Если враг не сдается - Нестеров Михаил Петрович. Страница 16

Глава 6

РЕФЛЕКС МОРО

11

Капитан Шаров, тронув спящего сержанта за плечо, предвидел его реакцию, но пока не мог точно объяснить ее. Отчего появляется испуг на лице Александра Литвинова, когда сон его прерывается не общей командой «Подъем!», а обычным прикосновением или «нестандартным» обращением: «Сашка, вставай»? Вот уже в четвертый раз за эти несколько дней, которые Литвинов находится в учебном центре, капитан поднимал сержанта до общей побудки. А впервые страх в его глазах Андрей Шаров увидел в день, когда рота заступила в караул. Разведя две смены и получив разрешение на двухчасовой отдых, разводящий сержант Литвинов лег на койку, как и полагается, не раздеваясь, лишь сняв обувь. По истечении двух часов начкар Шаров потряс сержанта за плечо…

У Андрея сложилось такое чувство, что Литвинов не проснулся, а, наоборот, стремительно окунулся в кошмарный сон и увидел толпу демонов.

Не только капитан заметил необычное состояние сержанта, – Игорь Мельников, качнув стриженной бобриком головой, присвистнул: «Эй, гусар! Ты только не обделайся в кровати. Сходи-ка на горшок».

Литвинов чего-то боялся. Когда в очередной раз Шаров увидел его широко распахнутые глаза, он пришел к неожиданной на первый взгляд мысли: его подопечный боялся, что за ним придут.

Капитан продолжал наблюдать за ним. Во время курса по системе базирования в тылу противника, выбора места, обеспечения безопасности баз, который вел Андрей Шаров, в аудиторию зашел начальник штаба подполковник Евгений Коваль. Литвинов смотрел на эншэ как на судью или палача, пришедшего по его душу; взгляд сержанта тем не менее переметнулся за спину подполковника, на открытую дверь. Что или кого он пытался увидеть за ней? Конвой?

Конвой…

Опять же довольно смелый подсознательный вывод капитана Шарова.

Даже не зная причин Сашкиных испугов, капитан тем не менее, как никто другой, мог посочувствовать сержанту, вернее, понять его. Первые полгода после плена Андрей вздрагивал от посторонних шумов, просыпался в холодном и липком поту. Его долго не отпускала мысль, что он все еще там, в сыром зиндане, а тяжелая погребная крышка открывается затем, чтобы впустить тех, кто пришел за ним, пришел в последний раз. Как дважды приходили за его товарищами по несчастью. Бог миловал Андрея, он не слышал их предсмертных хрипов, казнить их уводили к быстрой речушке, где обычно, перерезая пленникам горло, их трупы просто спихивали в неспокойные пенистые воды.

Тягостное чувство: несчастных больше нет, но есть их трупы. Им ли они принадлежат? Наверное, им, раз так говорят. Видят ли они, что творится вокруг них, жалеют ли себя – себя в двух ипостасях – начала и конца? Не те ли это два ключа, открывающие дверь в тайну мироздания?

Литвинов не был в плену, но за два месяца боевой стажировки увидел достаточно, чтобы стонать и дергаться во сне, пробуждаться с ошалелыми глазами и трясущимися руками, выглядеть беспомощным младенцем с врожденным рефлексом Моро, когда сводит руки и вытягиваются ноги. Запомнил ли он тех, кого настигла пуля, выпущенная из его снайперской винтовки? – спрашивал себя капитан. Или тех, кого, по его наводке, накрыл град подствольных гранат?

Может быть. Только капитан Шаров не мог отделаться от первого впечатления и первого, по наитию, объяснения:

«За ним должны прийти».

Он кого-то ждал.

Конвоя.

За что? Что темное скрывается в его ясных глазах? В какие тайны ведет черная бездна его зрачков?

Что-то не так в датском королевстве. Что-то не так.

Андрей несколько раз перечитывал Сашкину биографию, характеристики на него, лестные отзывы о нем спецназовца лейтенанта Петренко, его непосредственных начальников и командира части.

«Джентльмен безупречного мужества и незапятнанной чести». Капитан Шаров фактически воспроизвел подпись под фамилией Эдгара Гувера [8] на выпускном снимке кадетского корпуса. Блестящая – можно и так сказать – репутация. Собственно, в этом не приходилось сомневаться, и не читая биографию сержанта Литвинова: он единственный из роты, кого направили в центр подготовки войск спецназа. Аспирант – пришло довольно удачное сравнение. А почему бы не дать ему этот позывной? Аспирант – вполне подходящее прозвище, в котором слышится что-то латиноамериканское, а значит, модное. Значит, подходящее ему, молодому сержанту, специалисту с большой буквы.

В школе и на стажировке Литвинов зарекомендовал себя с положительной стороны. Тогда где он мог испачкаться? Капитан не любил неразрешенных вопросов, которые имели свойство занозой сидеть в мозгу, а порой и в сердце, – поэтому, подтвердятся его подозрения или же в конце концов он посмеется над ними, в этом вопросе он пошел до конца и обнаружил значительный промежуток времени – целых три дня, которые сержант Литвинов пропадал неизвестно где. Из поселка Ясный, Домбаровский край, где дислоцировалась школа снайперов, его на служебном «уазике» довезли до орского железнодорожного вокзала, и он сел в поезд.

По идее, прибыть в расположение учебного центра сержант Литвинов должен был максимум через сутки, а явился на четвертые, причем в соответствии с предписанием прибыть туда-то и тогда-то.

Собственно, подозрения родились, как поначалу показалось Шарову, из первоапрельской шутки дежурного по войсковой части 1286-Р (Школа по подготовке снайперов). На вопрос ротного, когда встречать Литвинова, дежурный, видимо, порывшись в бумагах, ответил: «Уже отправили Литвинова. Встречайте 4 апреля. Так, сейчас посмотрю во сколько… В 7.55 Москвы». Действительно, шутка: звонок был сделан как раз 1 апреля. А дежурный вряд ли стал забивать себе голову этим явным несоответствием.

А спустя несколько дней на запрос ротного по телефону начальник штаба войсковой части 1286-Р майор Румянцев отреагировал затяжным молчанием, затем сказал, что перезвонит. Перезвонил Дмитрий Антонович через полчаса, выясняя эту темную историю с предписанием. Оказалось – ошибка: в штабе перепутали то ли цифры, то ли дни недели. Одним словом, штабные не знали, как пишется слово «фторник» – через «е» или через «и», а в словаре на букву «ф» нашли только «фуфайку».

…Да, на лице Литвинова колоритными красками снова выписан испуг, еще отчетливее, чем наблюдалось ранее. Чем дальше в лес, тем страшнее партизаны? «Где же ты пропадал эти трое суток? И с кем?»

Одним телефонным звонком начальнику штаба капитан Шаров не ограничился. Взяв на себя обязанности офицера особого отдела и не докладывая последнему о своих соображениях, он связался с военкомом в Коломне и попросил подполковника аккуратно, дабы не напрячь родителей Литвинова, узнать, появлялся ли сержант дома 2 – 3 апреля. Аккуратно – означало осторожно, а значит, не давало стопроцентной гарантии. И все же работа военкомовских работников удовлетворила ротного: Литвинов дома не появлялся. И, по идее, мог появиться там с большим трудом. 1 апреля он сел в поезд 191 «Орск – Москва», который даже в Самару прибывает на следующий день (в 10.40) и стоит там больше сорока минут, да сутки будет трястись до Москвы. Уже получается полтора суток. Сутки на 192-м («Москва – Орск») на обратную дорогу. Плюс Литвинову нужно было снова пересесть на 191-й – допустим, за одну-две станции. Проводники, конечно же, разрешили бы служивому прокатиться без билета. Как бы то ни было, но Литвинов пересаживался на встречный, был он в Коломне или не был.

– Просыпайся, Сашка, умывайся. После зайди ко мне.

Командир роты похлопал сержанта по плечу и вернулся в свой кабинет.

Литвинов предстал перед начальником ровно через пять минут: с розовыми от холодной воды щеками, подтянутый, стройный, бодрый, как после утренней пробежки.

– Товарищ капитан…

– Садись, – оборвал его ротный, приготовив для подчиненного слегка смущенную доверительную улыбку, стараясь выглядеть больше товарищем, нежели командиром. – Тут вот какая штука… – Андрей затягивал слова и отчего-то держал в голове «Аспиранта». – Когда я заступил дежурным по части, вдруг позвонил начальник штаба в/ч 1286-Р Дмитрий Румянцев, спрашивал, когда ты явился в часть. Понимаешь, Сашка, ошибка у них вышла. И ты мне ничего об этом не сказал.