Князь Владимир - Никитин Юрий Александрович. Страница 152

Он сбежал вниз, пал на колено и благоговейно поцеловал край прапора. Воин стоял недвижимо. Замерли все, как новгородцы, так и дружинники Ярополка. Слышно, как вдалеке фыркнула лошадь, а еще дальше плакала женщина.

Когда Владимир поднялся, к прапору стали подходить Тавр, Войдан, Кремень, подошел даже Стойгнев с перевязанным боком, а затем остальные воеводы, бояре, знатные люди. Каждый падал на колено, истово целовал край прапора. Воины уже гомонили раскованно, вражда как-то сама собой начала улетучиваться. Убитого незаметно унесли, а воин, что держал знамя Святослава, чуть выпрямил спину, но забрало по-прежнему держал опущенным.

Тавр усмехнулся, отошел в сторону. Уж он-то, стоявший рядом, видел, что, когда Владимир накричал на воина за недостаточное почтение к прапору Святослава, когда изображал неистовый гнев, на самом деле был холоден, как змея перед броском на жертву. Глаза его бесстрастны, он дергает за ниточки души своих воинов и дружинников Ярополка, уши ловят каждое слово, а тело изображает возмущение, гнев и любовь к великому полководцу земли Русской! Не стань он князем, не было бы равного среди скоморохов! Молод, а повадками змея, прожившая сотни лет…

Ярополку было оставлено пять гридней, челядь и домашние. Так передали от Владимира. А встречу их назначили в Киеве, в великокняжеском дворце. Варяжко хмурился, видел желание унизить Ярополка, принимая его как почетного пленника в его же дворце. Сам Ярополк стал молчалив, часто молился, чего раньше Варяжко за ним не замечал.

Они покинули Родень в тот же день. Даже двигаясь без торопливости, с ними везли Юлию в повозке, та часто застревала, к вечеру достигли ворот Киева. Ярополк стал еще тише, нахлобучил на голову капюшон плаща. Варяжко подозревал, что великий князь земли Русской и хотел въехать в свой град впотьмах, чтобы не видеть осуждающих глаз киян.

Варяжко ехал рядом мрачный, как грозовая туча.

– На смерть явились, княже, – сказал он обреченно. – Сами, как бараны. Новгородец уже наточил для нас ножи.

– Не болтай!

В голосе Ярополка была боль. Варяжко оглянулся на закрытый возок, понизил голос:

– Охрана с нами невелика. Надо бежать, еще не поздно даже сейчас.

Копыта застучали по брусчатке главной улицы. К ним подъехал, заслышав разговор, один из новгородских дружинников. Варяжко свирепо усмехнулся, сказал Ярополку громко:

– Я ж говорю, что все новгородцы – дураки, лапотники! Отца на кошку променяли! Нет среди них людей, одно охвостье собачье…

Новгородец метнул лютый взгляд, хлестнул коня и унесся к передним. Варяжко торопливо заговорил другим тоном:

– Я оберукий, знаешь. Когда выедем на перекресток, я соскочу, а ты хватай моего коня за повод и скачи на юг. Одвуконь намного опередишь погоню, а я тут посеку половину. Эти лапотники еще не знают, что такое воины Святослава!

– Погибнешь, – сказал Ярополк тихо.

– Княже… Разве не зришь, что я давно ищу смерти? Гибель в бою почетна, а вот то, что мы без боя терпим одно поражение за другим, даже не знаю почему… Я не хочу умирать ни в постели, ни – спаси небо! – в новгородской петле.

Ярополк покачал головой:

– Я не могу позволить, чтобы ты сгинул, спасая меня. А вдвоем не ускачем. К тому же с нами Юлия.

– Женщин не трогают, – отмахнулся Варяжко. – Война – мужское дело. Вон перекресток! Приготовься. Хватаешь моего коня, а там поскачешь, на ходу пересаживаясь с одного на другого. Помни, я – оберукий! Я задержу и пешим.

Они приблизились к перекрестку. Дружинники новгородцев ехали впереди, свистели, улюлюкали, стучали кнутовищами в запертые ставни. Варяжко напрягся, готовился к прыжку, можно даже догнать ближайшего новгородца, сбить с коня, драться уже конным с двумя мечами в руках, что умели очень немногие.

Ярополк сказал вдруг твердо:

– Нет! Примем то, что уготовила нам судьба.

– Не судьба – Владимир!

Когда достигли стен киевского детинца, там дружинники отгоняли толпу, что напирала, хотела протиснуться к ныне поверженному князю, коснуться его одежды. Варяжко заметил в толпе даже матерей, что поднимали над головами заспанных детей, показывали пленного князя-христианина. Слышался женский плач. У Варяжко сердце еще больше сжалось. Похоже, кияне уже ощутили звериный нрав новгородца.

Мост к детинцу опустился сразу, Ярополка признали издали. Распахнулись ворота, но в свете факелов блеснули отточенные лезвия длинных копий. Варяжко вздрогнул, потянулся за мечом. Оставшиеся четверо дружинников сомкнулись вокруг князя, защищая своими телами.

– Кто такие? – грянул сбоку сиплый голос.

Из боковой двери вышел грузный воевода. С бритым подбородком и длинными висячими усами, он был похож на стареющего викинга, но ненавистный говор выдавал в нем новгородца.

Неспешно оглядел их с головы до ног, нагло зевнул прямо в лицо Ярополку, замедленно повел дланью в сторону стражи:

– Это бывший князек киевский! Велено пропустить этого князишку. Эй, вы все останетесь здесь. А князишке велено идти в княжеский терем.

Варяжко спросил сдавленным от ярости голосом:

– Приглашают?

Воевода оглядел его с головы до ног, затем перевел свиные глазки на молчаливого Ярополка:

– Приглашают людев! А пленники – не люди. Не скот, правда, но и не люди. А кто противится велениям великого князя Киевского, Владимира Святославича, тому велено дурацкую голову долой. Ясно?

Варяжко проговорил медленно:

– Куда уж яснее… Яснее не скажешь. Мне давно ясно, а теперь и князю… А ты, холуй, передай, что князь Ярополк без меня никуда не пойдет. Запомнил?

– Как это не пойдет? – удивился воевода.

– А вот так, – страшно сказал Варяжко и вытащил оба меча.

Он был огромен и весь закован в броню. От взгляда воеводы не укрылось, что под широкими булатными пластинами проглядывает миланская кольчуга, ее не берут даже самострелы. А уж если эта башня взяла в обе руки по мечу, то свалить ее будет непросто. И своей кровью придется не просто побрызгать камни, а залить ею ямки.

– Ладно, – решил он наконец. – Стойте здесь… Я пошлю в терем, спросю, как с вами быть.