Изгой - Никитин Юрий Александрович. Страница 26

Он знал, что стрелы бьют по самому высокому дереву, а если дерева нет, то по всаднику. Даже пеший должен в грозу лечь в грязь перед буйством богов, признавая их мощь, смиряясь.

– Не смиряюсь! – закричал он. – Не смиряюсь!

Земли не видно под мутными потоками, копыта начали скользить, конь замедлил бег, осторожничает, уже не видит, куда ступает, а Скиф, мокрый, как рыба, лязгал зубами и радовался, что не в пышных одеждах дурака, как презренный богач, которому долго потом мерзнуть в насквозь промокшей одежде.

Яростный ливень почему-то перешел в простой дождь, а те заканчиваются не так резко и быстро. Дорожная пыль без всякого волшебства превратилась в грязь. Конь вовсе перешел на шаг, ступал тяжело, за копытами поднимались огромные лепехи грязи пополам с глиной. Глины всякий раз поднималось столько, что хватило бы на два больших кувшина и миску для собаки.

Очень быстро наступил вечер, а за ним и ночь. Конь устал, едва тащится, но немыслимо заночевать среди этой грязи, и Скиф умоляюще похлопывал коня по шее, уговаривал, успокаивал, убеждал, что вот-вот, уже скоро, надо идти...

На затянутом небе ни звездочки, даже посланная людям благословенная Луна лишь однажды слабо посветила через прохудившийся бок тучи. Конь ступал совсем осторожно, вслепую. Под ногами чавкало, хлюпало. Иногда Скиф чувствовал, что конь бредет почти по брюхо в воде, затем снова выбирается на сушу, которую сушей можно назвать только в сравнении с полным болотом. Дождь льет не переставая, холод пробрал его до мозга костей.

Ему почудился собачий лай. Тут же ощутил, как насторожился конь, даже остановился с поднятым в воздух копытом.

– Давай вывози, – взмолился Скиф. – Я лучше тебя умею разводить огонь, но что-то ж ты умеешь лучше?

Конь послушно двинулся через темноту. Умное животное, оно нащупывало дорогу, фыркало, шлепало мокрым хвостом по крупу, словно отгоняло мух, наконец, остановилось. Скиф разглядел высокий палисад, концы заостренные. Почему-то показалось, что на одном торчит насаженная человеческая голова, но, когда вдали слабо мелькнула молния, рассмотрел с облегчением, что это всего лишь глиняный горшок вверх донышком.

Он почти на ощупь отыскал ворота. В калитку вделано медное кольцо, тяжелое, старинной работы. От удара о такую же медную пластину звон получился тягучий, что тут же припал к земле под ударом струй, прополз чуть и утоп, захлебнувшись грязью.

Конь заржал гневно, Скиф едва усидел, когда конь привстал на дыбы и ударил в калитку копытом. От грохота сразу где-то вспыхнул свет, проник в щели. Скиф увидел поверх палисада, как обозначился прямоугольный проем. С факелом в руке появилась закутанная в тряпки фигура.

– Отопри! – прокричал Скиф. – Среди странников ходят и боги!

Через унылый шум донесся скрипучий голос;

– В такую погоду? Ни за что не поверю.

Открылись не ворота, как ожидал Скиф, а отворилась калитка. От усталости, замерзший так, что в костях застыл как холодец, костяной мозг, он не нашел в себе силы слезть, а конь не стал ждать, двинулся во двор. К удивлению Скифа, ему даже не пришлось особенно пригибаться, у него и на это не хватало сил. Балка прошла над самой головой, даже не задев промокшие волосы. Он успел подумать с удивлением и опаской, что какие же люди здесь ходят, если для них такие калитки...

Огонек мелькнул во втором окне, пробился через ставни. Теперь жадно хватающие каждую капельку света глаза Скифа охватили весь двор, невысокий, но широкий домик с пышной соломенной крышей. С двух концов булькают переполненные водой бочки, вода с громким журчанием стекает широкими струями, переливается через края. Перед крыльцом чернеет огромная и страшноватая лужа, с виду так и вовсе бездонная. Скифу почудилось, что вот-вот оттуда покажутся гигантские крючковатые лапы, ухватят, потащат в бездну.

Он почти свалился с коня, если бы не держался, упал бы в грязь. Конь тоже пошатывался, закрывал глаза. Скиф повернулся к хозяину дома или слуге, тот тщательно запер калитку, вложив в петли толстое полено. Когда он повернулся к Скифу, тот едва сумел удержаться от крика.

На него смотрело мохнатое звериное лицо. Морда волчья, даже больше похожа на медвежью. Нет, все-таки волчья, только крупнее, шире. Челюсти такие, что полено перекусит как лучинку.

– Ну что, – сказал звероватый хозяин. – Может, передумал?.. Вернешься? Дождик уже почти перестал...

Скифу больше всего на свете хотелось в самом деле вернуться, но в голосе хозяина звучала откровенная насмешка.

Он вспыхнул, выпрямился.

– А что, – сказал он с вызовом, – жрать в самом деле нечего? Стыдно небось?

Хозяин хмыкнул. Скиф выждал, но хозяин молча повернулся и пошел к дому. Скиф двинулся следом. У крыльца из темноты появился так внезапно, что Скиф вздрогнул, мальчишка. Неслышно, держась в тени, он перехватил повод и увел коня .

Скиф поднялся за хозяином на крыльцо, в груди стеснился страх. Чем его накормят? Не человечиной ли? Ведь сюда могли забрести путники и до него. Или того хуже: зарежут, зажарят и подадут к столу его собственного коня...

Дверь открылась со скрипом. Пахнуло ароматом сушеных трав. Скиф переступил следом за хозяином порог. Просторные сени, длинные полки вдоль стен, пучки трав заполняют полки, свешиваются с потолочной балки, торчат из щелей в стенах, но все пересохло и покрылось пылью настолько, что в носу Скифа засвербило, он поспешил догнать хозяина, сделал шаг через порог главного помещения, перевел дух.

За столами народ пьет и ест, орет песни и бахвалится, братается и ссорится, а парнишка торопливо разносит на широкой доске жареное мясо, кувшины с вином, кружки с пивом. Когда он на бегу посмотрел на Скифа, тот увидел такое же звериное рыло, как и у хозяина, но теперь Скифу все равно, это же корчма, а не логово оборотней, что заманивают путников, а потом съедают. Это просто корчма, которую держит семья оборотней. Здесь ничего не случится особенного, разве что, как во всякой корчме, могут набить морду, ограбить, увести коня, а то и шарахнуть топором по голове. Но не корысти ради, а так, по пьяни.

К одной из стен было приколочено широкое зеркало,