Земля наша велика и обильна... - Никитин Юрий Александрович. Страница 85

Когут слушал с удовольствием, переспросил:

– А где же «но»? Я отчетливо слышал его в интонации.

– Вот-вот, – сказал я, – в интонации. Интонациями русский язык тоже богат, как никакой другой. Однако же за последние десять лет, едва подняли железный занавес, в русский язык хлынуло столько английских слов, что их уже половина, если не больше…

Уланцев фыркнул:

– Мода!

– Если бы, – сказал я невесело. – Увы, английский язык куда больше подходит для общения в научной среде… да что там научной. Мы сами не можем обходиться без этих «менеджментов», «ваучеров», я уж не говорю про «коммунизмы» или «капитализмы». У каждого у нас на столе комп, все принимаем факсы, отправляем емэйлы, ходим на сайты, скачиваем драйверы… И не потому, что русских слов таких нет, мол, опередили, но по-русски все будет длинно и неуклюже.

Ректор прислушался к разговору, вставил:

– Был я в Прибалтике, а потом еще и в Финляндию заехал по делам наших соотечественников. Ну, скажу вам, и языки там… Понимаю, почему там вымрут первыми, как бы ни цеплялись за свои национальности! У них слова, как железнодорожное полотно, безразмерные. Молодежь, что из-за этого с родного языка переходила на русский, теперь старается даже между собой шпрехать на английском. Ну пусть спикать. А русский язык по длиннотам как раз посредине между финским и английским. Что делать, все мы стараемся выбирать слова покороче, так речь звучит умнее, энергичнее.

Когут сказал с неудовольствием:

– Что-то вы в не ту степь заехали. Все наши классики говорят о красоте русского языка! О его богатстве, певучести и звучности. Даже многозвучности!

– Он и хорош, – согласился я. – Для того времени, когда жили те классики. Тогда компьютеров не было, только батраки да кареты. Русский язык хорош для простых понятий, для вещей, для описания погоды. Но для науки, философии, техники – нужен точный и емкий язык, желательно – с короткими словами. Думаю, для языка науки ни одно слово из финского не подойдет, в то время как в английском языке трехсложное слово уже редкость! А у нас… вы же помните старый анекдот, когда англичанину дали выучить одну только фразу: «Берег был покрыт выкарабкивающимися лягушками». Так вот тот англичанин до сих пор выкарабкивается.

Когут пару раз отхлебнул кофе, поморщился, спросил невесело:

– И что же, Борис Борисович, нам всем переквалифицироваться?.. Или из действующего филолога я стану специалистом по мертвым языкам?

Остальные молча занимались кофе, я сказал с горечью:

– Зачем так трагически? Русский язык будет жить еще долго. Но не вечно.

Уланцев кашлянул, деликатно вклинился в разговор:

– Простите, что перебиваю, но давайте признаем честно, что, несмотря на прекрасное… даже прекраснейшее прошлое, у русского языка достаточно грустное настоящее. Согласны? И нет будущего. Ладно, не буду говорить о его бедности, чтобы не задевать ваших и наших чувств, но, скажем, он останется таким же прекрасным, как латынь или древнегреческий, его будут изучать так же тщательно, как хеттский… нет, на русском все-таки намного больше памятников мировой литературы, философии… его будут изучать на историческом факультете, нет, на факультете исторической филологии. Но – и только! В мире науки, технологий, компьютеризации – у него нет будущего. Так что я поддерживаю нашего Бориса Борисовича с его дикой и вместе с тем трагически правильной идеей сдаться Западу.

Я передернулся.

– Я так не говорил!

Он повернулся в мою сторону, красивый и печальный, как отголосок Серебряного века русской поэзии, от всего облика повеяло грустью.

– Да ладно вам, – проговорил мягким певучим голосом чтеца стихов. – Мы здесь все свои. Это для электората красивые отмазки, но себе-то зачем врать? Мы трезво оцениваем возможности российского общества и выбираем лучший из немногих оставшихся у нас вариантов.

Ректор сказал весомо, как и надлежит говорить руководителю крупнейшего в России университета:

– Русский язык начал стремительно терять свои позиции с приходом НТР. А до нее, пока в мире господствовали религия и литература, русский язык не только великолепно справлялся с ролью великого и могучего, но и был, возможно, самым лучшим выразителем. Недаром же великий Ломоносов с восторгом говорил о богатстве и красочности русского языка, а потом так же восхищенно говорили Пушкин, Тургенев, Толстой, Достоевский… но когда пришла, повторяю, научно-техническая революция, русский язык ощутил, что это не его поле, он начал принимать массу английских слов, усваивать, включать в оборот. В конце концов этих слов стало столько, что русский язык уже наполовину английский!

Некоторое время пили кофе молча, Уланцев порывался что-то сказать, но уловил движение ректора, деликатно умолк, а тот заговорил невесело:

– Я вот с вами общаюсь на русском, хотя все употребляем немало иностранных слов, но вот сын общается на языке, где английских слов – половина, а внук вообще лопочет почти что на английском, разве что концовки узнаю русские, всякие там суффиксы. Я слышал, компьютерщики говорят только на английском! Это правда? Что делать, сами видим, что бизнесмены и ученые тоже переходят на английский, а русский язык постепенно остается только за теми носителями языка, что без мата двух слов не свяжут.

Уланцев сказал философски, на то и философ:

– Русский язык уйдет без боя, сперва в низы и деревни, а потом и вообще… Вон в Индии на родных языках говорят только в деревнях, а английский язык стал языком просвещенного слоя. То же самое практически в России уже в среде ученых, компьютерщиков и бизнесменов. Постепенно круг будет расширяться, пока не останется в изолированных деревнях староверов или каких-нибудь сект.

– Языки все уходят, – согласился я. – Нет ни одного из древних языков, уцелевших до наших дней. Мы не знаем даже, как говорили египтяне, ассирийцы, скифы, гиксосы, хетты – а они когда-то создавали исполинские государства!.. Остался в документах язык Эллады и гордого Рима, исчезли все языки Европы, а то, что имеем сейчас… Вон даже английский – смесь немецкого с французским! Так же и русский войдет в английский, обогатив его множеством русских слов. Хорошо бы, это были такие слова, как «спутник», «космонавт», а не «пьянство», «косорукость»…

ГЛАВА 2

В кабинет заглянул молодой препод, этого поколения я уже не знаю, взглянул на меня блестящими от любопытства глазами.

– Всеслав Тихонович, – обратился он к ректору, – в зале уже собрались… Можно, так сказать, начинать.

– Тогда и начнем, – ответил ректор и взглянул на меня с вопросительным выражением, – да, Борис Борисович?

– Начнем, – согласился я.

За дверью неподвижно стоят телохранители, еще несколько человек – вдоль всего пути, по которому мне идти. Компактной группой, где не нашлось места даже ректору, мы проследовали к сцене и остановились за кулисами, на этом настоял Терещенко, хотя ректор был очень недоволен, хотелось посидеть за столом рядом с кандидатом в президенты, который не просто кандидат, теперь это все понимали, а настоящая историческая личность…

Это я – историческая личность, напомнил я себе. В самом деле историческая, без дураков. Предыдущие президенты России останутся в памяти разве что компьютеров, из людей мало кто вспомнит, кто правил Англией во времена Шекспира, Испанией – во времена Сервантеса и как звали царя во времена Некрасова или Тургенева. Запоминаются только те, кто круто поворачивает историю: Александр Македонский, Цезарь, Наполеон, Гитлер, Линкольн, Петр Первый, Ленин, Мао Цзэдун… запомнится и самый последний президент России, у которого, кстати, будет самое короткое правление – точно попадет в Книгу рекордов Гиннесса.

Первым говорил мэр города, рассказал собравшимся обо мне, как будто те впервые о таком услышали и должны неописуемо изумиться, причем наговорил такого, что даже Когут и Уланцев начали коситься на меня с удивлением и даже подозрительностью в глазах. Затем слово ректору, этот наговорил еще больше лестного, что и понятно: для него важнее всего то, что воссоединение с остальным цивилизованным человечеством – под которым он понимал, ессно, Европу и Америку – даст возможность выпускникам его универа применить полученные знания не только в Урюпинске, но и в крупнейших университетских центрах Соединенных Штатов, ведь наши студенты, как известно, самые поездатые в мире.