Придон - Никитин Юрий Александрович. Страница 71

Сейчас, пока за место командующего войсками грызлись самые знатные семейства, мстительный Тулей расчетливо велел предоставить его огромный сад прибывшим наемникам под место для пира. Хотя причины для празднества пока не было, но ему посоветовали устроить пир, чтобы поднять боевой дух, показать богатство и величие Куявии, напомнить о ее несокрушимости.

К тому же дворец Дуная располагался сразу за городом, вне его черты, вблизи черных башен, а любой куяв придет в ужас от мысли, что разгулявшиеся наемники начнут пьянствовать и буянить в самом городе. Тогда не только самому хоть не выходи на улицу и не выпускай жену и детей, но и в своем доме надо запираться на все засовы. Сейчас же в саду под деревьями расположились ветераны прошлых боев с артанами, молодняк теснился ближе к дорожкам, посыпанным золотым песком, а для самых прославленных героев и полководцев поставили отдельный навес, где они шумно пили, хвастались, ревниво присматривались друг к другу.

Все судачили о вчерашнем проезде через Куябу великана Дуная на его великанском коне. Руки полководца связывал тонкий ремешок, что лопнет при неосторожном движении могучих дланей богатыря, однако Дунай так и въехал в ворота, за ним бежали и дивились, а потом, осмелев, начали выкрикивать брань, бросались огрызками.

Его жены, на беду, в Куябе не оказалось, Дунай тут же двинулся дальше, она, правда, не в Родстане, а намного ближе, в городке Немежа, навещала престарелых родителей, это займет неделю пути.

Поступок Дуная был нелеп, о нем говорили и судачили. Уже то, что приехал со связанными руками и не позволил никому их развязать, низводило его с поста главнокомандующего до простого воина, если не юродивого. Это даже хуже, чем потеря огромного войска, что, конечно, болезненно ударило всех в стране и ввергло ее в ужас. Но армии теряли и раньше, недавно были разбиты и уничтожены армии Долонца, Одера и Вишневича, однако этот позор, что Дунай претерпел связанными руками, хотя мог бы…

Пир в его саду начался с прибытием первых же отрядов, но люди все прибывали и прибывали. Рабы сбивались с ног, все кухни работали на полную мощь, полуголые повара выскакивали глотнуть свежего воздуха и снова исчезали в чреве чадных дымных помещений. Солнце перешло на западную часть неба, тень стала гуще, а потом и вовсе покрыла весь сад. Легкий ветерок стих, запахи вина, жареного мяса, рыбы стали гуще, плотнее, они дразнили мозг и волновали кровь.

Слуги с ужасом смотрели на таких разных и страшных воинов, невиданных в стенах Куябы. Редкие воины-горцы, с их быстрым резким говором, резко отличались от коренастых и медленных в движениях могучих полтавней, что говорили неспешно, негромко, но дивными среди них казались стрелки-чуйники, чем-то похожие на артан, такие же бронзовотелые, с той лишь разницей, что их тела расписаны синей глиной, а сверху охрой изображены цветы и звериные морды. Отдельной группой сидели хмурые нелюдимые славы. Эти отличались громадным ростом и нечеловеческой силой, к тому же свирепы нравом, и мало кто решался садиться к ним близко. Воины из далекого Вантита, напротив, старались смешиваться с толпой чужаков, всегда высматривали и вынюхивали, однако их ценили за редкое умение ладить с лошадьми, умение подманить табуны диких коней и способность управлять движением птиц.

Кроме этих понятных и уже знакомых куявам воинов, были и наемники из самых дальних стран: дивные, ужасные, одни в шкурах, другие во всевозможных латах: кожаных, медных, бронзовых, железных, некоторые прибыли пешком, другие – конные, а также на ездовых ящерицах, больших бегающих птицах, беговых буйволах и даже на верблюдах.

Тулей, мстя Дунаю за поражение, отдал, по сути, его дворец и сад на разграбление, ибо пьяные наемники наверняка начнут сперва хватать служанок, а потом и вовсе, распалившись, пойдут привычно ломать двери и вытаскивать все, что можно унести. Он сам велел прислать туда, кроме походных кухонь, еще и сотню бочек вина, а также отправил толпу рабов, чтобы служили и ублажали будущих победителей вторгшейся варварской орды.

Огромный сад был заполнен целиком разношерстными воинами, а новые отряды все подходили и подходили. Кое-где пьяные наемники уже рубили деревья и разжигали костры, чтобы самим поджарить присланных быков, не дожидаясь, пока нерасторопные слуги сумеют обслужить всех. В разных частях сада раздавались испуганные женские вскрики, начинались привычные игры.

Сбиваясь с ног, слуги бегом выносили и раскладывали на столах широкие караваи хлеба, огромные круги желтого, как мед, сыра, пряно пахнущего и с дивным вкусом. На огромных блюдах вносили горы печеной рыбы, что водится только высоко в горах, но солдаты, привыкшие к грубой пище, не отличали ее от простой морской и только требовали громко, чтобы несли больше, чтобы вино не иссякало и что пора уже прислать женщин…

В центре сада запели трубы, но не воинские мелодии, а веселые, игривые. Кто-то сразу запел песню, несколько дюжих глоток охотно подхватили. Кое-где пускались в пляс, некоторые ликовали просто потому, что впервые за долгое время наелись досыта, а другие радовались обилию диковинных блюд, о которых будут рассказывать дома после славной победы над дикими артанами.

Для многих в диковинку казалась даже посуда: медная, бронзовая и даже из глины, обожженной таким дивным способом, что глина уже не глина, а что-то вроде темного стекла, блестящего и волшебного на ощупь. В такой посуде подавали супы, похлебки из рыбы, ячменя, бобов, всевозможных земляных злаков. В посуде помельче на стол ставили дичь, печеную рыбу, а жареных вепрей и оленей подавали целиком, их появление воины встречали громкими радостными криками.

Все это подавалось в холодном виде, а когда пришел черед горячих мясных блюд, все уже чувствовали себя почти насытившимися, но завопили, когда четверо могучих слуг поставили на стол исходящего горячим паром жареного быка. А затем столы заполнили жареными тушами оленей, сайгаков, молодых баранов, окороками. Ветчина, корейка – уже без разбору, везде в изобилии широкие плошки с драгоценными пряностями, что любой еде придают жгучий вкус, и тогда даже самый сытый не может удержаться и не схватить еще кусок или ломоть…

Мало кто из этих наемников видел даже половину таких блюд, многие впервые столкнулись с пряностями, хохот раздавался то в одном месте, то в другом, когда какой-нибудь слав зачерпывал горстью красный перец и отправлял в пасть, а потом с красным лицом и выпученными глазами беспомощно разевал рот и знаками умолял дать ему воды, пока не превратился в пепел на этом магическом огне.

Горцы, насытившись первыми, начали шляться по саду и затевать ссоры. Хвастаться шрамами, рассказывать о победах, а славы, напротив, ни один не поднялся из-за стола, ели и пили все, что перед ними ставили, над блюдами наклонялись так, что могли есть даже без помощи рук, по сторонам поглядывали молча и зверовато.

Взошла луна на темнеющем небе, по всему саду зажгли факелы, но еще ярче полыхали костры. Их разожгли просто так, из любви к огню, а на дрова порубили в первую очередь те дивные деревья, чтобы посмотреть, какие они внутри.

Воздух был горячий, плотный, напоенный запахами вина, мяса, рыбы, сыра. На столы подали драгоценную посуду из серебра, многие блюда были украшены драгоценными камнями. Это уже принесли из дворца Дуная, а вскоре, помимо десятков бочек вина, присланных Тулеем, появились сотни кувшинов с драгоценным вином из заморских стран. Даже вдрызг пьяные наемники оценили прелесть этих вин, заорали восторженно и тут же бросились грабить винные подвалы Дуная, где вино только самое выдержанное, редкое, дорогое.

Кто-то заорал некстати, что Тулей пожадничал, прислав им вино в простых бочках, как каким-то бедным поселенцам. А они – доблестные спасители Куявии, но его никто не поддержал, ибо из подвалов Дуная несли драгоценные вина, их можно пить вволю, пить не из чаш, а прямо из кувшинов, у Дуная даже в бочках оказалось вино настольно крепкое и одновременно нежное, что пили даже угрюмые славы, которые вообще-то к вину раньше выказывали полнейшее равнодушие.