Уши в трубочку - Никитин Юрий Александрович. Страница 36

– Поехали, – сказал я со вздохом. – Похоже, того гада все-таки потеряли.

– Ты совсем бесчувственный, – упрекнула она. – Это же твои земляне!

– Чем меньше грудь у женщины, – заметил я, – тем ближе к сердцу она воспринимает происходящее.

Она тут же заткнулась, я постепенно сбавлял скорость, повернулся к торкессе.

– Думай, – сказал я требовательно. – Хоть ты и красивая, этого достаточно, признаю, но сейчас я ничего не могу предложить, как ждать, пока нас не попытаются достать снова. А для этого лучше всего сходить пока в стриптиз-бар, расслабиться…

– Нет! – сказала она поспешно. – Я лучше буду думать. Ты слишком уж пялишься на этих толстых. Не понимаю, что мужчины находят в толстых? Толстыми быть так легко, а пусть попробуют похудеть… Есть еще одна ниточка, но слишком тонкая, ее вряд ли стоит принимать во внимание…

Я воспрянул духом, ведь самые тонкие как раз на поверку и оказываются самыми прочными, а то и вообще единственными:

– Рожай, рожай быстрее!

Она взглянула с испугом:

– Что, уже?.. А когда ты успел? Я пока не чувствую даже шевеления… Правда, если хорошо прислушаться…

Я прервал торопливо:

– Не надо! Не надо прислушиваться. Такое наприслушиваешь, что… Выкладывай, выкладывай!.. Да не в современном смысле, а в том старом: говори, что знаешь об этом самом… который, как богатый жених, пока еще на тонкой ниточке!

Она смотрела с недоумением, потом поморщилась, проговорила нехотя:

– Местная резидентура пользуется иногда услугами и местного отребья. Когда надо что-то достать, купить, украсть… Так вот был замечен некий Вовик, не то промышляет краденым, не то сам это краденое… украдывает. Его завербовали, он работает на них уже давно…

– Оставь подробности следователю, – сказал я нетерпеливо. – Говори адрес!

– Сворачивай назад к Северному Бутову…

– Ясно, – сказал я удовлетворенно, – разве в Северном может быть что-то приличное?

Она сказала ядовито:

– А если бы ты жил в Северном, что сказал бы?

– Но я там не живу, – ответил я резонно, – а теперь куда?

Машина глотала километры, оставляя позади, правда, их же, но уже использованные, а впереди вырастали высокие светлые дома, затейливо украшенные, яркие, суперсовременные, с широкими удобными улицами, все строится на вырост, уже с учетом не телег и карет, как строили Тверскую и весь Центр, а растущего вала автомобилей.

– Сверни вон на ту магистраль…

– Молодец, – похвалил я, – не умничаешь, пальцем показываешь. Ты просто идеальная женщина! А теперь куды?

– Поверни направо… Направо, я сказала!

– Извини, – сказал я виновато, – чисто мужской рефлекс…

Мы проскочили перед носом автобуса, рядом мелькнула серая стена дома, я снизил скорость, торкесса снова указала пальчиком:

– Он скрывается в этом доме!

Я окинул взглядом гигантское здание, их иногда называют китайской стеной за длину, да и семнадцать этажей – это семнадцать, а не, скажем, двенадцать.

– Предлагаешь прочесать?

– Можно бы, – ответила она возбужденно, – но, к счастью, он в прошлый раз на месте преступления неосторожно чихнул, это его и погубило.

– Как? – спросил я. – Лопнул?

– Нет, но по капельке мокроты, вылетевшей из горла и попавшей на стену, мы сразу же определили, что он самец, высокий рост, глаза голубые, арийские, вид нордический, на левой щеке шрам, на правом виске родинка, ему двадцать семь лет три месяца и шесть дней, а проживает в этом доме в квартире семьсот восемнадцать!

Я сказал с великим уважением:

– И это все по капельке слюны? Которая к тому же сразу высохла… Круто!

– Да, – сказала она нетерпеливо, – у нас совершенные методы анализа. К тому же все данные подтвердились благодаря там же найденному паспорту, который преступник выронил при грабеже. Мы идем или нет?

Я приткнул машину между стареньким жигуленком и навороченным джипом, торкесса дождалась, пока распахну дверцу с ее стороны, женщины быстро садятся на голову. Консьержка отсутствует, дверной замок сломан, на стене нацарапан номер кода, стены расписаны всякой дрянью, а в лифте пахнет мочой. Торкесса высоко вскинула брови, поморщилась, я сказал:

– Статистика говорит, что в лифтах чаще писают люди, чем собаки!

Она буркнула:

– Мы к такому сейчас и идем.

– Ну у тебя и нос, – похвалил я. – Везде дерьмо чует!

ГЛАВА 14

Она брезгливо отвернулась. Лифт поднял нас на семнадцатый этаж, мы вышли настороженные, я сунул руку в карман и стиснул рукоять пистолета. Торкесса подошла к двери с номером семьсот восемнадцать, я хоть и без такого удивительного носа, что везде дерьмо чует, но сразу определил, что квартира однокомнатная, ибо трехкомнатная рядом, а на той стороне площадки две двухкомнатные, хозяин небогат, дверь простая, без наворотов…

Я полагал, что торкесса будет звонить, приготовился спрятаться, если хозяин вздумает рассматривать звонящего через глазок, однако она сразу же сунула в замочную скважину шпильку для волос, у меня научилась, волосы красивой волной хлынули на спину. Я засмотрелся, забалдевший, не заметил даже, как дверь абсолютно тихо приоткрылась.

С пистолетами в руках мы проскользнули в прихожую. Я придержал язычок замка, чтобы не щелкнул, осторожно прикрыл дверь. Когда обернулся, напротив меня оказался парень с вытаращенными глазами, глупым лицом и пистолетом в руке, а миниатюрная женщина с обалденной фигурой, с падающими на спину роскошными волосами уже прихорашивалась перед другим зеркалом.

– В квартире тихо, – прошептал я. – Никого нет?

– Почему так решил?

– Тихо же, – повторил я шепотом.

– Он может слушать музыку в наушниках, – строго отпарировала она.

Из ее сумочки появились щеточки, цилиндрические палочки, тюбики, флакончики, все это разложила на полочке перед зеркалом и, всматриваясь в свое отражение, быстро и умело накрасила ресницы. Они на глазах удлинились, стали густыми и пушистыми, в глазах появился загадочный блеск, синева стала ярче, просто пронзительно яркой, радужная оболочка словно расширилась на половину глазного яблока, а ее умелые пальцы тем временем уже ровняли брови: где выщипала, где подкрасила, продлила дуги к вискам, придавая модную в этом сезоне знойную восточность, кончики пальцев постучали по щекам, потерли круговыми движениями под глазами, затем вскинула голову и резко взбила тыльной стороной пальцев, значит, где ногти, подбородок, сильно натягивая шею.

Из сумочки появились более объемные коробочки для накладывания маски, но взглянула в мое ошалевшее лицо, скривилась, сказала с сожалением:

– Ладно, в другой раз…

– Ты же выглядишь молодо, – сказал я с трудом, ненавижу говорить глупости, а разве это не глупость – уверять молодую женщину, что она выглядит молодо, – круто, клево! Тебе не дашь даже и… в самом деле не дашь, правда!

Она благодарно улыбнулась, дура, как же на это все покупаются, а еще магистр звездных наук, и с пистолетом в обеих руках, чуть враскорячку, готовая стрелять в любой миг, палец на курке, напряженная, как струна, из-за чего ее прелести вздуваются под тонкой тканью моей рубашки еще выразительнее, двинулась из прихожей, не шибко просторной, к тому же заставленной с одной стороны обувью, а с другой стороны столиками, шкафчиками, а на стене из-за недостатка места два велосипеда на вбитых крюках, один над другим.

Я на всякий случай коснулся зеркала – это оказалось, как я и ожидал, зеркальной дверцей шкафа, открылся длинный ряд одежды на плечиках. Торкесса оглянулась, я все еще не следовал за нею, за ворохом одежды кто-то может спрятаться, сто раз такое в кино видел, это только в анекдотах тут стоит голый мужик и ждет трамвая, а наяву, в смысле в кине, здесь обычно крутой дядя с автоматом в загорелых руках.

– Что-нибудь интересное? – спросила она шепотом.

– Не очень, – ответил я, рассматривая за двумя двубортными костюмами изящный камзол с золотыми галунами и позументами, новенький мундир с эполетами, темный, слегка потертый сюртук с двумя большими звездами и алой лентой через плечо, а также набор вязаных рубашек, которые так хорошо надевать и под кирасы, и под стальные доспехи. – Но, чувствуется, хозяин здесь живет довольно давно… Кроме того, хозяйственный, что не переходит в скупость, однако достаточно бережлив.