Мрак - Никитин Юрий Александрович. Страница 103

– Все отдам!.. А у меня много… Больше, чем в казне!

– Почему?

– Сознаюсь, украл…

Меч описал короткую дугу. Глухой удар, хруст, хлюпанье, и тело Кажана развалилось на две половинки. Кончик меча высек искру в каменной плите, но тяжелая кровь, к которой добавилась гадкая кровь постельничего, сразу же сомкнулась, темная и вязкая.

Вздох облегчения пронесся по рядам воинов. Теперь на Ховраха двинулись, выставив копья и закрываясь щитами, еще со страхом, но уже без прежнего ужаса перед преисподней. Он свою клятву исполнил. Убил того, кто ударил в спину. Теперь он такой же смертный, как и они.

Гонта и Любоцвет ринулись было на помощь. Мрак ухватил за плечи:

– Стойте!.. Он сам так хотел.

– Мрак, разве он восстал, чтобы сразу сгинуть? – начал было Гонта возбужденно, но увидел серьезные глаза Мрака, обмяк. – Ладно, ты что-то знаешь больше.

Ховрах сражался мощно и красиво, но в другой манере. В нем вдруг пробудилось умение высокорожденного рубиться хладнокровно и в презрительном молчании чувствовать, кто перед ним, а кто пытается зайти со спины. Он сражался сразу против пятерых, закрывая проход в палату, и те не могли его оттеснить, чтобы зайти с боков.

Мрак сделал несколько быстрых вдохов, пелена перед глазами рассеялась. Измученное тело, тяжелое как скала, быстро оживало.

– Эй! – крикнул он. – Довольно! Теперь наша очередь.

Ховрах ответил между ударами меча:

– Ра… но.

– Отступай! – крикнул и Гонта.

Его лицо было серым, он жадно хватал воздух широко раскрытым ртом. Грудь вздымалась бурно, в груди хрипело. Ховрах только презрительно засмеялся, но Мрак видел, как движения его становятся все замедленнее. Из-за спин воинов в него метали ножи, топоры. Ховрах вздрагивал от ударов, вскидывал щит, точно и сильно бил в ответ, но из погнутых доспехов уже побежали струйки. Он умолк, бился сосредоточенно, содрогался от ударов боевых молотов и двуручных топоров, но сдвинулся назад лишь на полшага.

– Надо помочь, – прохрипел Гонта. – Кто бы подумал, что Ховрах…

– Никто не думал, – прошептал Мрак. – Но сейчас его не тронь.

Любоцвет вскрикнул жалобно:

– Он погибает, чтобы дать нам перевести дух!

– Всем стоять, – велел Мрак жестко. – Это его воля, не моя.

Гонта уже шагнул вперед, несмотря на запрет Мрака, как вдруг Ховрах пошатнулся, отступил, медленно повернулся – из груди торчали рукояти трех узких мечей, слабо улыбнулся немеющими губами и рухнул на бок.

Воины, не веря себе, остановились, не решаясь переступить через павшего, а Гонта страшно крикнул и ринулся навстречу. Натиск его был так страшен, что в мгновение ока оттеснил всех к двери, разрубил последнего наискось до пояса, только тогда подоспели Мрак и Любоцвет.

Гонта повернул к ним залитое потом лицо:

– Опоздал Ховрах.

– Что? – не понял Мрак.

– К обеду, говорю… Завтра только поест.

Мрак прорычал:

– Не знаешь Ховраха. Такой крик поднимет, пять раз в день кормить будут. А в перерывах их поварни обшарит, перекусить-де надобно, поварих пощупать!

Любоцвет оттащил Ховраха к стене, усадил. Голова старого воина упала на грудь. Он стал похож на прежнего упившегося гуляку. Мраку на миг почудилось, что по груди старого забулдыги течет вовсе не кровь. И сидит, счастливый и хмельной, в красной луже хорошего крепкого вина, от которого никому не удавалось пробудиться.

Воины в дверях тоже дышали тяжело, на троих оставшихся богатырей смотрели со страхом, то и дело оглядывались через плечо, но смена не показывалась. Наступило короткое затишье, все взоры были на Ховрахе, и в этой тишине донесся далекий женский крик.

Мрак резко повернулся. В окно было видно башню, что высилась по ту сторону двора. В широком оконном проеме стояла женщина в черной одежде. Даже отсюда были видны ужас и скорбь на ее мертвенно-бледном лице. Она закричала снова, уже как смертельно раненный зверь. Ее глаза, как видел Мрак, не отрывались от распростертого в крови Ховраха.

Ее узрели и нападавшие. Кто-то вскрикнул:

– Царица!

Женская фигура качнулась и, не отрывая взора от окна Золотой палаты, с жалобным криком бросилась вниз. Воины отворачивались, закрывали глаза. Донесся удар о каменные плиты.

В глазах Мрака плясали факелы, в ушах стоял шум, но он услышал, что крикнула царица, и с великим удивлением перевел взор на распростертое тело Ховраха.

Когда по лестницам полезли в окна озверелые хари, Мрак понял, что пришел последний час. До этого в Золотую палату врывались с двух сторон, теперь же из окон сперва метнули дротики и боевые гири, затем начали прыгать с подоконников и сразу бросались в бой.

Трое встретили их, стоя спина к спине. Сеча длилась кровавая, жестокая, пока трупов не стало по пояс, а ноги снова заскользили в крови и внутренностях. В редкие мгновения, когда небо не заслоняли, Мрак видел по звездам, что уже за полночь, а они все бьются, лучшая часть дворцовой охраны уже перебита, созывают из других частей стольного града, видно по одежде…

Он видел, как за спинами воинов появился всегда незаметный Ковань, последний из троих постельничих. В руках у него был топор с длинным загнутым лезвием. На обухе торчал острый крюк, Ковань пригибался, все выбирал момент, в драку не лез. Но когда Гонта из последних сил попробовал даже потеснить вражью силу, неслышно скользнул сзади, торопливо размахнулся и ударил коротко, но с такой силой, какую никто не ожидал от такого тщедушного человека. Мрак видел, но сам отбивался от пятерых. Удар топора был страшен, Гонта должен был быть перерублен пополам, однако лишь содрогнулся, как молодой дубок, повернулся с побелевшим лицом и закушенной от боли губой. Ковань выпустил топорище, попятился. Его вытаращенные от ужаса глаза не отрывались от страшного лица Гонты.

– Ты… – прохрипел Гонта, топор торчал в его спине, будто со всего размаху всадили в дубовую колоду, – все же ударил… в спину…

Ковань пятился, схватка на миг замерла, все смотрели на них. Гонта вскрикнул громовым голосом:

– Я брал богов в свидетели!

Он выдернул топор, попробовал замахнуться на клятвопреступника, но лишь пошатнулся, рухнул вниз лицом. Кровь потекла из раны пурпурная, как дорогое вино.

Ковань отступил еще. На его лице медленно появилась победная улыбка. Он выпрямился – теперь его ждут почести и место за царским столом, – удивленно вскинул голову, заслышав наверху странный скрип. Даже в коридоре вздрогнули от его страшного крика. Из ниши падала статуя Числобога, бога правосудия. Она обрушилась с высоты всей тяжестью. Вопль оборвался на полуслове, сменился хрустом костей, предсмертным хрипом. Во все стороны брызнули струи темной крови, из расплющенного трупа полезли внутренности.

Мрак озверело бросился к поверженному Гонте. Его встретили стеной из щитов, ударами топоров. Он видел, как на Гонту наступали чужие сапоги, втоптали в кровь. Мрак бешено вращал секирой, крушил и разрубал черепа, услышал предостерегающий вскрик Любоцвета, не успел повернуться, как в затылке грохнуло, из глаз посыпались ослепительно белые искры. Секира выпала из онемевших пальцев. Он рухнул на Гонту, прикрыв своим телом.

Любоцвет, стоя над телом Мрака, бешено вращал мечом. Он был весь покрыт ранами, побелел от потери крови, но все еще рубил, и после каждого его удара противник либо падал, либо с криком боли отпрыгивал, хватаясь за рану.

Желтый от ярости Додон вбежал в палату. Воздух был как мокрая тряпка, все дышали тяжело, натужно. Мечи звенели вяло, и смерть была как избавление.

Додон подхватил с пола дротик, забежал со спины и с силой метнул в Любоцвета. Острие ударило между лопатками, с треском пробило доспех. Любоцвет судорожно выгнулся, повернулся к Додону. Бледные губы шевелились, но сказать ничего не мог. Упал на колени, и только тогда с губ сорвалось жалобное:

– Мама…

Он завалился на бок, накрыв собой Мрака. Воины медленно опускали топоры, подходили с опаской. Додон вошел в круг, голос дрожал от ярости: