Ярость - Никитин Юрий Александрович. Страница 42

– Тогда уж и Коран массовым тиражом, – сказал Коган язвительно.

Кречет кивнул:

– Прекрасная идея, Сруль Израилевич! В хорошем издании, понятном переводе… даже пересказе, если надо. Понимаю, это будет уже не Коран, но его можно сам по себе, а толкования к нему – отдельно.

На него смотрели еще неверяще. Сердце мое стискивалось, они все еще не понимали, что задумано.

Яузов громыхнул:

– Тогда уж и «Шах-наме»! В детстве зачитывался. Все восемь томов чуть ли не наизусть… До сих пор всех богатырей помню, воинские походы, сражения, захваты чужих земель, построения для атаки и для защиты. Потому и пошел в армию, что все эти Рустамы да Сиявуши из головы не выходили.

– Все, что ценное, – сказал я, – но главное, что уже привычное. Синдбад или Али-Баба свой в доску, а не какой-то там араб. Точно так же Рустам – это богатырь, а не азер. Так, постепенно…

Коган ахнул:

– Простите… но это же получается, что мы стремительно сближаемся с Востоком? Точнее, делаем навстречу гигантский шаг в той области, которой никогда не поступались? Не так, как с Хусейном или Насером, а… просто боюсь выговорить!

Все ожидающе смотрели на Кречета. Тот исподлобья наблюдал за министрами. Видя, что никто больше слова не выронит, пока он не даст указания, проговорил медленно, рокочуще:

– Да, сближаемся. Все века, воюя с западными странами, где-то в глубине души все же считали их союзниками. В чем-то главном. Скажем, все христиане. Потому в союзе с Францией били Германию, в союзе с Германией били Францию, много раз воевали против Англии, а вместе с Англией против Польши, а с Польшей били шведов… дескать, семейные разборки европейцев! Но всегда и во все века Восток рассматривали как противника. Начиная с хазар, печенегов и половцев, затем войны с Турцией и прочим исламским миром. А если иной раз и продавали ракеты или танки Саддаму Хусейну, то лишь для того, чтобы уесть Америку, которая все же всегда была ближе по духу.

Он сделал паузу, обвел всех горящими глазами. Яузов спросил медленно:

– Что же изменилось… на ваш взгляд?

Кречет пропустил выпад мимо ушей:

– Весь мир изменился. Американцы, которые и раньше не знали рыцарской чести, теперь же вовсе, превратившись в сытых и толстых, трясутся от ужаса перед экологически недостаточно чистыми продуктами. Их девиз: «Не будь героем!» От ужаса, что могут прищемить пальчик, они предадут и США, и конституцию, и мать родную. А исламский мир, как сказал очень верно наш Павел Викторович, словно в укор нам, сохранил и слово чести, и гордость, и достоинство. Не все еще понимают позорную и страшную истину: не мы снисходим до общения с ними, а надо радоваться, что они все еще не отворачиваются от нас!

Лица мрачнели, только Яузов надувался и грозно сверкал глазами. Будь мы на пару веков в прошлом, его рука искала бы на поясе меч. Или пистоль.

Коган спросил напряженно:

– Но культурный прорыв… он не сам по себе?

– А как вы думаете? – ответил Кречет вопросом на вопрос.

Коган замялся:

– Да, Восток давно не верблюды в пустыне. Синд­бад – это не мое дело, мне ближе Али-Баба… вернее, его пещера. Хорошо бы, чтобы ваш шажок был тем самым! «Сим-сим» или «Сезам», как говорят в народе…

Кречет удивился:

– А как вы думаете? Нам нужны инвестиции или нет?

Он коротко взглянул в мою сторону. Я упорно смотрел в окно. Я-то знал, что дело вовсе не в инвестициях. Но то, что задумал Кречет, настолько огромно и страшно, что ни за что не хотел бы оказаться на его месте.

Мы еще дважды перекусили, один раз довольно основательно, в столовой. Там ради неурочного дня поработали лучшие мастера, из каких только ресторанов их и пригласили. Даже худой, как червяк, Коган раздулся, как Краснохарев, а сам Краснохарев сопел и отдувался, как Яузов.

Что из лакомого не съели, за нами отнесли в кабинет. Коган заявил, что приложит все усилия, чтобы остаться в правительстве и дальше, даже подарочное издание Корана купит, чтобы сделать президенту приятное. Все посмеялись, тут же забыли, но у меня в груди остался неприятный холодок. Насколько далеко министр финансов просчитывает ходы Кречета? Все они шутят, общаются непринужденно, с ходу приняв угодную всесильному президенту манеру, но за этими добродушными рожами скрываются мощные мозги, а в безобидных шуточках иной раз смысл очень даже зловещий…

В кабинет Кречета часто заходил то один, то другой из помощников. Неслышные, как тени, они либо молча клали перед ним очередную бумагу, либо что-то нашептывали на ушко, стараясь ни на кого не смотреть.

Одну такую бумажку Кречет люто швырнул на середину стола:

– Все-таки… Все-таки они решились!

Яузов словно почувствовал, что спросить надо именно ему:

– На что?

– В районе Евпатории высадился совместный десант войск США и Украины. Как сказано: для отработки боевых действий против возможного противника!

Я почувствовал, как в комнате повеяло холодом. На Яузова можно было не смотреть: шерсть дыбом, из горла рвется волчье рычание, на пальцах вместо ногтей появляются когти, но даже Коломиец и, что удивительнее, Коган зло нахмурился, потер ладонью лоб. Двойное или не двойное гражданство, но он уязвлен, что на страну, где он живет, кто-то нападает или готовится напасть.

В мертвой тишине послышался его тяжелый вздох. Кречет раздраженно бросил:

– Вам что-то не нравится?

– Если это не вы подстроили, – проговорил Коган несчастливым голосом, – если это не вы…

– Что я мог подстроить?

– Ну, как-то подтолкнуть этих идиотов на такие учения у наших границ. В этом случае на них только половина вины… Но если сами додумались до такой опасной глупости…

Кречет буркнул:

– Спасибо. Но вы все же переоцениваете как меня, так и нашу разведку там, за бугром.

– Тогда, – сказал Коган, – я не просто согласен с вашими несколько бредовыми идеями. Похоже, их бред еще опаснее.

Лица остальных были настолько одинаковыми, что я подумал невольно, что НАТО не смогло бы поднести лучший подарок Кречету. Из разношерстной команды, раздираемой страхом за свое сытое будущее, как-то разом образовалась команда, оскалившая зубы в сторону надвигающихся танков Запада.