Князь Владимир - Никитин Юрий Александрович. Страница 154

Он толкнул Ярополка, но тот не упал, сделал шаг, устоял, медленно пошел через весь зал к престолу. Владимир побелел сильнее, вжался в спинку. Пальцы стиснули подлокотники, дерево заскрипело. Ярополк, оставляя за собой широкую струю крови, шел и смотрел ему в глаза. В его взгляде не было злобы или ненависти! Он смотрел… смотрел иначе.

Тавр и Войдан выскочили вперед, но не решились остановить умирающего князя, а тот остановился прямо перед престолом.

Владимир ощутил себя так, словно острие меча вошло ему самому в грудь. Этот трус и слюнтяй, любитель гонять голубей и сладко поесть, который не умел достойно жить и достойно пользоваться свалившимся на него великим княжением, сумеет умереть так, что среди дружины поползут слухи, начнутся разговоры… Но что за сила его ведет? Что держит на ногах?

– Великий Один, – проговорил варяг с окровавленным мечом. – Это будет великий воин в твоей дружине! Я диких быков убивал таким ударом.

– Герои смерти не имут, – сказал кто-то.

– Его держит рука Перуна, – сказал кто-то по-русски.

Ярополк, бледный как полотно, стоял в луже своей крови и смотрел, не отводя недоумевающего взора. Его рука поднялась, он вытянул палец и указал на Владимира:

– Ты…

Кровь вся ушла, синие губы едва шевелились, гортань умерла, он в последнем диком усилии раздвинул рот, крикнул страшно:

– Проклинаю! Все, что принесешь на Русь!

Он рухнул плашмя, так и не согнув коленей, не склонив голову. Викинг с топором наконец опомнился, обрушил страшное широкое лезвие. Послышался удар, как в мясной лавке, где разрубают коровьи туши.

Викинги у стен переглянулись, один вытолкнул засов, с мечами в руках выбежали в зал, где железо уже не звенело, а крики стали тише.

Владимир поднялся, удерживая дрожь в ногах. Губы тряслись, он впервые не мог сделать лицо неподвижным. Вместо великого князя Киевского Ярополка – на полу куски свежего мяса. Можно похоронить, можно скормить свиньям. Отныне теперь на Руси великий князь – Владимир! Не только великий князь, но и единственный князь. Престол уже оспаривать некому. Великая распря закончилась.

Так почему нет радости?

Он поскользнулся в крови, когда вышел, с проклятиями ухватился за дверь. Трупы лежали в страшных позах, кровью были забрызганы даже стены. Владимир наступил на отрубленную по локоть руку. Под стеной стоял Кремень, левой рукой зажимал правый бок. Кровь сочилась между пальцами, но пожелтевшее лицо сияло.

– Сколько? – спросил Владимир отрывисто.

– Четверо убитых, трое раненых, – ответил Кремень задыхающимся голосом. – И еще один, которого как ни зови, но нашим звать не хочется…

Владимир покосился на две половинки трупа. Блуд был рассечен надвое страшным ударом. Внутренности шипели и пузырились, выпуская воздух, в луже крови.

– Он свое сделал, – сказал он хрипло. – По крайней мере, ты дал ему быструю смерть.

– Не я, – возразил Кремень с жалостью, – Варяжко успел раньше.

Под стеной сидел могучий дружинник, весь залитый кровью, даже лицо в крови.

– Княже, – прохрипел он, – четверо… это здесь… Других ты найдешь в коридоре… на лестнице… на крыльце… во дворе…

– Варяжко ушел? – вскрикнул Владимир.

– Это не человек, – прохрипел воин. – Это сын Перуна.

Тавр ходил среди убитых, переворачивал лицами кверху. Владимир крикнул зло:

– Выслать погоню! Пока он жив, война не кончена!

– Сделано, – ответил Тавр. – И еще я велел кричать везде, что за поимку Варяжко жалуешь прощение, освобождаешь от налогов до конца жизни и даешь серебряную гривну.

– Мог бы обещать две, – сказал Владимир. – Или даже золотую!

– Ну, я намеревался сдержать…

– За Варяжко я в самом деле отдам две золотые!

– Никуда не денется, – сказал Тавр рассудительно. – Теперь вся Русь под твоей рукой.

Они вышли из терема. Сердце Владимира снова дрогнуло. Двор был залит кровью и завален трупами. Их оставалось без Ярополка и Варяжко четверо, но они показали, как могут сражаться дружинники Святослава.

У дверей спальни гридни, что стояли на страже, преданно и хитро заулыбались. Владимир кивнул хмуро, не до баб, зря слюни распустили.

Он толкнул дверь. Юлия стояла на лавке спиной к дверям, пыталась выглянуть в окошко. На стук обернулась, глаза испуганные, на щеках блестят мокрые дорожки слез.

– Здравствуй, Юлия, – сказал Владимир.

Он нарочито не назвал ее княгиней, и она сразу все поняла. Побледневшая, с дико расширенными глазами, прижала руки к груди:

– Что с Ярополком?

– Мой брат был чересчур отважен, – ответил Владимир.

– Ты… ты убил его?

– Ярополк не убивал Олега, – напомнил Владимир, – но все же Олега затоптали в их мелкой ссоре. А сейчас была не ссора – война.

Она прошептала мертвеющими губами:

– Я хочу… видеть его…

– Не стоит, – предостерег он. – Был бой, его изрубили в куски.

– Я все равно…

– Как хочешь, – он не стал спорить, – но там лишь изрубленная туша в луже крови… Может быть, когда хотя бы приберутся?

Он смотрел на нее, смертельно испуганную, но с гордо выпрямленной спиной, большеглазую и тоненькую, как камышинка, и неожиданно ощутил звериную радость. Разве не для того живет человек, чтобы сокрушать соперника, а его женщин грести под себя?

Его взгляд стал оценивающим.

– Но тебе не придется долго лить слезы.

– Что… о чем ты? – Ее голос ломался, как соломинка.

– Я тебя возьму в наложницы. Правда, задница у тебя маловата, я люблю пользовать покрупнее и повыше… Гм… Зато вымя торчком, это я люблю. Может быть, если очень постараешься понравиться… и сумеешь… даже в жены.

Она отшатнулась. На ее красивом лице проступило отвращение.

– Ты? У тебя руки по локоть в крови моего мужа!

Владимир засмеялся. В чреслах потяжелело, налилось горячей кровью. Чувство ярой силы было таким, что ноги сами двинулись к ней. Испуг на ее лице перешел в ужас.

– Да, но в этих руках – ты.

В ее расширенных глазах ужас перешел в панику. Похоже, только сейчас ощутила свое настоящее положение. Там, дома, – утонченное коварство, яды, сладкие слова и удар кинжала в спину, у варваров – честные глаза, грубая схватка грудь в грудь, верность слову и долгу. Но если среди этих могучих, свирепых и полных мощи варварских племен уже дали ростки царьградские обычаи? Эта смесь может оказаться страшнее греческого огня!