Уши в трубочку - Никитин Юрий Александрович. Страница 37
Она поморщилась:
– Их служба очень прижимиста! Плохо оплачивает агентов, так и работают.
– Экономика – это все, – согласился я и добавил, умничая: – Как сказал Карл Маркс.
– Не все, – возразила она из кастовой солидарности. – Служит же!
– Наверное, не демократ, – предположил я. – Или совсем дурак.
Она потихоньку кралась бесшумным охотничьим шагом, пистолет грациозно в двух руках, колени сильно согнуты, отчего и без того оттопыренная задница выпячивается так провокационно, что уже не ухватить хочется, а дать хар-р-рошего пинка, чтобы по всем остальным помещениям прокатилась кунфуиной ниндзей.
Справа две двери, одну пропустила, там на двери изображение писающего ангелочка, а когда я поравнялся с этим херувимчиком, которому, оказывается, ничто человеческое не чуждо, мы одновременно дернули на себя двери и наставили пистолеты в открывшиеся туалет и ванную. В моем туалете ничего необычного: сральник, биде, зеркало на стене и полуоборванный рулон туалетной бумаги. Да еще толкач с пластиковой ручкой, на которой видны следы острых зубов.
Судя по лицу торкессы, она тоже смотрит вовсе не в королевскую ванную. Я сдвинулся, заглянул: обычная дешевая, даже не Шарко, ванну из экономии места убрали, зато есть большое зеркало, на полочке множество кремов и шампуней, два сорта мыла, словно здесь не мужчина живет, бритвенный прибор антикварной работы, я рассмотрел на ручке надпись готическим шрифтом: «Kaizer Vilgelm Oranski».
Торкесса взглянула на потолок, на стены, шепнула:
– Здесь его нет… Посмотрим дальше.
За дверью в комнату послышалось движение, странные хлопающие звуки. Мы встали по обе стороны, торкесса несколько раз набрала в грудь воздух, делая гипервентиляцию перед прыжком, я засмотрелся на ее вздувающуюся грудь, что поднималась, грозя прорвать ткань, затем ее глаза затуманились, она пошатнулась, я едва успел подхватить теряющую сознание. Она обвисла в моих руках, но пистолет не выпустила, я прижал ее, такую мягкую, податливую, нежную, женственную, расстегнул рубашку и начал делать прямой массаж сердца. Но так как не знаю, с какой стороны у них сердце, то на всякий случай делал этот массаж, как умел, во всех местах, где предполагал у женщины, да еще инопланетянки, сердце. Ведь оказалось же у натурщицы Пикасса одно замечательное женское место вообще за ухом…
Торкесса медленно приходила в себя, вздрогнула, отпихнула мои руки, хоть все еще слабыми вздрагивающими лапками. Ее голос подрагивал от неловкости:
– Сделала на один вдох больше…
– И перенасытила легкие кислородом, – добавил я. – Это значит, что наши метаболизмы очень похожи. У нас могут быть дети.
В ее глазах появился ужас, она отпрянула, начала поспешно застегивать рубашку.
– Дети?.. Мерзавец! Ты уже успел?
– Нет, – промямлил я, – что ты… Я только искусственное дыхание…
– А почему у меня такое странное ощущение…
– Да это как-то само… – сказал я в неловкости. – Само собой… понимаешь… Это неконтролируемо… Но я, кажется, успел крикнуть: «Берегись!»
Она прошипела с ненавистью:
– Только кажется?
Ее руки торопливо застегивали, одергивали, поправляли рукава, я дивился своему хитроумному инстинкту, что вот так, без всякого участия сознания сумел, гад такой, меня не спрашивая, наглец, мол, он же старше разума, тот вообще молокосос, вот и взял власть в свои руки.
– Ну ты че, – сказал я и вытер рукавом нос, – обещаю на тебе жениться, если тебя последствия как-то волнительнуют…
Она едва не взорвалась, как граната с выдернутой чекой, в глазах боевые лазерные лучи, я побоялся, что заметят через дверь с той стороны, прошипел и указал пальцем, хотя вроде бы и неприлично для принца галактической Империи. Она со злостью в глазах отвернулась, мы снова заняли позиции, она оглянулась в мою сторону, я пнул в дверь ногой, дурак, забыл, что по правилам пожарной безопасности все двери отворяются только наружу, чтобы проще выбегать в дыму, нога занемела, но торкесса быстро дернула дверь на себя, ударив меня еще и по лбу, прыгнула вовнутрь, я ринулся следом, успел увидеть только ее гибкий силуэт, что как пропеллер появлялся и исчезал за креслами, столами и диванами: передвигалась торкесса исключительно кувырками.
Я постоял, наблюдая, хлопающие звуки повторились, повернул голову и направил в ту сторону пистолет, но это всего лишь приоткрыта дверь на балкон, ветер треплет кусок картона, накрывающий что-то массивное, громоздкое, занимающее всю правую от двери сторону. Картон придавлен одним-единственным кирпичом, так что если рванет сильный ветер, то смахнет, как пить дать, а слабый ветерок вот так постепенно сдвинет к краю, а потом и вовсе свалит, перепугав соседей снизу…
Из-за массивного кресла поднялась ее голова. Прекрасные волосы струятся бесподобным красным водопадом, я засмотрелся, торкесса перехватила мой взгляд, прошипела зло:
– Его здесь нет.
– Мы еще не смотрели на балконе, – сказал я, – и вот там… Что за теми дверьми?
Она резко повернулась, дуло пистолета нацелилось в неприметную дверь, что, скорее всего, гардеробная, ведь в прихожей только для верхней одежды, да еще для одежды гостей, а здесь должна быть своя…
Пока я додумывал, торкесса уже подкралась на цыпочках, пинком отворила дверь, у нее почему-то открылась вовнутрь, некоторое время стояла в напряженной позе, готовая к немедленной стрельбе, я подбежал и первым вскочил вовнутрь, я же мужчина, к тому же, возможно, защищаю мать своего ребенка, хотя, хоть убей, не помню, как это я, вот наваждение, вот довела меня, вот это и называется: голову потерял…
Эта комнатка поменьше, обычный рабочий кабинет: стол с компьютером, на тумбочках факс, принтер, сканер. Над столом полочки для лазерных дисков, десяток внешних хардов, горсть флеш-памяти, интерфейс USB, очень удобно, все мечтаю сам такие завести, на столе всякая мелочь, слева еще один стол, почти весь завален дисками и дискетами, лентами стримера, книгами со странным шрифтом, свернутыми в трубку грамотами, глиняными и бронзовыми табличками с наполовину стершимися письменами.
– Да, – заметил я, – он в самом деле давненько снимает здесь квартиру. Если платит регулярно, то хозяин на нем заработал не один миллион. А то и миллиард. Проще было эту квартиру купить.
Она скривилась пренебрежительно:
– Ты совсем тупой? Я же сказала, им едва-едва платят!.. Только и хватает на аренду. Да и то вот такой жалкой квартирки…
– Да, – согласился я, – это домик совсем не элитный. И не экстра-класса. Даже не бизнес-класса… Что вон там?
Она проследила за моим взглядом, сдвинула плечами.
– Наверное, дверь на балкон. Ты лучше вернись и хорошенько осмотри кухню. А я посмотрю здесь… Нет, лучше я осмотрю кухню, что вы, мужчины, в ней понимаете!
– Хорошо, – ответил я. – К моему возвращению приготовь яичницу с ветчиной.
И поскорее шагнул за ту дверь, чтобы не услышать разъяренные выклики. Комната просто обставленная и без особых претензий, чувствуется мужское пренебрежение ко всяким украшениям, просто большая просторная комната с бильярдным столом посредине, десятком легких удобных кресел. На стене удобная подставка для киев разнообразной длины и толщины, а разноцветные шары в беспорядке застыли на зеленом поле.
Я взял в руки кий, повертел, выбрал другой, по руке, прицелился, ударил. Сухой щелчок, шар помчался через поле, ударился о красный, о белый, стукнулся о борт и, откатившись, мягко провалился в лузу. Красный тоже нырнул в боковую лузу, а белый встал прямо перед зияющей дырой, промахнуться по нему просто грех…
– В Лас-Вегас махнуть, – пробормотал я, ошеломленный, – что ли… Я ж могу там раздеть самого Карузо…
На всякий случай стукнул еще пару раз, и все шары послушно и с лакейской готовностью закатились в лузы. Дык я король бильярда, мелькнула мысль. Вот так живешь и не знаешь своих талантов. Что за жизнь, это же сплошной обман, столько пришлось идти не по той дороге!
Очень хотелось сыграть еще партию, но пересилил себя, пошел дальше, следующая комната служит для приема гостей за столом, здесь все значительно дороже, одна хрустальная люстра чего стоит, мебель дорогая, антикварная, ножки в сложной резьбе, там амуры, драконы, ахиллесы и аяксы, вздыбленные львы и орлы с распущенными крыльями, а под дальней стеной изящное фортепиано с гипсовым бюстом Бетховена. Я подошел, всмотрелся, оказалось, что это не гипс, а белый мрамор и не фортепиано, а добротный рояль.