Как стать писателем - Никитин Юрий Александрович. Страница 70
Если бы в самом деле так, пришлось бы в ремесленничество зачислить практически все написанное, нарисованное, снятое, сбаймленное, выскульптуренное. Не надо быть профи или профессиональным и очень проницательным критиком, чтобы заметить заданность во всех тех боевиках, что косяками идут по всем телеканалам. К примеру, завязшие в зубах два напарника-детектива, когда один обязательно негр. А если показывают отдел общим планом, там обязательно в нужной пропорции мексиканские рожи и азиатские. И время от времени, чтобы не было сомнений, звучат будто невзначай имена вроде «Хуан Гонсалес» или «Никуято». И, конечно, строгая пропорция женщин, чтобы феминистки не придрались. И плевать на истину, что далеко и не везде это так.
Читатели и зрители попродвинутее замечают такую заданность не только в боевичках, но и во всех вещах, получающих премии на Каннах, нобелевки и всякие Оскары, однако же эту заданность, знаете ли, можно высмеивать, что мы охотно и делаем, но в то же время это и есть реализация принципа: поучать, развлекая.
Или, скажем, тесать кол на голове тех, кто, кроме боевиков, ничего не читает, объясняя, как надо держать вилку, можно ли бежать по эскалатору и гнать ли всех чужаков из России.
Та-а-ак, еще одна подборочка из классиков…
Бунин. Рассказ «В Париже»:
«Она кивнула головой и стала надевать перчатки».
Два крупных промаха в одной короткой фразе: «кивнула головой» и второй членик гусеницы.
Бунин. Рассказ «Ночлег»:
«Старуха кивнула девочке головой».
Без комментариев, уже знаете.
Бунин. Рассказ «Кавказ»:
«…носильщик, обтирая мокрую руку о свой белый фартук, взял на чай и вышел».
А мог бы обтереть и о чужой зеленый фартук.
Бунин. Рассказ «Весной, в Иудее»:
«Я скакал до самого Иерусалима, глядя вниз на свой сапог, по которому, пенясь, лилась кровь».
Уточнение, чтобы читатель не подумал, что автор мог смотреть на множество чужих сапогов там, внизу.
Чехов. «Дама с собачкой»:
«– Можно дать ему кость? – и когда она утвердительно кивнула головой, он спросил приветливо: – Вы давно изволили приехать в Ялту?»
Без комментариев.
Чехов. Рассказ «Именины»:
«Он вытер платком свой бритый красный подбородок».
А мог и чужой вытереть. А вытер не просто свой, а тот из своих, которых бритый и красный. Небритые и бледные оставил в слюнях.
Чехов. Рассказ «Княгиня»:
«…у вас в сердце свой собственный бог».
Чехов. Рассказ «Мечты»:
«Первый идет вразвалку, глядит по сторонам, жует то соломинку, то свой рукав, хлопает себя по бедрам и мурлычет, вообще имеет вид беспечный и легкомысленный; другой же, несмотря на свое тощее лицо…»
Тоже уточнение не случайное, ведь мог жевать и чужой рукав, хлопать по бедрам прохожих…
Чехов. Рассказ «Мечты»:
«…морща свой узенький лобик…»
(Понятно, что чужой лобик морщить никак не могла, потому «свой» абсолютно неуместно. И когда вижу эту фразу у современного автора, то понимаю: не дорос, ворует бриллианты вместе с деревянным ящиком, не замечая разницы в цене.)
Чехов. Рассказ «Месть»:
«Когда уснула его супруга, он сел за стол и после долгого раздумья, коверкая свой почерк…»
А мог бы коверкать и чужой!
Чехов. Рассказ «Нахлебники»:
«…поставил свой толстенький четырехногий самоварчик из красной меди. Не будь у Зотова этих привычек, он не знал бы, чем наполнить свою старость».
Ладно, дальше без комментариев, сами попробуйте понять, где в приведенных фразах сорняки и почему такое у себя обязательно нужно убирать.
Чехов. Рассказ «Нахлебники»:
«…подошел к станку и подставил свой собственный лоб…»
Чехов. Рассказ «Счастье»:
«…он поглядел вокруг себя, остановил свой взгляд на белеющем востоке».
Чехов. Рассказ «Каштанка»:
«…свинья подняла вверх свой пятачок и весело захрюкала. По-видимому, ей было очень приятно видеть своего хозяина, кота и Ивана Иваныча. Когда она подошла к коту и слегка толкнула его под живот своим пятачком…»
Чехов. Рассказ «Событие»:
«Обеспокоена одна только кошка. Вытянув свой хвост, она ходит по комнатам…»
Чехов. Рассказ «Беспокойный гость»:
«Сквозь шум леса слышны были звуки, какие слышит напряженное ухо во всякую бурю, так что трудно было разобрать, люди ли это звали.
Охотник и его собака были мокры до костей».
Нехорошо издеваться над промахами, но лучше сейчас, чем потом, когда у вас выйдут книги, а такие же, как и вы, зубастенькие щенки примутся терзать ваш труд.
Есть еще вот такой литературный прием…
Вот сцена в моем ироническом романе «Трехручный меч», где главный герой и король сидят за столом и ведут беседу. Говорят, говорят, а в это время:
«В сторонке через зал прошел, громко топая задними ногами и звякая золотыми шпорами, огромный рыцарь в полных доспехах. Забрало опущено, в одной руке длинное турнирное копье, в другой треугольный мальтийский щит с эмблемой летящего дракона. Его блестящий шлем отражал блики от роскошной люстры, а начищенные латы красиво контрастировали с каменными блоками, из которых сложена стена замка, вдоль которой шел».
Герой и король продолжают беседу, но через некоторое время «тяжелый лязг прервал мои глубокомысленные рассуждения. Через зал обратно двигается тот же огромный рыцарь. Теперь в руке угрожающе покачивается боевой топор с узким лезвием, левый бок закрывает щит с эмблемой спящего дракона. Светильники в медных пастях бросают яркие блики на выпуклое железо: возникают блестящими точками на лбу над забралом, медленно перемещаются на макушку, а оттуда сползают на такой же блестящий затылок».
Король и герой продолжают беседу, попутно пируют, затем: «Пока я прожевал и проглотил ляжку дракона, прежде чем ответить, у самой двери возник мерный лязг, усилился. В трех шагах от стола, где мы пируем, медленно шел рыцарь. На этот раз доспехи погнуты, от щита отколот краешек, а от рыцаря пахнуло крепким потом. Но блики от люстры все так же отражаются от блестящего железа, а тени по дальней стене метнулись еще причудливее и угловатее».
Дальше беседа и пир продолжаются, рыцарь проходит еще пару раз, наконец «рыцарь, снова погромыхивая доспехами, прошел через зал. Теперь в руках поблескивает странная алебарда с тремя жуткими рогами. Я наконец врубился, это для антуража, иначе могу забыть, что я в старинном рыцарском замке, а когда провожаю его взглядом, то попутно зрю узкие готические окна-бойницы, зарешеченные толстыми железными прутьями, а также замечаю массивные медные светильники, вбитые в щели между массивными камнями, толпу придворных, это дает ощущение многолюдности, заодно слышу их сдержанный говор. Вообще-то должен бы слышать и тогда, когда не смотрю на них, но в этом я эксгибиционист… нет, солипсист, для которого существует только то, на что смотрит. А вообще-то на свете есть даже солипсисты в квадрате, это хохлы, для них существует только то, что щупают».
Да, вот именно, чтобы не забыть, где находятся ваши беседующие герои, надо время от времени напоминать как-нибудь ненавязчиво, вроде ах-ах случайно, а заодно и бросать взор в сторону, чтобы дать ощущение 3-D, ну вы понимаете…
Не мешает еще вспоминать о температуре, день сейчас или ночь, а то в большинстве произведений вовсе непонятно: зимой или летом, на ветру стоят или сидят на корточках, да и вообще – самцы или самки?