, он спустился на тридцать-сорок метров, нашел более-менее ровную площадку и стал готовить костер.
В объемистом хурджине лежали несколько сухих веток. Он сложил их особым способом, чтобы на розжиг потратить не больше одной спички.
Ветки вспыхнули. Чтобы они не превратились в золу, которую ветром развеет в разные стороны, мальчик потушил костер загодя, приспустив штаны и сделав два дела сразу. Рядом с дымящимися головешками он побросал консервные банки, опустошил пакетик с окурками. С сожалением подержав на ладони пистолетный патрон, уронил его.
Пожалуй, все. Можно возвращаться. Прежде чем сделать шаг в обратном направлении, Сафи выбрал окурок побольше и выкурил его.