Приказ обсуждению не подлежит - Нестеров Михаил Петрович. Страница 65

Рыжеватый наклонился над жертвой.

– Дай ему еще выпить. Он опять облевался.

Второй, на ходу откручивая пробку, бросил взгляд в салон машины. Проститутка – молоденькая девушка лет семнадцати – застонала. Он запрокинул генералу голову и, не встречая сопротивления, вставил горлышко бутылки в рот, прижимая ею язык своей жертвы.

– Пей, пей, брат, тебе же легче будет.

Вдвоем с напарником они подняли безвольное тело генерала и подтащили его к машине.

– Ботинки снимем?

– Не надо, пускай сидит в обуви. Пиджак снимай, рубашку и брюки просто расстегни. На-ка его куртку, брось назад. – Он поежился: – Здесь действительно холодно. Включай двигатель.

Перегнувшись через тело Боровича, обладатель лисьей внешности поставил машину на ручной тормоз и повернул ключ зажигания.

– Зараза! – выругался он. Ему пришлось лечь на колени генерала, чтобы надавить одной рукой на педаль газа. Со второй попытки двигатель «Мерседеса» заработал.

Они немного постояли у открытых дверей машины. Зафиксированная спичкой щеколда упала, лязгнув, на свое место, когда дверь подземного гаража со стуком закрылась за ними. Запертые изнутри, пока еще живые, в каменном мешке остались двое: генерал-майор и проститутка.

– По одним информационным каналам, он был найден в своем гараже мертвым, – продолжал Артемов. – По другим – попал в автокатастрофу. На пересечении Ленинградского проспекта и улицы Скаковой. Там еще чья-то земля огорожена забором, вроде бы под строительство театра, не знаю. Однажды я побывал на такой стройке, – рассмеялся Михаил Васильевич, – во сне, правда. Такая чума приснилась!.. Как-нибудь расскажу. В общем, в генеральской крови обнаружили столько алкоголя, что набухаться могли и гаишники, и медики.

– Думаешь, Стофферс его? – серьезно спросил Марк.

– В каком смысле? – не понял полковник. Потом «догнал» и снова рассмеялся, представив немца, удовлетворяющего свои врожденные амбиции крутого драгрейсера на московских дорогах.

– Как он там, не слышал?

– Даже не интересовался. И с Мартой ни разу по телефону не говорил. Зачем это? Все осталось в прошлом. Вряд ли она благодарна тебе или мне.

– Сто процентов, – подтвердил Сергей.

Разговор не клеился…

– Я много слышал про твою «Ариадну», – акцентировал Артемов, – только не знал комбата по фамилии. Честно говоря, удивился, когда узнал, что ты командовал батальоном.

– Меня как только не называли. Даже комбригом, – рассмеялся Марк. – Когда мне присвоили подполковника, я понял, что это – потолок. Неприятное чувство, словно похоронку получил.

Вот и еще одна похоронка. На Боровича. Вряд ли ГРУ приложило к этому руку, убрали его свои. Но не погорячились ли? Должно было произойти что-то важное, рассуждал Марк, чтобы пойти на такие крайние меры. По существу, Борович справился с заданием своего начальства: международного скандала удалось избежать. Кто стоял за дерзкой диверсией в Латакии, неизвестно. Во всяком случае ничего конкретного: могли русские, израильтяне, немцы. Это по факту протоколов допросов. И все равно это туман.

Ни Артемов, ни Марковцев не знали, что по каналам дипломатической почты в российский МИД и Министерство обороны пришла кассета с видеозаписью. Точно такой же материал готов был выйти в эфир уже сегодня, как раз в то время, когда беседа двух бывших офицеров ГРУ подходила к концу.

Человек лет двадцати пяти, одетый в синюю робу, сидел перед профессиональной видеокамерой и держал свободные руки на коленях. По случаю съемки его лицо, покрытое синяками и ссадинами, было скрыто под белой маской с прорезью для глаз, похожей на широкий колпак и ниспадающей на плечи. Если бы его раздели, то ужаснулся бы даже репортер катарского телеканала «Аль-Джазира», проводивший съемку. От бесчисленных побоев на теле заключенного не было живого места.

У него был безупречный ливанский акцент. И сейчас он говорил на арабском, делая короткие паузы; те, к кому он обращался, узнают его в любом случае.

– Я не называю своего имени, – говорил он глуховатым голосом. – Но я обращаюсь к руководству своей страны. Я один из тех людей, которые ликвидировали Магомеда, также известного под именем Мохаммед-Эфенди. Я и мой товарищ остались живы, и мы находимся в тюрьме. Мы просим руководство своей страны принять меры к нашему освобождению. Еще есть время подготовиться к переговорам, чтобы обе стороны подошли к вопросу о нашем освобождении с пониманием и готовыми предложениями.

Пауза. Долгая, томительная. Дальше шло то, что должно было пройти в эфире после исполнения приговора.

Со стороны звучит голос:

– Назовите ваше имя и имя руководителя спецоперации на вашем родном языке.

В кадре появляется человек, который сдергивает с пленника маску. И спецназовец, глядя в камеру, называет себя на русском…

Никто не может держаться до конца. Никто.

Может быть, этому спецназовцу это и не было нужно. На его лице навеки, казалось, отпечаталась жуткая смесь безразличия и безысходности… В его ушах до сих пор стоял голос генерала: «Скорпион… Хорошо поработали, ребята». Но лейтенант еще тогда понял, что голосом Боровича говорил российский искусственный спутник:

– Конец связи.