Уши в трубочку - Никитин Юрий Александрович. Страница 30

Она фыркнула громче:

– Но ты не один?

– Увы, – сказал я, – как я завидую голотуриям…

– А что в них особенного?

– Говорят, размножаются почкованием. Или делением, не помню. А то и отводками, как малина. Нет, малина усами… Слышишь, в той стороне шум? Там автострада. Пойдем скорее.

Она спросила с тревогой:

– Здесь очень опасно?

– Очень, – заверил я. – Как бы хорошо могла сложиться судьба Серого Волка, если бы не заговорил в лесу с незнакомой Красной Шапочкой! Но лес диктует свои законы…

Деревья расступились, блеснуло серое асфальтовое покрытие. Когда выбегали на обочину, пронеслась легковая машина, но нас заметить не успели, за рулем обнимающаяся парочка, такие даже заметили бы… на фиг мы им? Разве что там Эммануэль…

Торкесса облизала губы, взгляд беспомощно метнулся по сторонам.

– Пить хочется… У меня от того жара все высохло. Посмотри, не появились морщинки? Да не там, у глаз! Когда выберемся отсюда, надо добраться до первого же автомата с газированной водой.

Я удивился:

– Почему не пила в баре?

– Стриптиз-баре, – уточнила она ядовито.

– Стриптиз-баре, – повторил я. – На голых баб засмотрелась? Вот уж не знал твои самые сокровенные фантазии… Или это еще не самые?

Она вспыхнула:

– Я старалась увести тебя оттуда! Хоть и умирала от жажды.

Я, не глядя, пошарил в заднем кармане, пальцы ощутили гладкий бок банки.

– Вот джин с тоником. Правда, теплый.

Не расслышала, переспросила:

– Джин с тоненьким?

– Джин с гипертоником, – пояснил я. – Пей, понравится. Говорят, утоляет жажду. Но хорош и сам по себе.

Она отхлебнула, скривилась, но пересохшие губы присосались, как вакуумный насос, я слышал бульканье, баночка постепенно запрокидывалась донышком вверх. Когда язык торкессы ловил последние капли, глаза ее блестели, а волосы сами по себе красиво растрепались по ветру.

– Дорогой, – промурлыкала она. – Ты как-то говорил, что у меня рыльце в паху… Ты что имел в виду, хи-хи, пративный?

– Ого, – ответил я, – что у вас за метаболизм, что тебя так шибануло? Держись, лапочка. Мы на задании. А жизнь, она, как зебра, полосатая.

– Это не жизнь полосатая, это ты зигзугами двигаешься!

– Зигзагами.

– Тебе бы только с женщиной спорить! Ты же знаешь, что я не права, значит – должен извиниться!

– Я бы это сделал, – признался я, – меня пугают репарации…

– Надо сочетать приятное с еще более приятным!

– Да, но разные цивилизации – разный подход к понятию приятного, если ты, конечно, не общечеловек, те со всеми находят общий язык по тому общему, что у них ниже пояса.

Она посмотрела на меня с подозрением:

– А ты…

– Человек, человек, – поспешно заверил я. – И ничто человеческое мне не чуждо, хотя в этом случае под словом «человеческое» надо понимать «дочеловеческое», вот такой удивительный у нас язык. Ну, ты же знаешь, для чего он нам дан…

– Знаю, – воскликнула она и высунула его забавной трубочкой.

– Чтобы скрывать свои мысли, – поправил я поучительно и добавил мысленно «дура». – Какая же ты агентша галактической, а то и метагалактической цивилизации…

Она беспечно отмахнулась:

– Я ведь из простой имперской разведки обычной галактики ста миллионов звезд, к тому же – новичок, а метагалактиане, или, как их у нас называют просто, метагалакты, в эти дела не вмешиваются. Их задача посложнее…

– Какая?

Она посмотрела на меня с некоторым удивлением:

– Не знаете?.. Странно. По-моему, об этом по всем галактикам, простите за вульгаризм, в лапти звонят. Известно, что именно на Земле находится Первая Мудрость. Да, та самая, которая… которая, собственно, породила все остальные, как сверкающий бриллиант рождает мириады бликов, что прыгают по стенам и потолку… Кто владеет этой Прамудростью, тот, понятно, владеет всем.

Я вздрогнул, поежился:

– Извини, что оторвал. Я понимаю, тоже жаждется включиться в эти поиски, верно?

– Ну… почему бы первой не наткнуться на нее мне? Случается всякое.

– Всякое, – согласился я. – Только даю голову на отрез, что за это время, что мне помогаешь, ее не найдут.

Она повернулась ко мне всем телом:

– Уверен?

– Абсолютно, – ответил я твердо. Насколько я помню, ее искали все, начиная от Гильгамеша, кончая Васисуалием Лоханкиным, а потом уже было не до поисков Великой Сермяжной Правды, она же Великая Дерюжная и уже много других разных слов, от некоторых загорелась бы бумага, если бы их удалось напечатать, не расплавив формы. – Это очень трудный поиск! И, насколько знаю, ваша разведка даже не представляет, где ее искать?

Она в нерешительности развела руками:

– Вообще-то круг нашими специалистами очерчен… Это осторожные расспросы стариков и старух, общение с людьми от земли, раскопки курганов…

Я покачал головой:

– Кто же так ищет?..

– А что не так?

– Кто же так ищет? – сказал я с горькой иронией. – Я бы пробовал искать в шепоте листвы, в звоне ручья, в нежном вздохе утренней зари!.. А вы присмотрелись к движениям ушуиста в урюпинском леспромхозе? Говорят, в каждом движении каратеки, йоги или тэквондиста собрано сто томов вселенской мудрости, глубочайшая философия и тончайшая поэзия амеб и даже инфузорий-туфелек, замешанная на мировоззрении хламидомонад!.. Я, понятно, не нашел, слишком глубоко копать, но это я, а то – вы!.. Только надо сразу искать в Подмосковье или в Урюпинске, чтоб, значит, тэквондизм был обогащен чисто русской духовностью…

Я видел ее потрясенное лицо. Похоже, сообразила, что, сузив поиски, все их звездные экспедиции все эти многие тысячелетия копают не там.

– Я им сейчас же…

– Но и это не все, – сказал я. – Потом я расскажу больше. Но пока… а вон еще автомобиль!

По дороге, бодро подпрыгивая на рытвинах, несся раздолбанный жигуль, капот помят, вмятина и на боку, зато на крыше антенна за двести баксов, притормозил, я старался улыбаться как можно дружелюбнее, но, когда посмотрел на водителя, понял, что такой не побоится останавливаться ночью перед голосующими бандитами.

– Ну че? – спросил он дружелюбно. – Чем дальше в лес, тем третий лишний?.. Где вы его оставили? Впрочем, все равно садитесь…

Я открыл для торкессы дверь на заднее сиденье, сам сел рядом с водителем, так требуют правила вежливости. Он почти упирается головой в крышу, а его плечо касается моего, хотя я старался прижаться к дверце.

– Мы были только вдвоем, – сообщил я.

Он отмахнулся:

– Да по мне, хотя бы вы его и съели…

Машина все набирала скорость, деревья замелькали по обе стороны. Иногда слева с легким шорохом проносилось нечто серое, там полоса встречного движения. Я поинтересовался осторожно:

– Не слишком ли круто ведешь?

Он отмахнулся:

– Живем один раз. А разговоров… И вообще: живем только один раз, а первый блин – всегда комом!

– Жизнь дается один раз, – согласился я, – а удается еще реже. Потому я бы сбавил вон на том повороте скорость…

– Зачем? – удивился он. – Гаишники начнут попадаться только от магистрали. Я сверну к Гаврикову, вас оставить на развилке?

Торкесса все это время молчала, что подвиг для женщины, спросила нерешительно в наши спины:

– Село Малая Урюпинка отсюда далеко?

Я подумал, сдвинул плечами.

– Судя по всему, это где-то возле знаменитого Урюпинска. Если так, отыскать нетрудно. А что там?

Она помялась, на лице нерешительность и даже некоторый страх.

– Там один…

Я взглянул на водителя, прикинул быстро, спросил:

– Мужик, хочешь десять баксов заработать?

Он покосился на меня настороженно:

– За что?

– Подкинь нас, да побыстрее, к легкому метро.

– Пятнадцать, – сказал он твердо.

– Идет, – согласился я.

Он досадливо крякнул:

– Эх, надо было двадцать… Ладно, если вы даже наркоту везете, то меня не впутывайте. Я ничего не знаю и вообще вас не видел. А деньги не фальшивые?

– Да кто их теперь различит, – ответил я. – Но если хочешь, могу в юанях.