Земля наша велика и обильна... - Никитин Юрий Александрович. Страница 55

ГЛАВА 4

Через два дня состоялось мое первое после заседания парт­бюро выступление. Уже с новой программой РНИ. Надо бы, конечно, начать с заводов, там русский дух заметен отчетливее, РНИ традиционно опирается на верхушку высоколобых и на низы, пропуская средний класс, но на этот раз я принял предложение выступить перед аудиторией тех, кто пригласил меня первыми.

Не ахти какая, но это разведка боем: обычно наша партия не занималась средним классом, справедливо полагая, что в нем русских намного меньше, чем азербайджанцев, армян, чеченцев, даже узбеков, так что наши тезисы национализма просто вызовут отторжение. Сейчас же в большом зале собрались, как я видел, все-таки в основном русские. Конечно, среди этих русских две трети евреи, но это тоже, можно сказать, русские, в отличие от действительно нерусских восточных народов, их видно и по лицам, и по манерам, и даже по одеждам. А евреи – да, русские. По крайней мере, европейцы.

Для своего подготовительного съезда коммерсанты сняли лекционный зал Политехнического музея. Это и в самом что ни есть центре города, Лубянскую площадь все знают, и зал таков, что рассчитан на огромные толпы. Встречавший меня распорядитель хвастливо обмолвился, что это только подготовка к съезду партии, а на сам съезд соберутся в самом большом зале Москвы, какой сейчас только заканчивают строить.

Я посматривал из-за кулис, привычно отмечая нерусские хари. Их, правда, не подавляющее большинство, как мы сами говорим в своих агитках, но все-таки многовато. Дело не в том, что нерусские, вон в Америке вообще негры, но там негры – американцы, а здесь эти азербайджанцы остаются азербайджанцами, то есть мусульманами, людьми иной культуры, увы, враждебной – да-да, враждебной! – они не только не забывают свой язык, но и быстро расширяют его сферы: вот-вот потребуют строительства в Москве особых школ для азербайджанцев. Десять лет назад в Москве было четыре тысячи азербайджанцев, а сейчас – два миллиона триста. Да плюс они размножаются, как кролики, в каждой семье по десять детей… Через двадцать лет Москва заговорит по-азербайджански.

Раздался звон по металлу, я вздрогнул, это председательствующий позвонил в колокольчик. Шум в зале начал утихать, в президиуме уже расселись, важно смотрят на уходящие вдаль ряды.

– Господа, – сказал председательствующий. – Мы собрались здесь, чтобы уточнить нашу программу перед предстоящими выборами, а также обменяться мнениями, что изменилось в нашем быстротекущем мире и как нам на это реагировать. В повестке трехдневных дебатов записаны и выступления ряда лидеров политических партий… Все-таки мы – промышленники, коммерсанты, у нас нет какой-то особой политической линии, кроме процветания России, потому мы обычно распределяем голоса среди тех партий, которые, на наш взгляд…

Он завернул слишком уж сложный, на мой взгляд, оборот, но не стал выпутываться, а просто сделал значительную паузу, оглядел зал орлом, закончил приподнятым тоном, как шоумен, приглашающий на сцену комика:

– Сейчас перед вами выступит лидер партии РНИ. У них меняется программа, и мы, промышленники, первые, кто о ней услышит!

В зале некоторое оживление, но абсолютное большинство присутствующих настроены враждебно, видно по лицам и злым взглядам. РНИ для большинства пугало, хотя и разное: для чучмеков – враг, для русской интеллигенции – та стена, от которой нужно держаться подальше, чтобы не подумали, будто они с ними. А на кого оглядываются, кого страшатся, что подумают? Молчат, боятся признаться даже себе, мразь.

Я вышел на трибуну, сердце стучит часто и сильно, это хорошо, что смотрят зло, такое намного лучше, чем когда равнодушные рыла, с этими могу спорить, драться, это моя стихия…

– К великому сожалению, – начал я, – те огромные просторы, которые нашим предкам удалось захватить и освоить ценой своих жизней, мы не сумели использовать себе во благо. Если на скученном Западе осваивали каждый клочок земли, в Европе нет ни одного «дикого» дерева, все посажено лесниками, то у нас бескрайние просторы позволяли засрать одну делянку, бросить ее и двигаться дальше. А потом еще дальше. И еще: Россия-то бескрайняя!

Зал огромен, только с трибуны видишь насколько огромен, а все эти лица степенных мужей, осознающих собственную значимость, каждый ворочает миллионами, выглядят по меньшей мере враждебными. Это и понятно, у всех националистов определенная репутация, а русских почему-то страшатся больше всех. И осматривают меня очень придирчиво, даже, как только сейчас заметил, всматриваются в покрой костюма… Ох, Юлия, спасибо!

По лицам еще не скажешь, что заинтересовались, это для меня новость, но не для них, промышленников, я перевел дыхание и продолжал:

– Таким образом, Запад поневоле сформировал систему ценностей, на которую мы теперь смотрим с завистью. Там за собой убирают, а в лифтах не гадят, что для нас удивительно. И вообще, пора перестать гордиться бедностью и повторять вслед за Островским: «бедность – не порок». Не порок в Африке или в Гренландии, но хуже, чем порок, когда сидят в бедности в самой богатой по природным ресурсам стране мира, на самом лучшем черноземе, который выставлен в Палате мер и весов в Париже как эталон плодородия!

В переднем ряду двое господ переглянулись, начали слушать вроде бы с большим вниманием.

– Конечно, прекрасно, – сказал я, – когда человек не стремится любой ценой к наживе, нам всем отвратительны жадины, а симпатичны люди, исповедующие нестяжательство: богатство – грех, бедность – добродетель. Казалось бы, одно и то же христианство в Европе и у нас, одно и то же Евангелие читаем и одни и те же молитвы к Христу, но почему-то там, на Западе, богатство совсем не считают грехом! Или мы чересчур всерьез приняли христианские заповеди? Если жить по христианскому принципу: богатство – грех, помнить про верблюда в игольном ушке, то вот откуда растут ноги у знаменитой русской лени, бездеятельности и нихренанеделания. Есть ли какой-то выход? Наверное, есть. Мы не рождаемся с готовым мировоззрением. Однако переделывать мировоззрение у целого народа – задача тяжелая, я даже не знаю, насколько она выполнима в наших условиях.

Перестали лениво переговариваться и в задних рядах, повернули головы в мою сторону.

– Научно-техническая революция, – продолжал я, чувствуя, что говорю банальности, и потому чуточку заспешил, стал говорить быстрее, – что началась в середине прошлого века, набирает темпы. Она обещает стать перманентной, к тому же идет не по прямой, пусть и под хорошим углом вверх, а по экспоненте. Правда, революция эта происходит в основном в США, но двигают эту революцию в немалой мере как раз ученые России, часть из них перебрались в США на постоянное местожительство, часть работают там по контракту, и огромное количество ученых осталось в России, но выполняют для корпораций США сложнейшие работы в области нанотехнологии, биотехнологии, проводятся исследования по стволовым клеткам, и вообще уже прочно запряжены в работу бок о бок с ведущими специалистами США. Словом, мы со Штатами не просто союзники в масштабах планеты и западной цивилизации, а уже давно соратники. Однако нам требуется гораздо больше, чем такое сотрудничество. В не меньшей степени оно требуется и Штатам, но только они и мечтать не могут о том, что я хочу предложить в программе РНИ…

Теперь уже слушает весь зал, все или почти все слышали в новостях о резком повороте курса РНИ, жаждут знать, сколько в новостях брехни газетчиков, а сколько истины. И есть ли она вообще, не выдумка ли смишников.

– Пора заканчивать смешное противостояние, – сказал я. – Пора заканчивать изобретать велосипеды в каждом огороде. Логика развития такова, что весь мир переплетен такими узами… Те же компьютеры разрабатываются в Штатах, а процессоры к ним выпускаются на Филиппинах, материнские платы – на Тайване, видеокарты – в Сингапуре, а винчестеры – в Корее!.. Программное обеспечение, кстати сказать, пишут в немалой степени наши спецы. И не только те, кто уехал в США, но и целые коллективы, работающие здесь. Но компьютеры – дело новое, а вот автомобили мы продолжаем выпускать по старинке только «свои»! Зачем? Чтобы плодить анекдоты?