Трое и боги - Никитин Юрий Александрович. Страница 66
– Да и почто от них никто не знает, каков мир здесь? А то были бы совсем другие россказни о трех подземных царствах!
Таргитай тяжело брел через снег, запыхивался. На волхва оглянулся победно.
– Боги тоже не лаптями по ушам битые! Второй день Иваш и Забава проводят в вирии!
К его удивлению, Олег сказал после долгого молчания:
– День в солнечном вирии, среди богов и небожителей, а потом сразу сюда, под черное солнце? Это еще хуже. Мне сдается, Среча и Несреча решили позабавиться. Или побились об заклад, насколько хватит их любви. Для того и наградили… или наказали обоих бессмертием. Одно дело помучиться короткую жизнь, все равно, мол, скоро все оборвется, другое – терпеть вечно. Каждый рано или поздно выкажет свое нутро. Настоящее!
Таргитай ускорил шаг. Даже прямая спина выражала несогласие с трезво мыслящим волхвом. Любовь – вечная, даже говорить иное как-то очень нехорошо.
Стены ущелья сузились настолько, что, если бы и хотели обойти одинокую землянку, не сумели бы. Но оба уже падали на каждом шагу. Олег все чаще полз, Таргитай оказался крепче, тут же подхватывал, дурак мягкосердечный, падал сам.
Ветер зло и безостановочно дул в лицо. Оба закрывались руками от мелких, как иглы, кристалликов льда. Волосы обледенели, сосульки свисали на плечи, уже не таяли. Наконец Таргитай словно бы сломался. Падал в снег на каждом шагу, ползти отказывался, застывшее лицо не двигалось. Олег с ужасом думал, не умер ли уже Таргитай.
– Не спи, замерзнешь, – просипел он уже в десятый раз. Толчками разбудил дударя, тот уже начинал сворачиваться калачиком, сам кое-как поднялся. – Если доползем до той хатки…
– Там… мертвяки…
– Мы тоже… почти.
Задубевший, ничего не видя, потому что слезы замерзали на обледенелых лицах, Олег где полз, где кое-как передвигал ноги. В голове оставалась только одна мысль: не выпустить из стиснутых пальцев нечто мохнатое, грубое.
И только эта мысль не давала уйти в забытье самому.
Олег не помнил и никогда бы не смог вспомнить, сколько прошло времени до того, как что-то ударило в лицо. Он упал, ощутив лишь толчок, не удар: вместо лица теперь был мерзлый камень. Рядом рухнуло нечто, похожее скорее на замороженное бревно, чем на человека.
Сладостное тепло пошло изнутри, обволокло всего. Он провалился в сладостный сон.
Было так больно, что Таргитай заплакал, еще не раскрывая глаз. Все тело сотрясали корчи. Ему было зябко, холодно, он чувствовал себя так, будто голого окунули в прорубь и выставили потом на ледяном ветру.
Издали донесся медленный раскатистый голос:
– Дрожи, дрожи… Сильнее дрожи! Вытрясай из себя холод…
Он сумел открыть глаза, чтобы увидеть мучителя. Над ним плавало огромное лицо, перекашивалось. Таргитай стряхнул деревянной рукой слезы, с трудом узнал Олега. Лицо волхва распухло, как покусанное пчелами, обвисло, пошло багрово-темными пятнами. Как здешнее небо, подумал Таргитай вяло.
– Где мы? – прошептал Таргитай.
– Совсем уши отсидел, – просипел Олег. – Забыл?
Таргитаю не чудилось, волхва в самом деле шатало. Таргитая затрясло сильнее. На нем был ворох шкур, в поле зрения появилась рука в трупных пятнах. В худых пальцах мертвеца трясся узкий ковш. Таргитай отшатнулся. Олег рыкнул, и Таргитай со страхом сообразил, что и рука принадлежала Олегу. Тот держался за ложе, руки, как и лицо, были в таких же нехороших пятнах. Такие Таргитай уже видел: в их лесной деревне обмораживались нередко.
Он кое-как взял ковш. Олег не отпускал, и хорошо сделал, деревянные пальцы не слушались, ковш выскальзывал, как рыба.
Горло обожгло. Он поперхнулся, огненный валун прокатился по горлу, вломился в желудок. Таргитай взвыл, вскочил как ошпаренный. Сильные руки удержали так уверенно, что решил было, что Мрак отыскал и спас, но, оборотившись, увидел хмурое лицо волхва.
– Хватит. – Голос был сиплый, битый морозом. – Не лакай, аки пес голодный. Сгоришь.
– Лучше сгореть… чем утопнуть…
– Певец! – Олег смотрел с отвращением. – Не можешь без красивостей. А мне потом твои кишки выгребай за порог?
Он отодвинулся и как бы растворился в зыбкой стене. Таргитай пощупал вокруг себя пол, холодные камни, плотно подогнанные друг к другу. Отполированные до блеска, будто по ним ходят не одну сотню лет…
Плечи зябко передернулись. И от холода, и вообще… Стены просторной ямы, где он лежал, кое-где поддерживают жерди, но комья земли все же отваливались, лежали серые, как мыши. Все шевелилось и плавало как в тумане.
Он потер глаза, сообразил, что в углу из-за камней поднимается дым, настолько плотный, что в двух шагах уже ничего не видно. Потому Олег исчез. А дым колышется, уплотняется, где-то уходит воронкой, тут изгибается, как ветка дерева, чудного и сказочного…
Тут же начал представлять, что на что похоже, ощутил себя в своем родном мире, но огромным усилием заставил себя вынырнуть в этот жестокий и негостеприимный мир. Вынырнул и ощутил непривычную гордость. Не ушел, как обычно. Вернулся сам, никто не тряс и не тер уши!
Дым заполнял всю яму. Призрачные существа толкались и обижали друг друга, прежде чем отыскивали наверху какую-то щель и выкарабкивались на свободу. За стеной дыма чувствовалось шевеление.
– Олег… где мы?
Оттуда, из дыма, начала выдвигаться страшная фигура. Таргитай отшатнулся, не сразу с выпрыгивающим сердцем узнал Олега.
– Все там же.
– Где?
Волхв, потеряв к нему интерес, мол, живой и ладно, ушел сквозь дым. Там слышались надтреснутые голоса. Таргитай невольно прислушивался. Когда последняя дрожь ушла, оставив мышцы сладко ныть, как после тяжкой работы, он кое-как поднялся, пошел сквозь дым, хватаясь за стену.
На ровных каменных плитах, обтесанных и даже сглаженных сверху, сидели старик и старуха. Сгорбленные, сморщенные, похожие настолько, что даже брат и сестра не были бы так схожи – явно прожили вдвоем очень долгую жизнь, притерлись, спохожились.
Олег расположился на полу, подстелив душегрейку. Голая спина, смазанная вонючим жиром, была повернута к Таргитаю. Того перекосило от жалости: темно-багровые пятна, похожие на трупные, выступали из-под красных волос и опускались по шее до поясницы, уходя под широкий ремень. Олег был обморожен так, что чудо, как сумел дотащить его…
Таргитай посмотрел на свои руки, обнаженную грудь, ощутил острый укол вины. Он пострадал меньше, хотя и у него распухли ноги и ныло обмороженное лицо.
Старик поднял на Таргитая глаза, мутные и почти белые от долгой старости.
– А это…
– Это внук Тараса. – Голос Олега был чужой, пустой, как дупло. – Того самого, что в детстве, говорят, повесил на дубок свою секиру, лег спать, а когда проснулся, дубок уже вырос на пять саженей.
Старуха осуждающе покачала головой. Старик засмеялся дробным, как горох, старческим смешком.
– Да, если тот, то он любил поспать… А на деревья лазить не умел, все парни потешались. Все по гнездам шарили, яйца собирали, а он понизу ходил, сумки носил.
Старуха буркнула:
– Как будто ты видел!
– Я уже с печи не слезал, но внуки, что с Тарасом бегали, рассказывали… Так что в родне. Тарас мне доводится внуком по двоюродному брату, а ты, значится, в родстве со мной через эту вот ведьму, что и здесь меня грызет и пилит, житья от нее нету!
Старуха ткнула его в бок, впрочем, не больно, но старик заохал, страшно перекосил рожу.
– Как вам здесь? – спросил Олег напряженно.
Старик пожал плечами:
– А чо? Ничо. Человек не зверь, везде приживется.
– Нам мало надо, – объяснила старуха. – Нам завсегда мало было надо. А вы-то как здесь оказались? Много баек мы слыхивали, кощунники и тута есть, но чтоб живые сюда забредали… Нет, такого не помню. А ты, старый?
Старик покачал головой:
– Не было. Вы – первые. О вас будут рассказывать, слагать кощуны…
Олег с раздражением отмахнулся:
– Это уж точно, у нас есть один. Хлебом не корми – дай соврать о своих, ну, пусть наших, деяниях великих и славных. Только и он, скорее всего, не успеет. У нас мало того, чего раньше никогда не замечали.