Гиперборей - Никитин Юрий Александрович. Страница 33

Когда вдали на реке показалась тяжелая туша парома, здесь на берегу забегали выборные, устанавливая, кому идти за кем по старшинству. Первым на причал вышел русич с челядью и подводами, ступили знатные мужи и гридни, загулявшие дружинники, два волхва, затем пошли купцы, а когда Гульча увидела, сколько у них товара, приуныла. Паром не Ноев ковчег, всех не утащит. Дай бог, хотя бы в пятую ходку попасть!

Их взяли уже на вторую ездку. Посудина оказалась вместительная, как княжеский двор: кроме десятка подвод с лошадьми, поместились сотни полторы народа. Гульчу притиснули к двум степенным важным купцам, седобородым и осанистым, но когда возле них оказалась юная девица, оба подобрали животики, глаза заблестели, оба шумно задышали, начали прижимать с обеих сторон. Пещерника вблизи не оказалось – добросовестно помогал тянуть толстый пеньковый канат наравне с простыми мужиками.

Гульча сделала вид, что ничего не замечает, – пусть старичье потешится. Вон женки сидят на тюках товара, толстые, как копны, надутые, будто совы. А мужик, даже с сединой в бороде, – все еще молодой отрок, только в другом теле, всегда готовый на дурь, на риск, на приключения.

Когда паром глухо ударился о разлохмаченные бревна причала, паромщик с двумя помощниками быстро закрепили его крючьями и веревками, перекинули на берег для телег широкий мостик – сходни. Олег уже стоял на причале, нетерпеливо махал Гульче. Она свела коней, а Олег вскочил в седло, не поблагодарив даже – невежа, варвар! – и они поспешили в город. Вперед вырвались, легко обогнав на резвых конях, только княжеские дружинники – без нужды нахлестывали лошадей, орали, норовили стегануть плетьми прохожих.

Городская стена приближалась, вырастала. Гульча всмотрелась, ахнула удивленно:

– Каменная?

Стена была под стать городу: взглянешь – шапка свалится. Камни торчали дикие, необтесанные, под стеной земля была плотной, утоптанной. Старая городская стена, как хорошо помнил Олег, была из кондового леса – не гниет, не горит, горящие стрелы отскакивают, как от булатного панциря. А воткнется какая, так и сгорит, не опалив бревна. Но деревянную стену нужно подновлять, следить за ветхими местами. Олег помнил богатую весь Славутич вовсе без стены, молодой Кий обнес ее высоким частоколом, и весь стала зваться городищем Кия, затем – городом Киевом; сын Кия, Рустам, названный по деду, частокол заменил деревянной стеной из продольно уложенных бревен. Она простояла до кончины младшего внука Кия – Тараса, когда подгнившее дерево было решено заменить, а попросту разметали во все стороны, сбросили бревна в Днепр. Пленные авры, готы, хазары и савиры таскали из каменоломни тяжелые глыбы, гибли сотнями, раздавленные обвалами, оползнями. Кто пытался бежать, того стража рубила на месте, догоняла калеными стрелами. Окрестные горы в те годы были черными от воронья, налетевшего даже из чужих стран.

Каменная стена поднялась, загородив собой золоченые верха княжеского терема. Ворота были распахнуты настежь, по обе стороны несли охрану в полном вооружении дружинники, по трое с каждой стороны – подгоняли застрявших, разнимали сцепившиеся телеги. Двое младших дружинников лениво тыкали длинными копьями в тугие связки сена. Молодой парень, пригнувшись за копной, дурашливо заорал, изображая раненого, но дружинники и бровью не повели – на шутников насмотрелись.

Гульча и Олег спешились, стража бегло осмотрела вьюки, Олег уплатил пошлину, и они прошли в ворота, ведя коней. Здесь теснился народ, слышались тяжелые удары железа. Пахло мужским потом и конской мочой, среди столпившегося народа слышались крики – толпились, вытягивая шеи, мужики, мастеровые, бабы, рыбаки. Все с любопытством и жалостью смотрели в одну сторону.

В накаленном, как в печи, воздухе кружилась сухая злая пыль. Под высокой аркой ворот была густая тень, и Олег не сразу различил, ослепленный ярким солнцем, гигантскую фигуру. Огромный велет, в два человеческих роста, яростно вколачивал в стену штырь – шляпка расплющилась от ударов, но молот бил со страшной силой, шляпка штыря загибалась, словно разросшийся гриб. За спиной велета трепыхались огромные белые крылья. Толпа ахала при каждом ударе, велет хрипел, огромные узлы мускулов вздувались, как валуны, из которых когда-то сложили стены. Он был покрыт потом и грязью. Гульча не сразу высмотрела крупные блестящие чешуйки на плечах и пояснице велета. Такие же чешуйки были и на локтях великана, блестели они холодно. Гульча впервые видела велета, но чешуйки узнала – так же играло и переливалось холодными искорками лезвие меча пещерника.

С последним ударом шляпка штыря вмялась, просела между глыб стены. Теперь оттуда тянулась толстая кованая цепь, наполовину утонувшая в серой дорожной пыли. На щиколотке велета плотно сидело широкое харалужное кольцо, а цепь соединяла кольцо со штырем.

Велет отшвырнул молот и повернулся к народу. Молот был с наковальню – земля под ногами Гульчи дрогнула, глухо охнула. Широченные, как мост, плечи велета блестели, струйки пота сбегали по огромному лицу. Он был обнажен до пояса, широкие пластины груди были велики и мощны, живот бугрился мускулами. На плечи падали длинные, как стебли зрелой пшеницы, волосы, лоб велета перепоясал широкий ремень. На коричневом потном лице немыслимо ярко горели голубые глаза.

В толпе крикнули с надрывом:

– Потык!.. Дурень, не карай себя так… С кем не бывает!

Громко всхлипнула баба, заголосили ее соседки. В толпе загомонили, ропот был жалостливый. Велет развел огромные руки, сказал могучим звенящим голосом:

– Люди моего славного Киева! Отныне зверь не пробежит, птица не пролетит, змея не проползет в ворота неспрошенными! Клянусь вам великой клятвой – Отечеством!

Возле Олега захлюпали носом молодые девки. Мужики глядели с угрюмой жалостью и сочувствием. Кто-то ударил шапкой оземь, заорал:

– Михайло! Брось дурить. Крылья-то как? На цепи не разлетаешься!

Велет улыбнулся, словно солнце выглянуло из-за туч, в толпе с готовностью заулыбались, подались ближе к велету.

– Крылья как раз и погубили, – ответил он голосом урагана. – Слушайте! Будь проклят тот, кто принесет мне молот, дабы разбить цепь. Пусть отсохнет язык у того, кто покличет в дальние страны. Пусть поразят боги того, кто поднесет чару вина…

Его глаза на миг встретились с глазами Олега. Брови велета удивленно взлетели, губы дрогнули в виноватой улыбке, он чуть наклонил голову. Гульча быстро перевела взгляд на пещерника – тот опустил глаза, уже протискивался сквозь толпу, крепко держа коня за повод.

Из домов все еще выбегали люди, спешили к воротам. Олег шел посредине улицы, лицо было печальным. Проезжую часть вымостили стесанными бревнами – их уложили плотно одно к другому, а вдоль домов лежали втоптанные в землю камни. Дома по обе стороны улицы тянулись добротные, высокие, со слюдяными окнами. На крыше каждого дома и даже хаты красовался конек, ставни и стены были покрыты искусной резьбой.

Гульча крепилась долго, наконец спросила сердито:

– Он больной? У нас только больных сажают на цепь.

– Больной, – ответил Олег.

– Безумен?

– Болен любовью к городу. Это Михайло Потык – большая птица. В колыбели задавил медведя, потому нарекли Михайлой, а потыками поляне кличут больших птиц. Это велет, один из сыновей Велеса.

– Велес… это кто?

– Старый бог, – буркнул Олег. – Очень старый.

Ворота постоялого двора были распахнуты настежь. Туда въезжали и выезжали на подводах, запряженных смирными лошаденками и горячими восточными аргамаками, лихо врывались дружинники на крупных конях – звякающие, увешанные железом панцирей, доспехов, оружия. Двор был заставлен подводами, боевые кони отмахивались от назойливых мух у коновязи, от кузни бегом вели крупного храпящего жеребца. Пахло потом и навозом. Через двор торопилась баба с ведрами на коромысле. В сарае возник и сразу оборвался пронзительный визг свиньи, запахло паленой шерстью.

На пороге их встретил приземистый мужичок с раскосыми глазами. Чисто выбритая голова блестела от пота, заплывшие глазки быстро и оценивающе ощупали запыленную одежду Олега и Гульчи, вывернули их карманы и пересчитали монеты. В руках у него был огромный широкий нож. Вытер о засаленный передник, буркнул, перехватив взгляд Олега: