Князь Владимир - Никитин Юрий Александрович. Страница 105

– Когда это будет?

– Утром, конечно.

– А когда у него наступает утро? После обеда? Искомое могут найти раньше нас.

Олаф насторожился:

– Те, кто лезли к нам ночью?

– Ты догадлив. Если начальник тюрьмы верит тебе на слово, то пусть поверит и в мое слово, что я верну тебя завтра.

Олаф помялся:

– Понимаешь, Вольдемар… Я думаю, тебе лучше скажет милая Феора. Нет, лучше я сам. Моя честность и мои великие достоинства благородной души написаны на мне так крупно, что даже неграмотный прочтет сразу. Так мне сказали… ну, дали понять Феора и ее отец… А вот у тебя на лице написано такое, что даже черти разбегутся, чтобы не стать еще грешнее. Тебе нельзя доверить и старую бабушку на людной улице.

– Хватит, – оборвал Владимир. – Я еду один. Но тогда и найденное мы разделим с Могутой на двоих.

Олаф со смехом вскинул обе руки:

– Договорились!.. Но я тоже не обязан с тобой делиться тем сокровищем, что отыскал сам. Верно?

Он обнял за плечи Феору. Владимир помрачнел: его настоящее сокровище сейчас в императорском дворце. Положить на него вот так откровенно руку – значит положить на плаху голову…

Конь его тащился нехотя, словно чувствовал неуверенность всадника. Владимир осматривал руины с тяжелым сердцем. Крохотная надежда, что заставила его принять предложение Могуты, трепетала, как огонек на ветру. А ветер становится холоднее, свирепее.

В рыбацкой деревушке, которую Могута указал как грань, за которую его соратник никак уже не мог выбраться с сокровищем, он накормил коня, купил хлеба и головку сыра. От вина отказался, как и от жирного барашка. Старый рыбак присматривался к нему подозрительно, а провожая за ворота, напутствовал неожиданно:

– Ты из постоянно ищущих… Пусть счастье тебе улыбнется раньше, чем под старость!

– А Могута здесь бывал? – спросил Владимир, поддавшись внезапному желанию спросить именно это.

Старик смотрел еще подозрительнее:

– А тебе зачем?

Владимир молча бросил ему серебряную монету. Старик поймал ее с неожиданной ловкостью, оглядел. Беззубое лицо дрогнуло в неуверенной улыбке:

– Ты не похож на других… Никто не тратит деньги тогда, когда можно получить ответ из-под плети!

– Такие ответы ведут к пропасти.

Старик кивнул:

– Да, под плетью отвечаешь то, что хотят, а не то, что есть на самом деле… Могута здесь не просто бывал. У него здесь осталась жена. Он всегда был в разъездах, однако тащил в семью каждый добытый ломоть хлеба… И хотя погиб, не успев обвенчаться с нею в церкви, для нас они так и остались семьей Могуты…

Владимир ощутил, как его захлестывает знакомое возбуждение гончей, напавшей на след оленя… Старик отступил за порог, потянул на себя дверь, но Владимир сунул ногу в щель:

– Вот тебе еще монета. Мне начинают нравиться твои рассказы…

Он в сопровождении Могуты приблизился ко входу в катакомбы. Щель была широка, четверка всадников проехала бы стремя в стремя. Скалы сужались, смыкались над головой, но синее небо еще проглядывало сквозь продырявленный, как сыр, свод.

– Здесь ломали камень больше тысячи лет, – объяснил Могута. – А потом здесь прятались христиане. Вся гора изъедена, как сыр мышами. Вот-вот рухнет, тогда здесь будет пропасть.

– Почему пропасть?

– Вглубь изгрызли тоже чуть ли не до ада.

Кони осторожно ступили под темный свод. Далее смутно виднелись стены из красного камня. Широкий ход с натертой колеей уходил в темноту.

Молча оставили коней. Владимир натянул тетиву, передвинул колчан поудобнее. Могута хмыкнул:

– Ты бы видел, как глупо смотрится ипаспист с луком!

– Я не всегда буду ипаспистом…

Могута высек огонь, факел в его руке загорелся желтым чадящим огоньком. Все чувства Владимира были обострены, в неподвижном воздухе он слышал не только шорохи лап бегающих ящериц и даже паучков, но и тяжелые запахи, будь то ароматы смолы или высохшего помета летучих мышей.

Могута послушно остановился, когда Владимир сделал запрещающий жест, опустил факел к земле. Ипаспист исчез, протянулось несколько долгих мгновений. Наконец он появился чуть более возбужденный, с царапиной на лбу. Махнул, приглашая следовать за ним.

Догнав, Могута шепнул:

– Что-то стряслось?

– Их было двое, – сказал Владимир с досадой. – Второго я сперва не заметил.

– Где они сейчас?

Владимир раздраженно огрызнулся:

– Откуда я знаю? Христиане, как я слышал, попадают в свой рай. Как невинно убиенные.

– Разбойники не бывают невинно убиенные, – успокоил Могута, затем по суровому лицу этериота увидел, что для того все равно кого резать: винного или невинного. Хмыкнул довольно. – Ты хорош… Еще далеко?

– Дурни выставили охрану слишком близко к своему лагерю.

– В самом деле дурни, – согласился Могута. – Мы раньше никогда…

– Тихо!

Издали доносились голоса, в воздухе стоял запах паленой шерсти, дерева и листьев. Продвинувшись еще чуть, увидели посреди огромной пещеры широкий костер. С полдюжины оборванцев сидели вокруг огня, еще двое спали на ворохе тряпья и шкур.

Могута что-то пробурчал под нос, Владимир понял, что купец тоже узнал Филемута. Тот сидел угрюмый, слушал вертлявого, черного как головешка мальчишку. Если у Могуты были сомнения насчет слов ипасписта, теперь рассеялись. Управитель сидел и беседовал с разбойниками, приговоренными властями к виселице. И не похоже было, чтобы склонял явиться с повинной.

– Не понимаю, – шепнул Могута, – что ему еще? Он же как сыр в масле катался!..

– Некоторым этого мало, – ответил Владимир сухо.

– Да, он таков не один, – буркнул Могута, бросив на Владимира быстрый взгляд.

Филемут повернулся лицом к багровым языкам пламени. Владимиру почудилось, что он смотрит в лицо Филемута как в свое собственное. Даже в сгорбленной фигуре управителя были сосредоточенность и нетерпение. Иным мало кататься как сыр в масле. И быть вторым. Вторым хоть после богатого и щедрого Могуты, хоть после… кого бы то ни было.

– Надо послать за городской стражей, – предложил Могута. Он посмотрел на Владимира вопросительно.