Черный беркут - Нестеров Михаил Петрович. Страница 47
– Спасибо вам большое, Александр Ильич. До свидания.
Она положила трубку и в задумчивости подошла к окну. Невский проспект медленно окунался в сумерки. Пока Ольга разговаривала по телефону, начался дождь – несильный, моросящий; над горячим асфальтом поднялся едва заметный пар.
«Дядя Коля сейчас в жаркой стране...»
Вникнуть в смысл этой фразы было и сложно и легко. Но она прозвучала успокаивающе, даже обнадеживающе. Да, Ольга поняла генерала. Трудно допустить, что у командира части есть что скрывать от вышестоящего командования, и тем не менее скрывают все, везде есть что утаить – дело не в этом.
Ольга приоткрыла окно, взяла из пачки сигарету и украдкой закурила. Володька спит, она не увидит его округлившиеся глаза: «Тетя Оля, ты что, куришь?!»
Да, дело совсем в другом – Ольга вернулась к разговору с Головачевым. Дядя Коля в отпуске, вот все, что ей положено знать. И то, что человек отдыхает, перечеркнуло все труды сотрудников МИДа, прессы, других официальных лиц.
Трудно понять? – спросила себя Ольга. Да, очень, почти невозможно. Однако на сердце стало легче. Недомолвки генерала довели женщину до слез.
Она выбросила окурок за окно и прошла в комнату, где на кровати спал Вовка.
Маленький мужичок. Копия Игоря. А глаза матери. Серые, глубоко посаженные глаза Анны...
44
Таджикистан, юго-западный приграничный район
Старый табиб был доволен. Уже два дня он ест наваристую шурпу, изжеванными деснами переминает во рту мясо. Безари предупредил его:
– Не ешь много мяса, Хаджи-амак. Скрутит живот.
Табиб позволил себе неприлично рассмеяться.
– И это ты говоришь мне, лекарю, который сам может дать тысячу и один совет? Ай-ай-ай, Безари... – И снова принялся за мясо.
Рядом со стариком сидела его дочь. В исхудавших руках Рахимы – глубокая пиала с бульоном. Она не торопится есть, ждет, когда набухнут в бульоне зерна джугары. Изредка бросает застенчивые взгляды на высокого гостя.
Безари в первый же вечер привел старика во двор своего дома.
– Вот, Хаджи-амак, твой последний пациент. – Безари носком сапога ударил по клетке. – Выпустить его или ты так посмотришь?
Табиб махнул рукой и присел на колени. Он долго созерцал пленника, пытаясь заглянуть ему в глаза. Но Орешин, упираясь подбородком в собственные колени, не поднял глаз.
Старик велел Безари выпустить пленника, внимательно осмотрел его со всех сторон и все-таки поймал его взгляд. Довольный осмотром, он прошамкал:
– Загоняй обратно.
Сказал по-русски для того, чтобы пленник понял его.
Когда Игоря втискивали в клетку, он застонал, затем из его горла вырвался жуткий хрип.
Безари рассмеялся.
– Голос! Он уже подает голос. Если б ты знал, Хаджи-амак, как я хочу услышать вой этой собаки! Чтобы разбудил он меня среди ночи. Ну, что скажешь, старик? Сколько эта собака протянет?
– Долго, – последовал ответ.
– Долго?! – удивился Безари. Неужели он делает что-то не так? – Почему долго?
– Крепкий. Но уже бесноватый. Через три дня сойдет с ума. Я всю жизнь лечил душевнобольных, повидал всякого.
Безари отпустило. Он сам неправильно поставил вопрос. А наивный старик ответил в лоб! Но ему нужно именно это! Три дня... Значит, еще три дня осталось до превращения человека в животное. Интересно, какими будут глаза у этой собаки? Преданные или с синим отливом бешеного пса?
Безари опустился на корточки. Поднял с земли палку и приподнял ею голову пленника.
– Слышишь? Три дня. Но я не застрелю тебя, я передумал. Тебя насмерть забьют ногами мои люди. А чтобы ты не кусался, тебе вырвут зубы.
Расмон не сдержался и сильно ткнул палкой в лицо пленника. Удар пришелся в щеку, кожа лопнула, кровь медленно потекла по густой щетине.
Губы Орешина дрогнули, он с трудом приоткрыл рот и засмеялся.
Другой бы не разобрал в этом булькающем хрипе смех, но Безари слышал его отчетливо. И ему захотелось тут же, сию минуту, вытащить эту мразь из клетки и придушить собственными руками.
Усилием воли он сдержался. Некоторое время сидел с закрытыми глазами.
Старик Хаджи качал головой. Он не решился сказать Безари правду: похоже, он ошибся, и этот человек еще не скоро сойдет с ума. Что-то питало его душу так же сильно, как солнечные лучи нещадно сжигали его тело. И пленник еще раз удивил Безари. От звука его голоса таджик вздрогнул.
Орешин говорил невнятно, иссохшие губы едва повиновались, язык царапал шершавое небо.
– Теперь слушай меня... Ты так упорно внушал мне, что моя жена перед смертью подверглась издевательствам, что я наконец понял: ты лжешь. Ты не сказал и слова правды. Она жива. Слышишь, ты, трусливый шакал!.. Ты боишься – и правильно делаешь. Ты не знаешь то, что знаю я. Ну, спроси меня.
Безари долго, очень долго сидел с закрытыми глазами. Когда он открыл их, встретил насмешливый взгляд пленника, услышал дерзкую речь:
– Тебе не удастся во второй раз уйти. Нет... Тебя возьмут, Безари. До недавних пор я считал тебя воином. Ошибся...
Орешин истратил последние силы, голова его тяжело опустилась на колени.
Безари встал, отбросил палку.
– Ты оскорблял меня потому, что слаб. Ты один. Ты думал, что я приду в ярость от твоих слов, достану пистолет и пристрелю тебя на месте? – Расмон покачал головой. – Нет, ты действительно ошибся. Ты сгниешь в этой клетке. В рассудке или в безумии, но сгниешь. Тебя уже жрут черви.
Орешин нашел в себе силы снова поднять голову.
– Безари... Ты забыл сказать о моей жене. Ну, давай!
Расмон, отвернувшись от пленника, положил руку на плечо Хаджи.
– Ты стал совсем старым, табиб... Только желудок как у молодого.
Он резко развернулся и пошел прочь.
В этот вечер молчал тамбур, не слышно было заунывного голоса...
Глава четвертая
45
Две высокие скалы в трехстах метрах от автомобильной дороги и небольшая ложбина с выходом на горную тропу служили хорошим укрытием для отряда Кавлиса. Сюда они добрались на рассвете. Молча, сосредоточенно стали готовить оружие.
Михаил Зенин выпотрошил шнек «бизона» и начал закладку патронов. Вначале он заложил четыре трассера, остальные шестьдесят два патрона – обычные. В бою при интенсивном огне в голову не придет считать выпущенные из автомата пули и ждать, когда вслед за последней отработанной гильзой щелкнет затвор. А вот когда из ствола, оставляя за собой яркий след, полетят трассеры, тут пора менять магазин. И патрон остается в патроннике, передергивать затвор не нужно.
«Штатный» разведчик Ремез пару шнеков зарядил только патронами с трассирующими пулями и между отметками 24 и 44 на шнеках пометил их, обмотав изолентой. Трассеры были необходимы ему, чтобы точными выстрелами указать товарищам обнаруженную цель, а те уже начнут массированный огонь.
Алексея тихо окликнул Ловчак.
– Пичуга, ты заметил, на автоматах нет серийных номеров.
– Безобразие, – отозвался Ремез. – Ни в грош не ставят.
– Я не о том. Похоже, оружие вышло с подпольного заводика.
– Безобразие.
– Помнится, Евсей говорил о каком-то одесском предприятии – Вторая Заливная, 8.
– Скорее Первая Встречная. – Алексей вогнал в «чи-зет» магазин и оттянул затвор. – А на пистолетах маркировка присутствует. – Старательно выговаривая, он прочел: – Маде ин Чеш Републик. Не хрен собачий.
Такое же клеймо, «Made in Czech Republic», стояло на пианино Анны. Она была учительницей в музыкальной школе, преподавала сольфеджио. Серьезно занималась изучением народной музыки Ирана; прилично выучила одно из иранских наречий.
Анна смеялась, когда Алексей садился за инструмент и начинал бацать по клавишам, словно по струнам гитары. Он знал, как нужно брать три аккорда, под них мог спеть любую песню. Пел он, как и играл. Зато свистел классно, трели выдавал не хуже соловья.