Зубы настежь - Никитин Юрий Александрович. Страница 100

У ног его торчала из влажной земли рукоять мифрильского кинжала. Меня охватило недоброе предчувствие. Я подбежал, щупая рукоять молота:

– Что случилось?

– Не видите?.. Я чистил это проклятое яблоко… именно оно довело вашу прародительницу до греха… и порезал… буквально рассек палец! О, какие муки…

– Подумаешь, палец, – фыркнул я, хотя по спине пробежала холодная ящерица, сам недавно страдал, когда тетива рассекла палец. – Заживет…

Он простонал:

– Заживет?.. Да как вы… Да при такой толстокожести… Нет, я не могу выносить этих мук!.. Мы эльфы… народ поэтов и музыкантов… наши одухотворенные души!.. Прошу вас, добейте меня!

Я отшатнулся:

– Добить? Из-за пальца?

– Из-за этой невыносимой боли!.. Возьмите меч и срубите мне голову…

Я с сомнением посмотрел на его красивую кудрявую голову с длинными волнистыми волосами, пощупал рукоять молота:

– Разве что вот этим… Тоже надежно. Мокрое место останется.

– Нет, – прошептал он. Смертельная бледность покрывала его щеки. Нечеловеческим и неэльфячьим усилием воли он держался, не терял сознания, его одухотворенная натура сопротивлялась грубой действительности, он смотрел на меня с надеждой: – Возьмите мой меч… Мифрильская сталь…

Здоровой рукой он вытащил меч и красиво подал мне рукоятью вперед. Я тупо взял, спросил на всякий случай:

– Может, передумаешь? Хоть и эльф, но… заживет как на… ну, словом, заживет.

Судорога страдания перекосила его прекрасное лицо, а голос из музыкального стал хриплым, как у воеводы после долгого запоя:

– Люди… грубые люди… вам никогда не понять шороха звезд…

Я взвесил в руке меч. Легковат, но лезвие искрится, как будто сталь, что методом порошковой металлургии. Несчастный, бледный и зеленый, как салат, побледнел еще больше, закрыл глаза и подставил шею. Я ударил с размаха, лезвие чисто и аккуратно срезало голову строго посредине шеи. Туловище некоторое время еще стояло, кровь бурным потоком хлестала из открытых артерий. Я опасался, что оно начнет бегать по всему лагерю, как курица с отрубленной головой, все перепачкает, но оно пошатнулось и рухнуло во весь рост лицом… нет, лица уже не было, упало пряжкой на поясе вверх.

Голова откатилась далеко, и я, жалея несчастного, сходил за ней и подкатил носком сапога поближе к туловищу и, действуя то правой ногой, то левой, кое-как приладил на то место, где она была раньше. Прекрасные глаза с длинными загнутыми ресницами мудро и возвышенно смотрели в небо. Искаженное страданием лицо приняло умиротворенный и несколько удивленный вид. Возможно, уже летело в светящейся трубе.

Мелькнула мысль пойти и прибить второго, ведь будет невыносимо страдать без своего друга, они ж такие чувствительные… к тому же гусей тогда только на троих, но от усталости гудели ноги, я поддался своей толстокожести, снял сапоги и рухнул у костра, глядя, как над углями подрумянивается корочка на толстом гусе.

Все равно добычей с телохранителями не делятся.

ГЛАВА 14

Ночью все войско Торнана, включая эльфов, переправилось на другой берег. Кто верхом, а кто коня берег или не очень-то доверял, тот плыл рядом, держась за стремя. Другие же держались за хвосты, а пешие переплыли на связках быстро нарубленных веток. Ночь была темна, луна быстро неслась по небу, запрыгивая в темные тучи и так же стремительно выскакивая. Река несла воды бурно, на днях прошли проливные дожди, вода поднялась, сносило даже коней.

На моих глазах троих воинов унесло в пучины. Я видел их беспомощно воздетые руки, но быстро потерял из виду. Они утонули молча, нужно было переправиться в тиши, а чего стоит твоя спасенная жизнь, если по твоим крикам враги тоже узнают о переправе?

Темный берег кишел народом. Выйдя из воды, каждый отбегал немного, встряхивался, как большой пес, разбрасывая снопы искрящихся брызг. Утреннее солнце соскользнуло с вершин деревьев, от спин воинов повалил густой пар.

– Здорово, – пробормотал волк одобрительно. – Никто не сбросил одежду посушиться.

– Да, если бы еще и сражаться умели…

Я оглядывал войско с растущим сомнением. Похоже, если таких медведей выставить против тролля или даже банши, тем не помогут их нечеловеческие навыки. Один-единственный лесной человек с его огромной дубиной сокрушит десяток орков или пару троллей, прежде чем падет сам.

Но орки теперь бьются в строю, а когда закроются щитами, длинные копья упрут концами в землю, то никакая конница не прорвет их строй, особенно когда за спинами первого ряда еще не меньше трех, и все щетинятся длинными острыми копьями. Настолько длинными, что задние ряды кладут их на плечи передних. Но зато через эту щетину не прорваться ни конному, ни пешему. Надеюсь, в войске Сил Тьмы орков прямо сейчас не окажется…

Коротко обсушившись, войско Торнана двинулось через лес. Я смотрел, со вздыбленной шерстью по всему телу, между деревьями двигалось самая жуткая стая, какую когда-либо видел. У всех лесных воинов на плечах волчьи и медвежьи шкуры, иногда рысьи, головы страшных зверей служат капюшонами. Куда бы я ни бросил взгляд, всюду только косматые уши, кабаньи клыки, жуткие медвежьи хари. Запах стелился тоже звериный, от которого вслед за шерстью вздымались и пупырышки, а в горле зарождалось злобное рычание.

На миг поплыло в глазах, я даже ухватился за деревцо. Почудилось, что это лес уплывает в противоположную сторону, а вся страшная масса звериных тел в страшном ожидании замерла на месте.

К полудню лес закончился выжженной землей. Воздух резал легкие, чересчур сухой, с примесью гари. Далеко на горизонте, на фоне багрового неба упирался в небо черный замок, похожий на поставленную стоймя ракету.

От наших ног и до этого замка земля тянулась спекшаяся, как опока в литейном цехе, потрескавшаяся, черная, с налетом такого же черного пепла.

У крайнего дерева, чьи ветви с той стороны торчали обугленными культяшками, стояла королева эльфов. Возле нее крутились преданные телохранители, при виде меня все разом заскрипели зубами, чистые глаза помутнели, как у молодых бычков.

Я вскинул левую руку, в правой рукоять молота, мы знаем, что нас здесь не очень любят, волк тоже показал зубы, а его желтые глаза стали багровыми под цвет заката.

Ворон каркнул, эльфы вздрогнули, лица вытянулись. Почему-то ворона они страшились больше, чем волчьих зубов.

Эльфиня кивком головы отослала воинов в чащу. Ее глаза смотрели поверх моего плеча, что меня вогнало в оторопь: как оценивает мой шаг по усекновению головы пострадавшего эльфа, как помощь или убийство?

Чтобы смотреть поверх моего плеча, ей приходилось задирать голову и вперивать взгляд почти в зенит, отчего плащ соскользнул с ее узких плеч, а ей самой пришлось откинуться назад.

Свет заходящего солнца пронизывал ее насквозь, тонкую и аристократичную, с бледной зеленоватой кожей. Я видел голубоватые вены, по ним бежала голубая кровь, видел темные тонкие косточки, похожие на птичьи, сочленения суставов, словно на дорогой удочке из натурального бамбука, но ненатурально раздутые, как у ревматика, хотя какой ревматизм в этом мире, зато тонкое гибкое тело как на ладони…

Я уставился, даже челюсть начала отвисать, не думал, что ее с виду крохотная фигурка так развита, а эльфиня наконец обратила внимание на мою отвисшую челюсть, нахмурилась. Ее музыкальный голос стал резче, хотя музыкальность не утратил:

– Что за ступор, герой?

– Да так, – пробормотал я, – сюда бы Кювье… Никогда бы не подумал… Ну и шутник ваш творец!.. Гм, о чем это я?.. Ага, что там за сооружение?

Она произнесла ледяным тоном:

– Это один из загородных дворцов Князя Тьмы. Еще его называют Принцем Тьмы, но это уже кто из какой воинской школы. Наши лазутчики сообщили, что сегодня там кто-то появился. Тайно, под покровом ночи!

– А если кто из слуг? – предположил я.

Она состроила презрительную гримаску:

– Слуги не таятся.