Главный бой - Никитин Юрий Александрович. Страница 74

Дюсен заставил коня попятиться, выбираясь из схватки. Ратьгой наконец узнал, в прорези личины голубые глаза блеснули холодной яростью. Дюсен даже застонал от наслаждения, когда конь его кинулся на врага, самого лютого из врагов, а страшная сабля взвилась над головой.

Они сходились в трех шагах от смертного боя, где лилась кровь, наземь падали хрипящие, смертельно раненные люди, где враги вцеплялись друг другу в глотки и так погибали, пронзенные копьями других воинов.

Сошлись яростно и неукротимо, сразу обрушив лавину ударов. Никаких хитростей, уловок, воинских приемов, оба слишком ослеплены яростью, ненавистью. Грохот от богатырских ударов заглушил крики и ржание схватки у пролома, а когда под ударом тяжелой сабли Дюсена лопнул щит, от страшного треска присели кони, а люди схватились за уши.

Вторым ударом Дюсен отколол верхний край щита. Закованная в железо фигура Ратьгоя не шатнулась, длинный меч высекал искры, сшибаясь с его саблей, щит Дюсена дергался, от него летели щепки, булатные заклепки, полосы. Внезапно Ратьгой отбросил свой измочаленный щит, от которого осталась едва треть, ухватил меч обеими руками.

Они не замечали, что схватка у пролома медленно затихала, пока не остановилась вовсе. Кияне и печенеги, тяжело дыша и не выпуская из рук мечи и топоры, стояли друг напротив друга полукругом, не соприкасаясь краями, а в середине два богатыря вели страшный бой, бой богатырей и героев. Грохот от ударов по щитам разносился как раскаты грома, а когда герои сталкивались сами, слышался гул от удара, словно одна гора ударилась о другую.

Едва меч Ратьгоя блеснул в руках богатыря, Дюсен зарычал подобно льву, его изрубленный щит полетел под копыта коню. Сабля и меч сшиблись в воздухе. Раздался грохот, словно столкнулись две наковальни. В прорезь личины голубые глаза, уже затуманенные усталостью, ненавидяще пожирали врага. Дюсен сделал поворот, без размаха ударил противника. Ратьгой, вместо того чтобы попытаться парировать удар, сам обрушил меч на соперника, готовый умереть, но только убить этого… который посмел… которому отдает предпочтение…

Дюсена тряхнуло, в голове раздался треск и долгий, протяжный звон. Он понял, что шлем устоял, потому что видел, как от его сабли слетели сразу три пластинки с груди Ратьгоя. Любого другого воина он уже рассек бы, сердце вывалилось бы из разрубленной груди, но Ратьгой только всхрапнул, отшатнулся, его руки поднялись вверх сперва чуть замедленно, удар все же потряс, но затем меч начал обрушиваться на Дюсена со страшной силой, быстро и часто, словно это была не полоса тяжелого булата, а легкий хлыст.

Дюсен сам рубил страшно и сильно, врага надо уничтожить, а на свои раны обращать внимание не по-мужски. А Ратьгой уже чувствовал, что все тело покрыто ранами. Он быстро слабел, а этот проклятый степняк как будто становится сильнее, разрастается, превращается в великана. И хотя доспехи иссечены его мечом, хотя кровь хлещет из многих ран, но проклятая сабля как будто растроилась, обрушивается со всех сторон…

Собравшись с силами, он вскинул меч над головой и обрушил самый страшный удар, вложив в него все силы. Степняк, как он и ожидал, подставил саблю, раздался треск и звон, руки тряхнуло… И внезапно им стало легче.

Не веря своим глазам, он вскинул голову. Его пальцы стискивали пустоту. Меч взлетел на высоту дерева, медленно перевернулся в воздухе… Степняк дико всхрапнул, глаза полезли из орбит, потом на гнусной роже проступила отвратительная жабья ухмылка. Обрекающий взгляд упал на застывшего Ратьгоя. Сабля пошла вверх для последнего смертельного удара.

Ратьгой вскрикнул в гневе и отчаянии, метнулся в прыжке на врага. Конь его шатнулся от могучего толчка, и Ратьгой повис на Дюсене, пытаясь ухватить за горло, но пальцы соскользнули, обхватил плечи. Земля вздрогнула от их падения, но ни стона не вырвалось из сведенных ненавистью грудных клеток.

Покатились, обхватив друг друга, наконец Дюсен двумя страшными ударами тяжелых кулаков пригвоздил противника к земле, поднялся. Его сабля блестела на земле в двух шагах. Когда он поднял и повернулся к противнику, тот уже сумел подняться на колени. Личину согнуло, по щеке текла широкая алая струя.

– Ратьгой, держи!

Ратьгой поймал брошенный ему дружинниками его родной меч. Дюсен выждал, пока враг поднялся, скрипнул зубами в ярости, вспомнив, что этот холодный, как северная рыба, человек разговаривал с Кленовым Листком как со своей собственностью, зарычал и двинулся вперед, вращая саблей.

Ратьгой встретил натиск молча. Некоторое время слышалось только тяжелое дыхание, хрипы. Меч и сабля сталкивались со зловещим звоном, от которого у окружающих стыла кровь, а колени становились ватными. Бились гиганты, никто бы не выдержал такой удар, но эти только морщились, а в ответ ударяли еще злее.

Дюсен вращал саблей с легкостью, что изумляла самого. Силы откуда-то прибывали, он чувствовал свирепую радость, а в теле нарастала мощь, что вымывала усталость. Меч Ратьгоя все чаще отскакивал от его сабли, наконец киянин отступил на шаг, чтобы не упасть, и с этой минуты Дюсен понял, что он сильнее и что победит. Понял это и Ратьгой, лицо перекосилось, а в глазах зажглась бессильная ненависть. Пот градом катился по его бледному лицу, внезапно исхудавшему, с синевой под глазами.

– Что, – прохрипел Дюсен, – не нравится?.. Это тебе не перед мальцами красоваться силой…

Ратьгой вскрикнул, занес меч обеими руками и рубанул по прямой. Он чувствовал, что после таких слов печенег не отступит, не увернется. Дюсен вскинул саблю навстречу с такой скоростью, что они столкнулись ровно посредине. Раздался звенящий стон, треск. В глазах блеснуло. Мелкие полоски булата завертелись в воздухе. Ратьгой ошеломленно смотрел на рукоять меча в своих руках. От длинного лезвия остался кусок не длиннее ладони.

Дюсен захохотал и с маху ударил противника кулаком в лицо. Железную личину согнуло, из-под нее потекла темно-красная струйка. Дюсен ударил снова, услышал хруст сломанного носа. Кровь брызнула тонкими струйками, а Ратьгой покачнулся и завалился на спину.

– Ну вот и конец спору, – сказал Дюсен.

Ошеломленный, со стекающей полоской крови со лба, Ратьгой лежал на спине, глядя расширенными глазами на страшного врага. Левая рука лежала рядом с телом, отказываясь двигаться, в правой обломок меча, а огромный и свирепый, как бог войны, печенег навис прямо над ним. В глазах счастье, ликование, в правой руке огромная кривая сабля, видны зазубрины на лезвии, рассечет пополам…

Издали донесся тонкий крик. Оба вздрогнули, узнав жалобный и безнадежный голос Кленового Листка, похожий на плач попавшей в когти хищной рыси горлицы:

– Пощади!

Дюсен лишь свирепо улыбнулся. Глаза его держали лицо Ратьгоя, но замечали напряжение в руках, шевеление тела, угадывая, куда тот дернется, шелохнется. Снова прокричала Кленовый Листок, подбежала и остановилась в двух шагах, заломив руки и заливаясь слезами.

Дюсен повернул голову и смотрел в ее прекрасное лицо. Слезы безостановочно бежали из ее чистых глаз, оставляя на белых как алебастр щеках мокрые дорожки. Руки прижала к груди, сжав в кулачки, грудь дергалась в рыданиях.

Ратьгой, не веря удачному моменту, привстал и с силой ударил обломком меча в живот врага, там приподнялась полоска кольчуги, обнажив простую вязаную рубаху, а еще глубже должна быть печень…

Дюсен словно не понял, что поражен, смотрел как зачарованный на Кленовый Листок. Ратьгой нажал изо всех сил, всадил по самую рукоять, а когда тело Дюсена непроизвольно дернулось, ощутил, что достал, наконец, ненавистного врага в печень, и теперь того ничто не спасет.

Кленовый Листок тоже все поняла, вскрикнула. Дюсен смотрел на нее, странно улыбаясь. Кровь ударила такой мощной струей, что вытолкнула из раны обломок меча. Ратьгой без сил откинулся навзничь, кровь врага хлестала ему прямо на грудь, брызгала в лицо, он чувствовал ее соленый вкус и понял сладость крови заклятого врага.

Наконец Дюсен упал на колени, повалился на бок. Кленовый Листок подбежала с плачем, упала перед ним на колени. Дюсен поднял голову, лицо было уже бледное, сразу исхудавшее, прошептал синеющими губами: