Гиперборей - Никитин Юрий Александрович. Страница 34

– Помогаю поварам. Есть комната на чердаке. Скоро освобождается. Голубятня, а не комната, но народу что-то набежало… На следующее лето пристрою еще теремок, будет просторнее.

– Возьмем голубятню. У нас четыре коня, останемся на два-три дня.

– Два человека, четыре коня, – сказал хозяин медленно. – Коням даем отборный овес – много уродило, воду носят из колодца… Это обойдется в гривну.

Гульча ахнула, подозрительно оглянулась на распахнутые ворота конюшни:

– Я сперва погляжу, как здесь содержат коней!

Дробно стуча по деревянным ступенькам, выбежал белоголовый отрок. Заученно схватил поводья, бегом повел к конюшне. Гульча с независимым видом пошла следом. Хозяин проводил ее прищуренным глазом, развел руками:

– Поляница?.. Тогда понятно. Пусть посмотрит.

Когда Гульча показалась в воротах снова, Олег понял, что стойла чистые, вода свежая, ясли с отборным овсом или пшеницей, а за лошадьми смотрят не хуже, чем за людьми. Впрочем, коней везде ценят.

Она кивнула издали, Олег выложил на широкую ладонь хозяина гривну. Тот уронил в щель передника, обернулся, что-то крикнул. Из дверей высунулась молоденькая девчушка, копия белоголового отрока.

– Тато, постоялец наверху собирается!

– Убери за ним, – бросил хозяин. – Полы вымой, постель замени. А вы, гости дорогие, сперва пообедайте, у меня хорошая корчма. Мужичье дичь привозит еще теплую, а свиней сами режем. Колодец во дворе, вода студеная.

Олег повернулся в сторону колодца, а хозяин, что-то вспомнив, звонко хлопнул себя по лбу, словно прибил комара с летучую мышь размером.

– Медвежатина жарится, живую рыбу привезли. Вам в сковородке или на вертелах?

– На угольях, – ответил Олег.

Он отвел Гульчу к колодцу, и они долго и с наслаждением мылись холодной водой. Рядом топтались кони, шумно цедили воду из длинного корыта. Подошел хмурый худой мужик, зачерпнул пару ведер, вылил в корыто. Гульча фыркала, плескала себе за ворот, сладострастно выгибала спину, как кошка, которую гладят и чешут.

Уже освеженные, будто бы даже отдохнувшие, они перешагнули порог корчмы. В трапезной, как сразу отметил Олег, каждый ел за троих, пил за пятерых, шумел за дюжину. За широкими столами тесно, доски ломятся от жареного, пареного, печеного. В проходах между лавками сбиваются с ног двое отроков, разносят еду и питье. За уставленными столами теснятся прокаленные солнцем и ветрами мужики – рожи разбойничьи, глаза дерзкие. У хлеборобов облик другой, а это – изгои, дружинники, беглые, варяги, ушкуйники и прочие ловцы удачи, каких всегда в изобилии рождает белый свет.

За дощатой перегородкой – поварня, туда таскали воду, но помимо нее четыре широкие жаровни стояли еще и вдоль стен. Там под неусыпным присмотром гостей на ивовых прутьях жарилась, истекая соком, молодая медвежатина. Пахло мясом, луком, чесноком и острыми лесными травами. Отроки, рыская с подносами по трапезной, на ходу переворачивали прутья, капли жира срывались на темно-красные спекшиеся комья, шипели, вверх взметывались злые багровые огоньки.

Пока Олег с Гульчей пробирались между столами, он старался выглядеть угрожающим – в таких местах даже самый смирный мужик почему-то стремится обязательно влезть в драку, зацепить соседей, покуражиться. Кто-то удивленно присвистнул им вслед:

– Поляница?

Другой голос пьяно посоветовал:

– Прикуси язык. С незнакомцами не борись!

– Так она ж вся лучиночная! А ноги-то, ноги!.. У меня нос толще.

Гульча остановилась, повернулась. На нее смотрели двое мужиков, оба широкогрудые, при коротких мечах, рожи дерзкие. Один тут же благоразумно уронил голову, второй таращил глаза, глупо улыбался. Гульча медленно опустила пальцы на рукоять кинжала, ее темные глаза хищно сузились. Мужик продолжал смотреть на нее, но в лице появилась неуверенность, челюсть отвисла. Гульча шагнула к столу, ее верхняя губа приподнялась, показывая острые белые зубы. Мужик побледнел, поспешно уставился в миску.

Олег, выбрав стол, похлопал одного по плечу, предлагая потесниться. Тот немедленно повернул голову, сразу наливаясь кровью, тряхнул плечом. Олег сжал пальцы, в плече хрустнуло. Мужик ойкнул, в глазах метнулся страх. За столом умолкли, лохматые головы повернулись к Олегу. Один повел руку к поясу.

– Я лишь прошу подвинуться, – объяснил Олег.

Мужик поспешно поднялся – рука висела, как сломанная ветвь, пальцами другой он щупал плечо. Олег опустился на его место, остальные нехотя сдвинулись, и Гульча села рядом. Олег ловил на себе изучающие взгляды. Одет чисто, благообразно, на груди обереги – знак волхва-пещерника, лицо возвышенное, одухотворенное, как у волхва сызмальства, однако он на полголовы выше соседей, плечи в косую сажень, а на могучих руках ни капли жира! Впрочем, одни волхвы служат Апии, другие – Велесу, но есть среди них и служители Перуна.

Перед Олегом и Гульчачак появилось на столе по миске парующего борща. Отрок вытащил из нагрудного кармана деревянные ложки. Посмотрел застенчиво на Гульчу, вспыхнул как маков цвет, поспешно заменил ей простую ложку на расписную. Когда он ушел – с явной неохотой, – Гульча оглядела ложку подозрительно, тщательно вытерла о свою одежду.

– Что случилось с Потыком? – спросил Олег соседей по столу.

Молчали, лишь один проворчал нехотя:

– Потык – наш герой, сын Города… Да враг сумел найти стежку… Пришли друзья, похвалялись богатством, что захватили в дальних странах, угостили заморским вином. Ушел Потык с ними к соседнему князю, гулял три дня и три ночи. А в город ночью пробрались савиры.

– Раньше не нападали, что ли?

– В городе привыкли, что Михайла завсегда на воротах. Так привыкли, что хоть и знали про его отлучку… Великий разор учинили вороги! Много крови пролили. Девок в полон, старых и малых порубили.

Изгой свирепого вида, что сидел напротив, зло хлопнул чарой по дубовой крышке стола:

– Тяжкую виру платит своей совести! Эх, Михайло Потык – красивая птица…

Олег ел не спеша, осматривался – пусть девчушка вымоет полы. Хоть и голубятня, но по всему видно, что постоялый двор чистый. Семья у мужика немалая, всех к делу приставил. Сам торк или берендей – рожа больно не наша, но жену взял прямо Снегурочку, иначе откуда такие белоголовые дети? Разве что по старой загадке: у Ноя было три сына – Сим, Хам и Яфет. Кто был их отец? Ответ: Тавр – киевский кузнец.

Комната оказалась на чердаке, как и обещал хозяин, – стоять во весь рост можно только посередке, где над головой идет главная балка, от нее крыша покато опускается, смыкаясь с полом. Взбираться нужно по лестнице, поднимая ляду – широкую квадратную крышку с вдавленным в пол кольцом вместо ручки.

Олег захлопнул за собой ляду, притоптал кольцо, чтобы не спотыкаться.

– Узнаю хозяйственных полян! Говорят, где пройдет один полянин, двум иудеям делать нечего.

Она остро взглянула ему в глаза, вспыхнула, но с великим трудом удержалась, хотя глаза метали черные молнии, а в воздухе мгновенно запахло грозой.

– Я в это не верю, – ответила она очень сдержанным голосом.

Единственное окошко было широкое, через него виднелись чешуйчатые крыши, похожие на спины растолстевших смоков. Слева выступает край постоялого двора, слышно, как неумолчно бухает молот, сквозь ветхую крышу кузни полыхает багровое пламя, поднимает сизый дым. Олег потянул носом – пахло железной окалиной: коваль выжигал из железа сырь.

Бедно одетый, но увешанный оружием, как священное дерево оберегами, худой мужичонка потащил через двор лошаденку. Под ногами у него греблись куры, расклевывали еще теплые конские каштаны, с истошными криками разбегались в последний момент, хлопая крыльями и обязательно стараясь перебежать дорогу перед лошадью.

Гульча брезгливо копнула носком сапога ворох старых шкур, услышала смешок пещерника. Она нахмурилась, села и решительно начала стаскивать сапоги.

– Жалкое племя, – пробурчала она. – Подвижника на цепь. Ну, пусть сам себя на цепь – какая разница?