Князь Владимир - Никитин Юрий Александрович. Страница 104
Могута шепнул несколько слов девушке, она кивнула и убежала с пустым подносом.
– Не волнуйся, – бросил купец. – Он будет на свободе раньше, чем ты сядешь на коня.
– Это меня и волнует, – подхватился Владимир. – Он может натворить…
– Садись! – велел Могута властно. В глазах блистали те же насмешливые искры. – Он будет свободен, но из тюрьмы его не отпустят. Не волнуйся! Я знаю, что ты приставлен к нему нянькой. Мы, купцы, все в этом мире иудеи. Знаем, где что творится, передаем вести дальше, принимаем иной раз каких-то рваных беглых и переправляем дальше, даже не зная, кто они и зачем. Наша профессия держится больше на знании, где что происходит, чем на ценах и договорах! Так что знаем и о тебе…
Они ели в молчании. Владимир подумал, что будет вспоминать этот обед всю жизнь. Могута в молодости брал от жизни все радости – скачка на горячем коне, звон мечей, выход из гавани навстречу буре, он срывался с высоких башен, догонял и убегал, теперь же нежится как базилевс в роскошных ваннах, а за накрытый стол не зазорно сажать даже римских императоров!
Багровый шар, распухший от дневного зноя, давно просел за края земли, небо медленно темнело. Серебристый узкий серп луны медленно наливался пронзительным блеском. Когда Владимир въехал через распахнутые городские ворота, на улицах еще было много народу, даже больше, чем в полдень, когда зной загоняет всех в прохладные норы.
Чувствуя вину, он погнал коня, распугивая прохожих, к городской тюрьме. Его впустили без расспросов, помогла одежда ипасписта. Правда, его пошли сопровождать два стража.
Тюремщик, гремя ключами, отпирал одну дверь за другой. Они прошли три-четыре коридора, прежде чем открылся ряд одинаковых дверей с решетками на крохотных окошках. Тюремщик заглянул в одно, другое, хлопнул себя по лбу:
– Постой… Его ж увели еще днем!
– Куда увели? – насторожился Владимир.
– Известно куда, – ухмыльнулся тюремщик. – Куда всегда уводят. Отсюда только два выхода: в пыточную камеру или на плаху. Иных – вешают. Правда, раньше еще и на кол сажали, но прошлый правитель отменил…
Владимир в страхе и гневе ухватился за рукоять меча. Вспомнился печальный взгляд викинга. Как чувствовал, что больше не увидятся.
– Где начальник тюрьмы?
– У себя…
– Веди! Бегом!!!
Он понесся по коридорам, лестницам и переходам как ураган. Людей отшвыривало к стенам, едва не размазывая, на всем протяжении его бега. За ним оставался крик, проклятия, ругань, угрозы, гремело оружие. Он ворвался в покои начальника тюрьмы… и остановился как вкопанный.
В роскошно убранном зале на широкой скамье с резной спинкой сидели двое. Очень красивая юная девушка, она смеялась и с преданным восторгом смотрела на Олафа. Тот, сытый и довольный, как кот у горшка сметаны, что-то важно рассказывал, показывал кулаками, как кого-то изничтожал, давил, вбивал в землю по уши, а осчастливленный император заглядывает ему в рот.
Оба с неудовольствием оглянулись на грохот. Владимир, хватая ртом воздух как рыба на берегу под жарким ромейским солнцем, прохрипел:
– Зараза… хаханьки ему… а тут…
Олаф помахал ему рукой:
– Вольдемар!.. Феора, это мой друг, отважный герой Хольмграда.
Девушка мило улыбнулась Владимиру. Она была выше среднего роста, хотя рядом с Олафом выглядела карманной, с прямыми сильными плечами, Олаф высился рядом с ней как скала.
– Здравствуйте, Вольдемар.
Голос ее был музыкальный, женственный, но сильный. Взгляд карих глаз был чистый и смелый. Таких женщин Владимир встречал только в селах и маленьких городах, где у женщин больше свободы и где могут и вынуждены бывают за себя стоять, не ожидая помощи от городской стражи.
За спиной Владимира появились вооруженные люди. Феора не успела рта раскрыть, как Олаф небрежным жестом отослал их прочь. Но что совсем сразило Владимира – викинга послушались беспрекословно. А когда кивком Олаф развернул одного и заставил вернуться с подносом, где исходили паром жареные перепелки, Владимир ошалел вовсе. Светло-коричневая корочка еще шипела и пузырилась, сок сбегал на поднос желтыми душистыми струйками.
– Вольдемар, сейчас мы еще раз поужинаем!..
Владимир в удивлении покачал головой:
– Я уже наужинался на три дня вперед… Если не на год. Да и ты, судя по твоей роже, сегодня ужинал раз двенадцать… Тебя отпустили?
– На честное слово, – сказал Олаф гордо. – Слово викинга чего-то стоит!
– А здесь хотя бы знают, что викинги означают разбойников?
– Ну не ипасписту же поверили? По-моему, стоит только посмотреть в мои честные глаза…
– Чтобы сразу ухватиться за карманы, – возразил Владимир.
Феора сказала укоризненно:
– Вы так жестоки к бедному Олафу! Он такой чувствительный…
– Он? – ахнул Владимир. – Разве что его шарахнуть бревном по голове!
– И такой предельно честный, – продолжала она горячо, – когда отец позвал его на обед, ваш друг отказался! Он сказал, что обещал вас ждать в камере.
Олаф скалил зубы: у хольмградца нечасто бывал такой ошарашенный вид. Нижней челюстью прямо по полу щелкает, пыль сгребает. Правда, такую удивительную девушку даже в Константинополе не встретишь…
– Прощайся, – сказал Владимир, – нам пора ехать.
– В ночь? – удивился Олаф.
– Луна светит, – ответил Владимир хладнокровно.
– Ночью только ворье ездит!
– Я знаю, чем можно заниматься ночью, – сказал Владимир, бросив быстрый взгляд на Феору. – Но если ты не поедешь, я еду один.
Олаф запротестовал:
– Погоди! Ты не понимаешь. Я не освобожден. Я все еще в тюрьме. Мне разрешено только под честное слово покидать… на некоторое время свою камеру. Но я должен возвращаться! Пока ты не привезешь доказательств, что мы не разбойники.
Владимир зло смотрел на взволнованного Олафа. Пока его не пускали к Могуте, пока он скакал под палящим солнцем, этот несчастный узник жрал в три горла жаренных в масле перепелок, играл в кости с начальником тюрьмы, тискал его дочку, а теперь вдруг забоялся темноты?
– Я пошел, – сказал он.
– Вольдемар! – вскричал Олаф. – Погоди, вот-вот вернется начальник тюрьмы!