Если враг не сдается - Нестеров Михаил Петрович. Страница 17

По-детски полные губы капитана Шарова слегка приоткрылись в улыбке.

– Когда я учился в бурсе, тоже куролесил дай бог. Никогда не сдавал товарищей, и они меня тоже. Да… Тут вот какая штука. Если бы эншэ просто спросил, когда ты явился в часть, я бы сказал ему правду. Но он приоткрыл карты, и я соврал. Это останется между нами, Сашка, я не дам ход этому делу, ничего не скажу особистам, однако ты мне должен ответить тем же – правдой. Где ты пропадал три дня? Я, как начальник штаба, дам тебе маячок, чтобы уравнять шансы, – дома ты не был. Ну, так где ты пропадал?

Дома не был…

«Да, мам, со мной все в порядке. Если кто-то будет спрашивать меня, ты меня не видела, поняла? Так надо… Да, скажи, что я не приезжал…»

– Извините, товарищ капитан…

– Ты не извиняйся, а скажи правду. Проверять не стану, просто в глаза твои посмотрю.

– Мне стыдно – честно… Короче, в поезде я познакомился с парнем, его Игорем зовут, фамилия Батерский, он из Самары. Разговорились… выпили – чего уж там, – и он мне предложил провести «неучтенку» у него дома.

– Адрес-то его запомнил?

– Конечно! – горячо откликнулся сержант. – Улица Гагарина, 29, квартира 36. Четвертый этаж.

– А почему к родителям не поехал? Была ведь такая возможность.

– Патруля побоялся. Хотя нет, не патруля, а эту учебку, вашу часть потерять.

– Ладно. Верю. Еще один вопрос: дома у твоего попутчика ничего лишнего не произошло?

– В каком смысле – лишнего?

– Бывает, солдаты девчонок насилуют.

– Да нет, что вы! Просто отдохнул. Вино пил, телевизор смотрел, пару раз в город выходил.

– Я вижу, – усмехнулся капитан, успокаиваясь, – этот отдых проявляется всякий раз, когда я тебя бужу. Издергался, а, Сашка?

– Вы правы – извелся вконец. – Литвинов выдохнул уже облегченно. – Если честно, товарищ капитан, то боялся именно звонка майора Румянцева или подполковника Дичева.

Он без труда припомнил облик командира части: коренастого, с густыми бровями; Дичев, словно оправдывая свою фамилию, нередко выезжал в степь пострелять сурков и степных лисиц – и непременно со своей хортой борзой. И ружья у него были классными: например, Holland & Holland 12-го калибра. Будущему снайперу довелось подержать это ружье в руках. Шедевр – больше слов не находилось. А Дичев, видя восторг курсанта, подначивал: «Ну чё, мазила, хочешь стрельнуть?» И ржал как конь.

– Извелся, товарищ капитан. Все время думал, что переведут меня в другую часть.

– Не переведут, не бойся, будешь классным разведчиком, таким же наблюдательным, как и я.

– Как это? – не понял Литвинов. Последние слова ротного, а особенно интонация в голосе, как-то не вписывались в общий ход беседы. Сержант невольно отвечал капитану взаимностью – наблюдательностью.

– А в таком. Не эншэ звонил мне, а я ему.

– Как?.. – Растерянность на лице подопечного все больше нравилась ротному. – Вы первым позвонили Румянцеву?

– Да, я. Все, свободен. Жду тебя после завтрака.

«Пронесло…» Сержант отдувался так, будто беседа проходила под водой и он сдерживал дыхание.

Андрей Шаров с минуту сидел неподвижно, глядя на дверь кабинета, которая выпустила сержанта Литвинова. Что ему оставалось? Только верить, поскольку дальше его проверки вели в тупик: капитан не сумеет опросить Игоря Батерского – попутчика Литвинова, равно как и обратиться за помощью в местные правоохранительные органы. Доложить в особый отдел никогда не поздно, но стоит ли? Жизнь этого пацана он, конечно, тем самым не разрушит – из части его вряд ли отчислят, – но мог преподнести ему урок. И в связи с этим встал другой вопрос: а не окажется ли он хуже нынешнего урока, который преподан сержанту с позиции товарищества, замешанной не на доверии, а на вере. Вот где заминка.

12

Командир части полковник Кондратов срочно вызвал к себе капитана Шарова. В его кабинете находился начальник штаба подполковник Коваль, одетый в зеленый свитер с маленькими погончиками и защитного цвета брюки с простроченными стрелками.

Кондратов, кивнув на приветствие ротного, занял излюбленную позу: встал позади стула, пододвигая его к столу, и положил руки на спинку.

– В сортире глаза велики, – начал полковник.

Шаров на вступление «Кондрата» отреагировал затяжным взглядом на начальника штаба. Эншэ дернул плечом: «Сейчас все узнаешь».

А командир части с армейской лексики переключился на классику:

– К нам едет ревизор. Полковник Артемов с группой оперативного состава. На месте хочет выяснить, как продвигается экспериментальная программа Генштаба. Уже вечером будет здесь. Ты идешь инспектором в группе Литвинова?

– Так точно, товарищ полковник, – ответил капитан, открыв на всякий случай блокнот и положив рядом авторучку.

– Выход группы запланирован на завтра. Сегодня 13-е число – хороший день для ревизии, – Кондратов выругался. – Давай, Андрей, форсируй события: вызывай Литвинова, помоги разобраться в картах – чтобы он не обделался, ежели, не дай бог, Артемов вздумает побеседовать с ним в тактическом плане.

– У Литвинова с топографией все в порядке.

– Нам нужен полный порядок, ясно?.. – «Это временные обстоятельства, – думал Кондратов. – Пройдет время, пройдут и они. Приедет и уедет Артемов. Но что он увезет с собой – вот в чем вопрос, – не в голове, а на бумаге». – Короче, капитан, готовь Литвинова, как невесту к свадьбе. Во время рейда записи делай осторожно, а доклад отдашь начальнику штаба – на правку. Все, свободен. Погоди. Из части не отлучайся, если что – доложи дежурному, чтобы он мог в любой момент разыскать тебя.

– Подписка о невыезде?

– Да, подписка о невыезде, грамотный ты наш.

Когда Шаров вышел, командир части, не меняя положения, в упор посмотрел на Коваля:

– Показуху рождают комиссии, согласен?

Командир роты в своем кабинете давал последние инструкции командиру отделения сержанту Литвинову. Начальник и подчиненный расположились за столом – с потрескавшимся дубовым шпоном, поистершимся лаком, вечно заедающими в пазах ящиками; прикрытый выцветшим зеленоватым сукном, он напоминал выброшенный на помойку старый бильярдный стол. Наверное, место ему было именно там, на свалке. Равно как и скрипучим стульям, ровесникам хрущевской оттепели.

Андрей Шаров, довольно легко абстрагировавшийся от откровенного разговора с Литвиновым на предмет его «неучтенки», обвел карандашом место на карте.

– Район десантирования группы условного противника. Обрати внимание на местность. Четыре километра на юг – река. С востока – сосновый бор. С севера на юг лесной массив прорезает Южно-Уральская железная дорога. Читай, как называется район.

– Борский, – ответил Литвинов, глядя на карту и умело скрывая справедливую по отношению к капитану иронию: от прапорщика Седова он знал не только район выброски группы условного противника, но и базы, и вероятные места дозоров.

– То-то и оно, – неожиданно вздохнул капитан. Сосновый бор протянулся на многие десятки километров по обе стороны «железки». Глухомань. Поселки и райцентры расположены на станциях и переездах. Между ними и в глубь Бузулукского бора – тишь и благодать. Медведи, кабаны, волки, лисы, зайцы. Дятлы. Идеальное место для тренировок диверсионных групп. – Вопрос на засыпку, Сашка…

Снайпер улыбнулся командиру. Видимо, тоже понял, что ротный освободился от части переживаний, которые сгорели в топке его темных глаз, – он продолжал обращаться к Литвинову то официально – по званию, то называя позывные бойца.

Спец. Уважаемый человек. Но только не здесь, если отбросить все лишнее, связанное с душевной тревогой. Здесь он просто курсант.

– Вопрос на засыпку, Сашка. Где, по-твоему, группа условного противника организует базирование?

Группа условного противника – это диверсионно-разведывательный кулак, состоящий исключительно из инструкторов учебного центра, «зверюг» вроде Рудгера Хауэра, во время сна человека пусть необщительного, но доброго; чего стоил его храп: музыка! Литвинов, узнав от Седова, кто будет противостоять его отделению, только головой покачал. Кроме самого Упыря, прапорщик Лев Бессарабов – Котовский, старшие сержанты Василий Гирин – Абдулла, Вадим Рычкалин – Колун, Антон Соколов – Ротвейлер, Артемий Оганезов – Органайзер, Игорь Мельников – Миротворец, Влад Якушин – Граф Дракула. И, конечно, Пиебалгс – Рудгер Хауэр. Не считая радиста Юрия Тимченко.