Уши в трубочку - Никитин Юрий Александрович. Страница 48

– Куда теперь? – спросила она удрученно. – Все следы потеряны.

– Не все, – возразил я.

– А какие есть?

– Не знаю. Но всё оставляет свои следы, не знала?

– Нет, – призналась она.

– Всё, – сказал я твердо. – А мы наследили дай боже. Танки сглаза не боятся.

Она в удивлении открыла рот:

– Какие танки?

– Большие, – объяснил я. – Чем больше, тем неглазливее! Не говорить же то, к чему поручик Ржевский приучил даже эхо? Надо же и такому интеллигенту, как я, чем-то разнообразить речь, чтобы не проигрывать в красочности народу, из которого вышел! Или тебе объяснить, что такое народный интеллигент?

Она опасливо отодвинулась.

– Не надо. Лучше пойдем в вертолет, а то понабегут всякие… Я его увела у ротозеев, что зачем-то опустились возле трех столкнувшихся машин на дороге…

Я только сейчас обратил внимание, что на боку вертолета крупно написано: «ГАИ».

– Понабегут? – спросил я. – Уже бегут! Оставь вертолет, лучше сделаем вид, что мы ни при чем. И – смываемся. Смываемся!

Часть II

ГЛАВА 1

Рядом гиперсуперуниверсам «Мега», «Икея» и «Ашан», все под одной крышей, целый роскошный город, а не магазин, с фонтанами, верблюдами и ледовым катком, под этим куполом Париж бы поместился, но ребятам этого мало: рядом строится еще что-то совсем уж охрененное, мы пробежали туда, постепенно сбавляя шаг, на стоянке выбрали приличный автомобиль, я без труда открыл, торкесса юркнула за руль, заявив:

– Я поведу.

– Почему?

– Если придется отстреливаться…

– Все понятно, – ответил я и выпятил грудь, – это мужская работа. Мужчины страсть как любят стрелять!

Охранник на выезде посмотрел с великим подозрением, но торкесса улыбнулась чарующе, да и я выгляжу круто, никто другой не сумел бы угнать с этой стоянки машину, но мы ж инопланетяне, не хрен собачий, так что машина без препятствий выкатила на улицу.

Торкесса некоторое время вела, глядя только прямо перед собой, на меня не смотрит, давая время привести дыхание в норму. А когда раскрыла хорошенький ротик, голосок был саркастическим:

– Ну и зачем это все?

Я растерялся:

– Как зачем?

– Да, – повторила она упрямо, – зачем? Ты сколько людей… обидел? А они к нам никакого отношения не имеют.

– Уже не имеют, – согласился я.

– И не имели раньше, – возразила она.

– Ничего, – возразил я бодро, – наркотикам тоже надо сказать нет!.. Правда, они не слушают, но все равно! Вот я и сказал свое «нет».

– И для этого столько бегал, прыгал, плавал, кувыркался…

Я ощутил, как жаркая волна накрыла меня с головой, уши защипало. Пробормотал:

– Но ведь… Нужен был драйв! И дабл твист. Я все это дал. Вся жизнь – театр, а люди в нем… икринки.

– Вся жизнь – театр, – поправила она педантично, – люди в нем – актеры, а главную роль играют деньги. Так у вас говорят?

– Ну раз театр, – пробормотал я, – то мне суфлера бы…

– Я твой суфлер, – сказала она категорически.

Машина проносилась по затихшим улицам, как снаряд, торкесса начинала засматриваться на рекламы прокладок и шампуня от перхоти. Я обеспокоился, впереди прямая дорога вилюжит, поинтересовался осторожно:

– Ты веришь в бессмертие?

– Конечно, – ответила она с удивлением. – А что?

– Я – нет, так что сбавь скорость, там впереди крутой поворот…

– Вся жизнь, – сказала она мудро, – крутые и неожиданные повороты!

– Жизнь, – возразил я, – на десять процентов из того, что с нами происходит, а на девяносто – как мы реагируем. Я просто человек, который на все реагирует!

Ветер расплел прядь ее волос и стегнул меня по лицу. Я ощутил, как по телу пробежал электрический ток, оно реагирует даже раньше, чем я соображу, как реагировать правильнее, чертовы инстинкты, чего это мы от обезьян, а не от осьминогов!

– А я всю жизнь мечтала, – вздохнула она, – о банальном счастье…

Встречный ветер срывал с ее пухлых губ звуки, а букву «б» она произнесла так тихо, что я запнулся с ответом и внимательно посмотрел на нее, не послышалось ли, но ее лицо оставалось строгим и одухотворенным, и я решил, что если даже в самом деле услышу то, что послышалось, все равно решу, что у меня ухо со странной дырой, и, не дрогнув, буду продолжать говорить о Высоком.

– Мечтать не вредно, – возразил я. – Вся жизнь – мечта, хотя подобна коробку спичек. Обращаться с ней серьезно – глупее глупого. Обращаться несерьезно – опасно.

– Что такое коробок, – произнесла она медленно, с трудом выговаривая непонятное слово, – спичек?

– Есть же такие дикие люди, – изумился я. – Вы там на Бетельгейзе огонь трутнем добываете, да?

– На Бетельгейзе нет жизни, – объяснила она терпеливо.

– Это и понятно почему.

– Почему?

– У вас даже спичек нет!

Она фыркнула:

– Теперь я понимаю, почему аппаратура для поисков разумной жизни во Вселенной всегда направлена от Земли.

– Интеллект, – сказал я мудро, – это такая штука, что может встретиться и еще где-нибудь в космосе. Если искать, конечно, долго. Разумеется, не на Бетельгейзе…

Она окрысилась:

– Я не с Бетельгейзе!

– Да, а выглядишь… Ладно, забудем. Не будем падать духом ниже уровня смелости. Хоть называть вещи своими именами легче всего на заборе, но я скажу тебе, ты – великолепный напарник!

Она буркнула недоверчиво:

– Спасибо на добром слове!

– Да не за что, – ответил я добродушно. – Это я не подумавши… Забыл, что в схватке доллара и евро победит юань, так предсказал Нострадамус, в борьбе тигра и крокодила – китаец на дереве, а добра со злом – обезьяна… в смысле, наблюдатель с Бетельгейзе. Так что я верю в человеческое дерьмо! Настанет день, когда оно заполнит весь мир!

Я открыл бардачок, на колени выпал тяжелый армейский пистолет. Две запасные обоймы поблескивают надпиленными головками. И еще – длинная насадка глушителя. Торкесса косилась с недоумением, я тут же оглянулся, не гонятся ли за нами братки, у которых угнали, но пока чисто, кто же рискнет такое безумие, потому и без сигнализации.

– Что это? – спросила она шепотом.

– Пистолет, – объяснил я. – Пистолет – это не юбилей числа «пи», а…

Она сказала раздраженно:

– Я спрашиваю, почему с глушителем?

– Хозяин машины, – сказал я высокопарно, – скромный человек.

– А это при чем?

– Скромные люди живут незаметно и стреляются из пистолета с глушителем.

Она отвернулась с недовольной гримаской, странные какие-то эти земляне. И чего это все пророки предрекают, что эти существа будут править Галактикой, а потом и всеми вселенными?

– Сворачивай, – велел я, – во-о-он на ту дорогу.

Она свернула послушно, только брови взлетели на середину лба, там и остались, ибо я приподнял сиденье, достал оттуда автомат Калашникова, ящик с гранатами, а также небольшой гранатомет на двенадцать зарядов.

– Теперь понимаю, – буркнула она, – почему никак не примут закон о свободной продаже оружия. Кто ж его покупать будет?

– Как сказал наш недавний оппонент, – напомнил я, – лучшие цены не у дилера, а у сторожа. Пока продают сторожа, кому нужен такой закон? Ты что возьмешь?

Она покосилась одним глазом, как хамелеон, сказала в нерешительности:

– А что возьмешь ты?

– Я? Выберу из того, что в багажнике… Смотри, куда прешь!

Она едва не врезалась в стену, брови взлетели еще выше.

– Прости. В багажнике? Ну да, в багажнике… конечно, в багажнике.

Плечи вздрагивали, посматривала с некоторым испугом. Я сказал успокаивающе:

– Обычно от неприятностей нас отвлекают новые. Помни, ты не убиваешь. Убивает оружие, врученное вам Родиной… Ну, в данном случае найденное в бардачке и в багажнике.

Она молчала, потрясенная до глубин ДНК мудростью моих слов. Я указал, куда вывернуть руль, машина послушно съехала на отводок в сторону проселочной дороги, а спустя пару минут мы различили на фоне темнеющего неба зловеще багровый свет. Я сперва подумал насчет великолепного заката на полнеба, не сразу сообразил со своим географическим идиотизмом, что в той стороне восток, на этой плоской планете солнце поднимается из-за этого края, а опускается за край там, за моей спиной, сползает туда вниз, к черепахе. Или к трем китам.