Придон - Никитин Юрий Александрович. Страница 123

Красиво и грозно пропел боевой рожок. Артане тронули коней, две тысячи молодых сильных голосов грянули походную песню, резвые быстрые кони сразу пошли в стремительный галоп. Артанские всадники выглядели низко летящими птицами, в то время как им навстречу катилась темная каменная буря.

Они сшиблись, тяжелая куявская конница даже не замедлила стремительный разбег. Передние ряды артан полегли, как молодая трава под широким взмахом косы умелого жнеца. Рослые всадники на рослых конях, и те и другие закованные в стальные доспехи, что укрывают их с головы до ног, неслись, как по мелководью, что замедляет бег коней, но только замедляет. Топоры звенели о выпуклые стальные пластины, в ответ длинные мечи с легкостью рубили защищенные только крепкой кожей тела. Аснерд не видел, чтобы упал хоть один куяв, но артане исчезают, исчезают, а эти чертовы куявы почти не замедлили натиска…

Бачило, видя неминуемую гибель своего побратима Ральсвика со всем его войском, спешно бросил в бой свои десять тысяч. Те стояли удачно, ударили в левый бок, однако, то ли поторопились, то ли войско куявов в самом деле из одних героев, артане таяли, как снег на раскаленной плите, а куявы по-прежнему неутомимо двигались к холму, где стояли Придон, Аснерд и Вяземайт.

Исчезали и остатки тысяч Ральсвика и Волина, тогда вперед выдвинулись пять тысяч Краснотала, укрепились в седлах. Куявы надвинулись, как единая гора. Копья они давно оставили, рубили мечами, топорами, секирами, их огромные тяжелые кони сшибали артанских коней вместе со всадниками, топтали и двигались дальше.

Аснерд не поверил своим глазам: от пяти тысяч Ральсвика осталась едва ли половина, когда они дрогнули и начали отступать. Еще чуть, и отступление превратится в бегство, а бегущие с поля боя лучше бы не рождались на свет. В Артании.

– Прий! – закричал он страшным голосом, что прокатился над полем битвы, как небесный гром. – Останови Ральсвика!

Десять тысяч под рукой Прия послушно колыхнулись и встали на пути куявов. Теперь куявам заслонили путь к холму опытные воины, побывавшие в битвах со Славией, отличившиеся в прошлой войне с Куявией. Тяжелая рать куявов замедлила движение. Но все еще упорно косили бойцов Ральсвика, Волина, теснили всадников Бачилы, повергали, рубили, сбрасывали с седел под конские копыта.

Вяземайт громко призывал на головы куявов гнев артанских богов, ибо тысячи Улана, Замги, Полусвета и Радаманта полегли целиком, поле усеяно трупами везде, где прошли куявы. Бачиловцы сражались упорнее, они знали, как драться с тяжеловооруженными всадниками, и хотя гибли сотнями, но почти остановили куявов или хотя бы сильно замедлили их стремительный бег.

Словно отвечая его мыслям, рядом Придон сказал с горечью:

– У куявов просто притомились кони! Они не могут бегать с такой тяжестью.

Он смотрел с яростным непониманием, и, хотя Вяземайт бубнил над ухом, что куявов там горстка, а все остальное – закаленные наемники из Вантита, Славии, а то и вовсе из дальних заморских стран, сердце кричало от бессильной злости, а сам он выл и кусал кулаки. Страшный удар тяжелой конницы уничтожил с разгону все три тысячи, что пытались остановить. Все это красочное войско, веселое и смеющееся, на красивых быстрых конях, стройных и легконогих, с гибкими змеиными шеями и огненными глазами, попросту исчезло, вбитое в землю стальной лавиной. Все случилось чересчур быстро, он едва не заорал, что это опять куявские колдуны, но спохватился: недостойно мужчины все сворачивать на колдунов и волю богов.

Куявы все еще двигались вперед, но уже медленно, кони устали, да и сами всадники в тяжелых доспехах двигались все более неуклюже. И все-таки ломили, как сухую траву, артанскую конницу, и та, вбитая в землю, исчезала бесследно. Тысяча Колесника уже не новички, там опытные воины, там умеющие воевать, сражаться как в одиночку, так и в отрядах, но они просто гибли, как будто против них шли каменные великаны.

Придон бросился к коню.

– Я сам поведу засадный полк!

– Нет, – сказал Вяземайт резко. – Ты тцар!..

– Но я и воин!

– Сейчас ты прежде всего тцар. Воины гибнут, битва продолжается. Но если погибнет тцар, не побегут ли те, кто был близок к победе?

Аснерд поправил громко:

– К последней победе! Мы ведь понимаем, что это их последний вздох.

Придон дернулся, ощутив на плече железную длань Аснерда. Он едва не заплакал от унижения и ярости. Куявы все еще двигаются вперед. Их вроде бы даже не стало меньше, хотя артан перемололи в своих чудовищных жерновах вдвое больше.

Основные силы артан, он не верил глазам, медленно подаются под бешеным напором, теперь полумесяц, выгнутый рогами назад, перевернулся, куявы громят центр и уже приблизились к подножию холма.

Уже не бой, не сражение, даже не битва, а кровавое и жестокое побоище закипело по всему полю. Куявы, как ни устали, но близкая победа прибавила силы, с ликующими криками обрушивали удары длинных мечей, всякий раз повергая артанских воителей, зачастую вместе с их легкими конями. Многие пели, выкрикивали клятвы, у других слезы текли по бледным от ярости лицам.

Артане держались стойко, но их ряды таяли под ударами куявской конницы. Нельзя было сделать шаг, чтобы не наступить на павшего, что в последнем усилии пытался вонзить в тебя нож или хотя бы ухватить и задержать хоть на миг. Земля залита кровью, ноги скользили по вывалившимся внутренностям, спотыкались о срубленные руки, все еще сжимающие оружие, о рассеченные тела.

Невольно отступая под чудовищным натиском, артане сражались яростно, стремясь только поразить врага, никто не пытался убежать от неминуемой смерти. Куявы кричали, пели, молились. Ярость и ощущение победы утроили их силы, они рубили противника, как сочную траву, удары усталых рук становились только сокрушительнее, их кони вздымались на дыбы, дико ржали и стальными подковами с острыми краями крушили черепа артанских лошадей и даже всадников.

Они вырубили три тысячи из пятитысячного отряда Щецина, вырубили почти всех приевцев, выкосили, как косари смерти, больше половины мекленцев, и даже отборные бачиловцы гнулись и трещали под их ударами. И так было, пока они не прорубились к тысячнику Шульгану, у которого сейчас под рукой была тьма, десять тысяч отборной конницы, и его пора уже звать темником.

С шульгановцами куявы сами словно ударились о каменную стену. И устали от страшной сечи, и шульгановцы встали, как горный хребет, что загораживает путь не только людям, но даже ветрам и птицам. Силой не уступали, кони у них тоже рослые, тяжелые, а по своему племенному обычаю они оставляли голой только спину, зато плечи и груди укрыли прочными и легкими стальными доспехами. Да и шлемы пусть не такие цельные, как у куявов, но берегут голову от слабых ударов.

Когда нашла наконец коса на камень, схватка закипела на равных, шульгановцы не отступали ни на шаг, куявы продолжали натиск, люди в передних рядах задыхались от тесноты и духоты. С двух сторон на куявов ударили могучие отряды Плеска и Меклена. По своему обычаю, они сперва забросали куявов топорами, а те не могли закрыться щитами, а потом ударили со всей силой, яростью и стыдом за едва не опозоренную конную рать несокрушимых и победоносных артан.

Земля гудела и стонала, воздух трещал от звона щитов, грохота топоров и мечей по доспехам. Оружие сталкивалось над головами со страшным леденящим звуком, люди сшибались грудь в грудь и, не имея в тесноте возможности размахнуться, хватали друг друга и стаскивали с коней, где на земле, под конскими копытами, старались дотянуться до горла друг друга.

Артане видели на лицах куявов жестокую радость, глаза горят восторгом, впервые артан бьют, бьют не в похвальбе, а взаправду. Артане пытались сами нажать на куявов, отодвинуть, заставить попятиться, крик и грохот металла по металлу стал звонче, чаще. Все рубили, кололи и снова рубили без малейшей передышки, пот заливал лица, дыхание было хриплым, но у каждого из обожженного горла вырывался только родовой клич, а руки снова и снова поднимали топор или меч.