Князь Владимир - Никитин Юрий Александрович. Страница 61

Плечам стало зябко, он стиснул зубы и пополз по темной земле, хоронясь от редкого лунного света. В правой зажал длинный узкий нож, острый как бритва, непригодный для швыряния, но перехватить любые путы – что срезать стебель молочая. Повсюду верещали кузнечики, но умолкали, когда вроде бы неслышно приминал траву, отпрыгивали, и он со страхом понимал, что для опытных в засадах людей этого хватит, чтобы не только услышать чужака, но и понять, как пробирается и где в этот момент находится.

Он уже начинал различать фигурки вокруг далекого костра, что-то привязанное к столбу, когда из темноты внезапно прозвучал властный окрик:

– Застынь на месте!

Владимир в самом деле застыл, голос прогремел совсем близко. Спросил негромко:

– Кто говорит?

– Ты знаешь, – донесся сильный злой голос. – Но важнее то, что я вижу тебя. Как видят и трое стрелков, что уже натянули тетивы. Ну-ка, поднимись!

Владимир очень медленно поднялся. Руку держал в тени, чтобы лезвие не блеснуло. Ни шороха не доносилось, и он изо всех сил вслушивался, хотя бы уловить дыхание, запах, сопение…

– Варяжко? – спросил он негромко.

– Угадал, – сказал голос злорадно. – Тебя очень хорошо видно в серебристом лунном свете на звездном небе… Ты выглядишь красиво, но сейчас я тебе не завидую.

Владимир спросил напряженно:

– А разве мне можно было завидовать?

Голос засмеялся:

– Да, я завидовал, когда ты явился наместником в Новгород. Даже именовался князем. С той поры за тобой старый должок… И даже сейчас завидую. Самую малость…

В голосе прозвучало злорадство. Владимир спросил глухо:

– Почему?

– Твой отважный друг бросился тебя выручать. И вот он стоит привязанный к столбу близ моего костра. Там его стерегут надежно!

Владимир не зря приглушал голос, Варяжко вынужденно повышал, и теперь уже почти понятно, где тот затаился. В это время сзади пахнуло старым салом с чесноком. Стиснув зубы, без поворота ударил ножом назад, услышал сдавленный хрип, руку с ножом потянуло вниз. Кто-то за его спиной заскреб землю ногами.

Он похолодел: сейчас резко щелкнет тетива о рукавицу, надо упасть и катиться в темноту, но из кустов лишь хлестнуло злое:

– Чего дергаешься?

– Кто-то упал сзади, – ответил Владимир все так же негромко. – Что за степь? Ни ступить, чтобы не пихнули!

Он уловил разочарованный вздох. Да, Варяжко выдал свое место, и трое стрелков, если в самом деле существуют, что-то не слышал скрипа натягиваемых луков, тоже рядом с этим псом киевского князя…

Он упал, откатился. Над головой с треском переломилась веточка, посыпались листья, сбитые железным клювом. Он вскрикнул, захрипел, будто стрела пробила горло, неслышно отполз в сторону и затаился, держа нож наготове.

Сбоку затрещали кусты. Тяжелые сапоги с грохотом били в землю, Владимир едва не зашипел, когда подкованная подошва с размаху опустилась на палец. Второй гридень чуть замешкался, Владимир неслышной тенью взвился сзади, зажал ладонью рот, а лезвие мгновенно чиркнуло по горлу.

Отпрянул, настороженный как зверь, в темноте послышались крики:

– Был же тута!

– Оборотень, что ли?

– А может, и оборотень, мать-то ведьма…

– Да, жидовка, а жиды все порченые…

– Ищите кровь! Он же раненый! Кричал-то как…

Владимир отполз, потом на том месте, где оставил умирать нерасторопного, послышался вопль, затопали ноги. Кто-то созывал остальных, звал Варяжко.

Когда через кусты ломился последний гридень, Владимир хладнокровно подставил ногу. Тот рухнул без крика, решил, что запнулся в темноте о бревно, однако острое лезвие вонзилось в шею раньше, чем он грянулся о землю.

Слушая крики, он как осатанелый волк кружил вокруг собравшихся гридней, перехватил еще одного, лезвие вошло под левое ребро с пугающей легкостью. Он опустил тело на землю, придерживая, стал прокрадываться к вытоптанному майдану.

В костер спешно бросали сухие сучья целыми охапками. Пятеро дружинников бегали вокруг огня, в руках топоры, а еще один подбежал к привязанному к столбу человеку, это в самом деле был Олаф, приставил к горлу короткий меч.

Багровый огонь бросал на его спину багровые блики, а когда он обернулся, Владимир узнал Варяжко. Глядя во тьму, как раз в ту сторону, где затаился Владимир, он гаркнул зычно:

– Выходи!.. Выходи, тварь!.. Иначе сейчас прикончу твоего дружка!

«Сейчас, – сказал себе Владимир мстительно. – Только обуюсь. Чтобы прикончил вместо одного двух?»

Он медленно и неслышно отползал. Страх испарился, даже горечь отступила. Он сам удивился своей звериной ярости. Троих убил… Надо ли было?

Отступая за деревья в роще, он оглянулся. В черной как деготь ночи костер полыхал как красный цветок, языки пытались дотянуться до звезд. Крохотная фигурка Варяжко сдвинулась вбок, но меч по-прежнему блистал у горла викинга. Озаренный костром, Олаф казался залитым кровью. Владимир зарычал от бессильной ярости, даже из этой дали видно, как пленник судорожно отворачивает лицо от нестерпимого жара!

На следующий день он с утра наблюдал, затаившись на вершинке холма. У колодца появились крохотные фигурки баб с ведрами, пастух собрал коров в стадо и гнал на луг, а дюжие мужики, явно не весяне, плескались у бочки с водой, толкались. Из конюшни вывели двух коней, неспешно оседлали. Людей с оружием почти не было, странно. Либо затаились в домах, выглядывают из окон, либо, что вернее, всю ночь просидели в кустах на околице.

Сколько же Ярополк дал с Варяжко народу? Уже не одного уложили под дерновое одеяльце, а все не отстают, преследуют, злы и упорны, как гончие на заячьих следах!

Затаиваясь при каждом движении, он отполз, вернулся по ручью и перевалил через холмы. Здесь их окружили в прошлый раз, здесь он оставил Олафа.

– Держись, – прошептал он вслух. – Твоя шкура мне дороже своей. Кто мне даст войско, если ты сгинешь?

Солнечные лучи пронизывали листву, небо проглядывало между верхушками синее, с редкими белыми барашками. Старый дуб с узким дуплом выглядел совсем не так, как ночью. Владимир прошел было мимо, но аромат гнили заставил повернуться, ноздри задергались, и он, как будто притянутый на веревке, шагнул к толстому стволу.