Откровение - Никитин Юрий Александрович. Страница 33

Калика зевнул, его косматая голова на звездном небе казалась головой лохматого чудища.

– Бред… Самая красивая – Лилит. Говорят, она же и самая совершенная из всех женщин. Ни одна из рожденных человеком не может сравниться с единственной, созданной Богом! Он вообще создавал ее для себя, не для сопливых, но затем спохватился, переломил себя – дело всей жизни страдать не должно от чувств! – и предназначил Лилит для первого на земле человека, Адама. Ну, сам знаешь, как пошло. Взял ком глины… хотя здесь для меня неясность, слепил Адама. А потом велел Лилит поклониться Адаму. Она, понятное дело, возмутилась: почему? С какой стати? А твой бог и объявляет, что это, дескать, муж твой. А Лилит уперлась, как коза, которую ведут на базар: не стану, и все. Он мне муж, а я ему жена. Но я из той же глины. Почему должна кланяться, если мы равны?

Он умолк на миг, Томас тут же нетерпеливо поторопил:

– Ну-ну! Что ты на самом интересном засыпаешь!

– А? – вскинулся Олег, и Томас в негодовании понял, что калика в самом деле заснул или почти заснул. – О чем я? Ах да, тогда твой бог подумал и определил, что то, что делает Лилит, отныне будет зваться гордыней, а саму гордыню причислил к самым великим грехам… будут именоваться смертными, и так будет для всего живого на свете. Хотя нет, звери невинны только для человека. Так что, дорогой мой гордый рыцарь, гм…

Томас спросил с еще большим нетерпением:

– А что же эта, как ее… Лилит? Про Адама и Еву я слышал, а что сталось с Лилит?

Калика зевнул, почесал волосатую грудь.

– Хрен ее знает. Она ведь не человек… как остальные, не ангел, не демон. Даже самая совершенная из женщин – Бог творил ее в свои лучшие минуты лучшего дня! – но кто знает, что сделало с нею время?

Он зевнул, зубы жутко клацнули. На миг он показался Томасу похожим на большого волка, что умеет оборачиваться человеком. Но в следующее мгновение жестокое лицо расслабилось, стало умиротворенным, глаза полузакрылись.

Томас промолвил зачарованно:

– Как чудесно… Расскажи что-нибудь еще… такое же божественное.

Калика снова зевнул с подвыванием, почесался, заговорил медленно, уже укладываясь на сон:

– Но как это было на самом деле, сейчас никто не упомнит. Другие маги, знающие, как было на самом деле, говорят, что Бог, создав Адама, велел ангелам слепить еще десяток таких же мужиков. Ну, ангелы устроили целый цех: один лепил головы, другой – руки, третий – ноги, четвертый – туловище… А одному досталось лепить то, чем все размножаемся. Ну, ему выпало легче всего: подвигал меж ладоней ком глины, вот тебе и штучка. Лепит себе и лепит. А когда собрали девять новых людей, оказалось, что глина кончилась, потому что последний налепил этих штук уже на целое войско крестоносцев. Ну, ту глину снова смешали, из нее и слепили десятого. Так что каждого десятого теперь как называют, сам знаешь…

Он заснул на полуслове. Томас подбросил веточек в костер. В голове вертелись неясные образы, но сложен путь мысли мудрого человека, в рыцарской голове философские понятия вязнут, он все никак не мог понять, что имел в виду сэр калика, хотя иногда казалось, что вот-вот ухватит мысль за хвост, поймает, и разом сгинет непреодолимая пропасть, разделяющая книжную мудрость и молодую отвагу.

Рассвет застал Томаса с такими же красными глазами, как угли костра, над которыми нахохлился. Лицо осунулось и вытянулось, как у его боевого коня, который сейчас возит чертей в преисподней. Олег поднялся свежий, как умытый ночной росой месяц.

– Да ты никак не спал вовсе? Зря. Не убивайся так. Я ж говорю, на красивую женщину даже пес не гавкнет. Ладно, пошли.

Ему показалось, что Томас все порывается что-то спросить, но о чем может спрашивать молодой рыцарь, как не о потерянной невесте? И Олег все ускорял шаг.

Впереди показался продолговатый холмик. Томас назвал бы его могилой… будь это близ селения, но откуда могила среди голой степи? Правда, калика твердит, что женских могил нет в поле, значит, здесь лежит странствующий рыцарь…

Чем ближе подходили, тем сильнее холод сковывал Томаса. Ноги словно примерзали к земле, он с трудом заставил их двигаться. Могила приближалась, в воздухе появился запах, от которого мурашки страха пробежали по всему телу. Он узнал запах крови. Свежепролитой крови, но никогда еще не видел такой древней могилы.

От нее пахло древностью, возле нее умирала трава, земля покрылась пылью старости. А на самой могиле что-то пузырилось, Томас рассмотрел что-то вроде красного шевелящегося ковра. Оттуда шел запах крови, он усиливался, и волосы встали дыбом на затылке. Запах крови был силен. От нее шел жар, в ней чувствовалась ярая мощь, вместе с тем Томас с ужасом ощутил, что это не простая кровь. Совсем не простая.

Кровь вскипала на могиле, пузырилась, издали похожая на толстый алый ковер. Томас перевел потрясенный взор на калику. Тот выглядел угрюмым и постаревшим. Томас сказал тихо, страшась нарушить священную тишину:

– Здесь… похоронен бог?

Калика покачал головой. Губы были плотно сжаты.

– Нет.

– Прости… я понимаю, кто-то из твоей родни… Но как он может нам помочь? Если сейчас выкопается, то я – вот те крест! – рубану мечом. Я покойников боюсь, меня один как-то во сне давил…

– Здесь могила первого кочевника на земле. Его убил землепашец, который защищал свои поля. Этот вот, что лежит здесь, своими стадами уничтожал его посевы.

Томас прошептал, чувствуя потребность стоять на стороне справедливости всегда и во всем:

– Прости, но землепашец поступил верно… Но что это за кровь?

– Вопиет, – объяснил Олег. – То есть взывает. К отмщению, естественно. К несчастью, кочевник был братом землепашца! И, хуже того, к еще большему несчастью, их бог… теперь и ваш, христианский, тогда предпочел дары кочевника – тот зарезал целого барана, – а подношение землепашца отверг… Еще бы, тот положил на жертвенный камень что-то вроде пучка морковки. Но теперь видно, чью правоту доказало будущее, то есть наше время. Увы, слово не воробей… Первый убийца был проклят и осужден вечно скитаться по земле. А здесь кровь все еще вопиет, взывает, напоминает, требует крови за ту кровь…