Земля наша велика и обильна... - Никитин Юрий Александрович. Страница 86

Я начал терять терпение, но организаторы вечера ухитрились после ректора выпустить на трибуну еще и молодую и чересчур красивую девушку, настоящую куколку. От имени студентов заверила, что приветствуют кандидата в президенты, рискнувшего выступить с такой революционной программой, в универе идут ожесточенные споры, но, независимо от позиции спорящих, все соглашаются, что вы, Борис Борисович, великий человек!

Она сошла под аплодисменты, и ректор, как хозяин, наконец предоставил слово мне. Я быстро прошел до трибуны, Терещенко говорил, что это самое опасное место, вообще-то лучше преодолевать бегом, пригнувшись, а еще лучше – кувырками, что вызовет нездоровый интерес студентов, так что уж проберитесь, Борис Борисович, побыстрее за ящик, а оттуда старайтесь не высовываться и ни в коем разе не вздумайте выйти и встать рядом, как любите…

Я беззлобно придвинул микрофон ближе и всмотрелся в зал. Внезапно по телу прошла дрожь, что вообще-то дурь: сколько лет я читал с этого места лекции?

– Здравствуйте, – сказал я, – племя молодое и, я не могу сказать, что незнакомое. Очень знакомое! Да, я преподавал здесь много лет, но мы знакомы по-другому. И знакомы настолько, что я, выполняя не высказанную и, возможно, еще даже не сформулированную вами волю, составил новую программу выхода России из суживающегося тупика… с одновременным спасением из тяжелейшего кризиса всей западной цивилизации!

Все смотрят заинтересованно, еще никто не выкрикнул ничего оскорбительного, что вообще-то удивительно: студенты, как и любая молодежь, движимы эмоциями. Разница с подростками с улицы лишь в том, что здесь могут подобрать клички поостроумнее и злее.

– Не надо забывать, – продолжил я, – и то, что мы, русские, даже в нынешнем ошметочном состоянии россиян – непредсказуемы. Предсказуемы обычно простые люди с их обычными желаниями: есть, спать, трахаться. С такими людьми всегда понятно, как они поступят, потому ими легко уп­равлять, их поступки легко предсказывать на десятилетия вперед. Даже на всю жизнь. То же самое – с народами, состоящими из таких простых человечков.

Я перевел дыхание, покосился на внимательно слушающих за столом президиума мэра, ректора и прочих знатных людей, хорошо, хоть шоуменов не пригласили, слава богу, сказал громче:

– Не то с народами, где сильны мессианские настроения, а таких осталось только два: иудеи и русские. У обоих слишком сильны понятия духовности, и хотя русские уже и сами не понимают, что это такое, во всяком случае, ни один не объяснит толком, а будут долго и туманно мямлить о величии духа, а потом разозлятся от собственной косноязычности и пошлют вас. Далеко пошлют… Управлять такими трудно, ибо русские хоть и вроде бы европейцы, но в то же время и под танки бросались со связками гранат, и своими телами закрывали амбразуры, и на тараны шли тысячами – куда там боевикам с поясами шахидов! А люди, у которых настолько сильны честь, достоинство, преданность Родине, – ну никак не годятся для простых методов управления. Но даже самые сложные и дорогие методы могут отказать в самую решающую минуту, ведь народ, у которого в сознании и даже в подсознании так глубоко это «не в деньгах счастье», вдруг да плюнет на красивую приманку и преспокойно свернет с ровного и ухоженного шоссе ради какой-то извилистой петляющей тропки, где и рытвины, и ухабы, и ямы.

Ректор сказал громко, вроде бы только для меня, но в зале услышали его и без микрофона:

– Вы такую хвалу закатили русским, что я даже не знаю, стоит ли нам к кому-то присоединяться?.. мы ведь лучше всех!

Я ответил серьезно:

– Может быть, и лучше. Но эта лучшесть не способствует выживанию. Тем более процветанию. Но с процветанием – хрен с ним, а вот шансов на выживание у интеллигента с духовными запросами в диком лесу намного меньше, чем у простого мужичка из низов. А мир пока что – дикий лес! Как-то в годы моей молодости делали классификацию, мол, Германия – страна военных и классической философии, Франция – искусство, Италия – страна певцов, Англия – промышленность и прагматизм, Россия – духовная культура… Так вот сейчас Германия давно уже не страна военных, культ мундира сошел на нет, о философии никто и не знает, Франция смотрит штатовские боевики и мелодрамы, Италия просто спит на ласковом солнышке, Англия всего лишь королевский пудель, привязанный к американскому бронетранспортеру, только у России ее духовность как была, так и осталась тяжеленным камнем на шее. А впереди, кстати, еще не один заплыв!

Ректор снова бросил реплику:

– Что-то в этом ряду вы не упомянули Америку.

– Верно, – согласился я, – ей тоже давали определение. Мол, страна техников. Дескать, если в Германии – ученые, а в России – неграмотные крестьяне, то в Америке нечто среднее – много-много высококвалифицированных рабочих. И приводили пример, что за все время существования в Америке не было ни одного ученого-теоретика, а только практики, вроде гениального Эдисона. Ни одного!.. Но теперь-то мы видим, что великие открытия теоретиков, как и высокая духовность русских, ни хрена не стоят, если тут же не подкрепляются творческой энергией рабочих и техников. И Германия, и Франция, и Англия, как и вся остальная Европа, послушно идут за Штатами, а там сейчас расцвет и науки, и культуры, и искусства, и все-все, хотя из этого всего-всего я с удовольствием половину отправил бы на переплавку. Кстати сказать, немалая часть американцев с еще большим удовольствием сделала бы то же самое, ибо это безобразие у них перед глазами, а мы только смотрим по жвачнику!

Терещенко, начальник охраны, что-то шепнул в лацкан пиджака. Один из агентов сорвался с места и унесся. Я ощутил недобрый холодок: что заметили мои телохранители, только бы не снайпера с уже поднятой винтовкой. Продолжал громко, стараясь, чтобы голос звучал так же ровно и уверенно:

– В Америке человек развивался как раз всесторонне, что значит, развивал в себе все: и хорошее, и дурное. Мы замечаем в первую очередь наркоманию, засилье сексменьшинств и прочее, но ведь и телевидение, и автомобилестроение – тоже оттуда, из Америки, как и более поздние компьютеры, Интернет, высокие технологии во всем. Да и, если честно, наркомания и сексменьшинства еще в большем фаворе в Европе, но мы как-то не очень обращаем внимание, что там с гомосеками в какой-нибудь Голландии, все смотрят на того, кто лидирует, на него указываем пальцем и критикуем, критикуем, критикуем… Справедливо, между прочим, критикуем, однако же не стоит забывать о том хорошем, что создала Америка! Когда мы присоединимся…

Из зала выкрикнули задорно:

– Если…

– Ладно, если, – уступил я, – мы не окажемся чужаками, просто консервативная партия Гарри Голдуотера возликует, получив в нашем лице такую многочисленную и могучую поддержку.

Ректор педантично заметил:

– Вообще возликует белое меньшинство. Оно снова станет большинством. Тем более что русские, очутившись в благоприятных условиях, могут дать мощный всплеск рождаемости.

– По поводу потери русскости, – сказал я. – Об этом очень много говорят и спорят, но… есть ли предмет для спора? Заводы, которые настроили в Китае европейцы и американцы, не очень-то повлияли на китайцев, те так и остались китайцами. Но заводы, что строят фирмы «Опель» и «BMW» в России, быстро превращают работающих на этих заводах людей в европейцев. Пока еще не совсем в немцев, но ведь и сами немцы уже не совсем немцы, а общеевропники! И вообще, любой подтвердит, что везде, где немцы или французы строят свои заводы в России, там сразу же образовываются оазисы Европы. И русские, что там работают и живут поблизости, начинают меньше срать на улицах, в подъездах и лифтах, женщины перестают выходить на улицу в халатах и в бигуди, а мужчины изо всех сил добираются домой и там уже отрубаются, чтобы не позорить улицы своего почти европейского городка валянием в канавах. Это китайцы, перебираясь в Америку, создают свои чайнатауны и живут своим укладом, а русские стремятся раствориться еще в первом же поколении. Так о какой потере русскости можно сокрушаться, если русские и так охотно от нее отказываются? При живой-то пока еще России?