Мрак - Никитин Юрий Александрович. Страница 104

– Этот щенок… Этот молокосос заставил вас поджать хвосты?

Кто-то пробормотал сзади, что их не учили бить в спину. Додон подпрыгнул как ужаленный. Заорал, потрясая кулаками:

– Нет предательских ударов! Есть только победные… или поражение. Эй ты! Кто тебя сюда послал?

Он пнул носком сапога голову умирающего витязя. Тот посмотрел на него угасающим взором:

– Мама…

– Что? – не поверил Додон. Он дико расхохотался, и хохот был похож на волчий вой. – Какая же мать пошлет сына на такую участь?

– Мама, – прошептали застывающие губы. – К отцу… Я ехал к отцу. Лишь по дороге… с благородным Мра…

Он умолк, рука бессильно откинулась, но пальцы сжимали рукоять меча. Додон вытаращенными глазами уставился на могучее предплечье витязя. Воины переглядывались, не понимали, а их тцар бледнел все больше. Вдруг упал на колени, обеими руками разогнул медный браслет на предплечье убитого им витязя, сорвал, поднес к глазам.

И тут нечеловеческий крик разорвал мертвую тишину. Додон закричал, вскинул лицо к потолку, лик его был страшен как преступление. Пурпурный плащ соскользнул на пол. И все увидели на правом предплечье тцаря такой же точно широкий браслет. С такими же знаками.

Глава 49

Мрак, медленно выныривая из забытья, не сразу понял, что он прикован к стене в глубоком каменном подвале. Голова раскалывалась от дикой боли. Перед глазами то расплывались пятна, то появлялась стена из толстых глыб. Она тоже то приближалась, то уходила вдаль, а в ушах начинало звенеть тоньше. Потом звон превращался в невыносимый писк, он снова проваливался в черноту.

Очнулся от запаха горящего мяса. Взор прочистился, с ним вернулась боль. Но теперь жгло и его тело. Он скосил глаза. В его грудь погружался, злобно шипя и вздымаясь дымками, раскаленный докрасна прут. Из глубины груди вырвался стон, и тут же сверху донесся удовлетворенный голос:

– Очнулся?.. Зри на меня, враг.

Он поднял голову. Перед ним приплясывал отвратительный человек, лицо которого вобрало в себя все гнусности рода человеческого. Да и сам был похож на паука с его тонкими, высохшими от неведомых болезней ручками, кривыми иссохшимися ногами. Он убрал прут и сунул в горн, где угли полыхали оранжевым огнем.

– Скоро тебя зничтожат, – сообщил он. – Не понимаю, почему светлый тцар так спешит. Я б с тебя сперва шкуру снял с живого! Вон какая толстая. В коридоре бы постелил…

– А я б твоей побрезговал, – сказал Мрак хрипло.

Палач крикнул в сторону двери:

– Стража! Пленник очнулся. Зовите тцаря.

Послышался топот множества ног. Мрак уловил и шаги Додона, их научился отличать из тысяч. Похоже, тцар находился поблизости.

Несмотря на боль и горечь утраты друзей, поразился лицу тцаря. Тот страшно исхудал, пожелтел как мертвец. Глаза ввалились, под ними повисли черные мешки. Белки налились кровью. А когда заговорил, голос был похож на карканье старого ворона:

– Ты… лишил меня всего…

– Я? – прошептал Мрак.

– Ты… даже сына…

– Я не бросал ему в спину копье, – напомнил Мрак без всякой жалости. – У тебя еще не подломился хребет под грузом проклятий?

Додон впился в него ненавидящим взором:

– Я отвечу перед богами… Но ты ответишь теперь. Мне.

– Что ж… Ты скажи только, каково быть убийцей собственного сына? Каково смотреть людям в глаза?

Додон проскрежетал зубами:

– Некому смотреть! Ты их всех убил. А кто уцелел, тот ушел. Но ты прав! Ты умрешь завтра на рассвете. За все. И за смерть моего сына.

– Он сказал, что сражается за тебя, – прошептал Мрак разбитыми губами. – Теперь я понимаю… Мальчишка любил тебя. Он пытался своей смертью уменьшить твою вину.

Додон задрожал. Его трясло, лицо было синим, как у утопленника.

– Да, – ответил он свистящим шепотом, – мне жить незачем… Но сперва я потопчу твою могилу, проклятый!

Он вздрогнул, застыл, завороженный страхом. В подземелье внезапно пахнуло холодным воздухом могилы. В каменной стене медленно проступило огромное лицо человекозверя. Глаза полыхнули огнем, толстые губы чуть раздвинулись, показывая клыки. Грохочущий голос проревел:

– Несчастный… на самом деле у тебя есть еще один сын…

Измученные глаза Додона вспыхнули надеждой. Он умоляюще прижал обе руки к груди. Мрак, переждав приступ острой боли, прохрипел:

– Молчи, дурак… Копыта откинешь, коли ответишь.

Он видел, как дергается в муках тцар, ибо демону, живущему в камне, отвечать нельзя. Кто ответит, кто заговорит, тому не будет спасения от разгневанных богов, а душу его навечно заточат в котле с кипящей смолой.

Каменное лицо повело огненным взором по темнице, скривилось и, не слыша ответа, начало растворяться. Тцар истошно завопил тонким заячьим голосом:

– Скажи!.. Умоляю, скажи! Душу отдам, все отдам! Пусть сегодня умру, но скажи: где мой незнанный сын?

Голос прорычал еще тише, неразборчивее, но со злобной радостью, и даже Мрак ощутил, что нелюдским силам тоже знакомо коварство:

– Он знает, что твой сын, но молчит. Да и кто признался бы? И ты никогда не узришь. И не будет у тебя наследника. А вот твой пленник… По всем дорогам, где он прошел, матери будут называть младенцев его детьми. Да и там, где не был! Его роду бысть в веках…

Голос стих, серый камень стены стал ровным, разделенным лишь на квадратные глыбы. Тцар отшатнулся, взвыл дико. Мрак молча наблюдал, как Додон выбежал, разрывая одежды. Даже из коридора было слышно, как царапает лицо и выдирает клочья волос.

Он был в тяжелых цепях, но бронза не удержит оборотня, и Мрак сам не понимал, что останавливает его, не дает грянуться оземь, подняться черным волком, дождаться, когда откроют дверь, сигануть мимо палача, пронестись по коридору к выходу, а там уже по улицам Куявии и до городской стены рукой подать, за которой спасительный лес…

Когда вывели из подвала, он с жадностью вдохнул холодный утренний воздух, жгучий, как родниковая вода. В воздухе была зима, а тучи наползли настолько темные, что казались лиловыми. Стражи напялили полушубки, кое-кто обул сапоги с меховыми отворотами.

Во внутреннем дворе за ночь соорудили помост, поставили плаху. Толстый мужик в красной рубахе палача уже прохаживался по помосту, на плече жутко блестела широким лезвием огромная секира. Лицо палача было укрыто красным платком, только черные глаза недобро блестели через прорезь.

В трех шагах от помоста стоял царский трон. Додон сидел в шубе, желтый и с черными кругами под глазами. Щеки обвисли, а белки глаз были красные от лопнувших кровеносных жилок. За ним застыли, как каменные столбы, телохранители, а сбоку суетливо дергаются новые советники, постельничии, простые и главные, что-то шепчут в оба царских уха, злобно поглядывают на Мрака.

Был допущен и простой люд из дворцовой челяди. Они в молчании стояли тесной толпой, редкая цепь стражников не давала подойти ближе.

Мрак поглядел на небо. У тучи вот-вот лопнет брюхо со снегом… Попробовать уйти? Но могут подшибить и волка. В любом случае что ему лишние минуты, если вдали от Светланы? Ветер усилился, сейчас начнется метель… Нет, пусть лучше народ не узнает, что он из породы оборотней. Оборотней ненавидят и боятся. А так даже пожалеют, когда палач поднимет за волосы отрубленную голову, покажет на все четыре стороны, а потом швырнет в корзину.

Он сжал зубы, сдерживая стон, с трудом взобрался на помост. Из раны на груди снова потекла кровь. Палач обернулся, смотрел изучающе.

– Дружище, – попросил Мрак, – размахнись получше! У меня шея крепкая.

Плаха была новенькая, блистала свежим срезом. Он положил голову, прижавшись щекой к пахнущему свежим соком дереву. Два толстых муравья жадно сосали янтарную бусинку.

Краем глаза он видел, как страшно и весело сверкнуло отточенное лезвие. На миг замерло на фоне темной тучи, заблистали золотые искры, затем топор с нарастающей скоростью ринулся вниз. Глухо стукнуло. Мрак услышал сочный хряск, тут же на щеку брызнуло теплым.