Зубы настежь - Никитин Юрий Александрович. Страница 61

Герцог пожал плечами, холеное лицо оставалось холодным и надменным. Не поворачивая головы, проехал мимо врат, а мы с воеводой пустили коней в глубь двора. Воевода еще крикнул зычно:

– Езжайте, езжайте!.. Мы только воды студеной напьемся, а там нагоним.

Герцог бросил в мою сторону ненавидящий взгляд, в котором читалось: не торопитесь. Пусть вас там хоть эти желтые чем-нибудь заразят.

Во дворе один бедолага изгибался как припадочный, руки и ноги выворачивало, а широкая рожа устрашающе перекашивалась. Воевода сочувствующе покачивал головой, сколько ж тут собралось богом обиженных, увечных еще в утробе, юродивых и слюни пускающих. Одному, особо жутко дергающемуся, бросил монетку. Несчастный был даже подпоясан веревкой черного цвета, что явно означало скорую черную смерть.

На крыльцо вышли двое в желтых халатах и в желтых высоких шапках. Мы с воеводой сразу признали старших, только они в шапках, а что один тощий как жердь, а другой грузный, как корова на задних ногах, то явно ж болезнь дает о себе знать.

Оба держали по широкой миске, наполненной водой. Во­евода подозрительно хрюкнул, ему бы в простом ковшике, ему ж необязательно рылом влезать в кувшин, я пихнул его в бок:

– Это не нарочно. Пиала!

– Пи…

– Пиала. Эх, широк русский человек, широк…

Воевода не понял, переспросил:

– Что говоришь?

– Широк, говорю, русский человек… Чересчур широк! Надо бы – сузить.

Последние слова я произнес со злостью, воевода понял по-своему, с лязгом бросил руку на рукоять топора, он любил этот лязг металла, а я напомнил:

– Ты пей воду. Нам еще догонять тех… которые свои.

Мои пальцы соприкоснулись с пальцами настоятеля или тренера этого монастыря, я ощутил короткий электрический разряд. Его глаза расширились, а я взял чашу и припал к холодной чистой воде.

Воевода, напротив, пил медленно, осторожно, брезгливо процеживая воду, как конь из болота, сквозь стиснутые зубы. Настоятели, поглядывая на нас благожелательно, улыбались, кланялись, потом тощий сказал толстому:

– У меня растет хороший ученик. Я говорю о Степ-ке. У него какой стиль?

– Сунь-ху, – ответил толстый горделиво.

– А… гм… Это хорошо. Но не противоречит ли… У тебя какой?

– Вынь-су-хим… К тому же у меня школа кинь-ху в традициях наху, с элементами факъю, так что направление одно.

Тощий воскликнул восторженно, одним глазом поглядывая украдкой, какое впечатление это производит на нас:

– Ого!.. А это что?

– Влияние заморских школ, – объяснил толстый напыщенно, – довольно сильное влияние. Правда, грубоватое, без глубокой философской школы, что характерно для наших школ, но сейчас все грубеют, тупеют, наши древние школы теряют изысканность и непостижимость через внепостижимость Запостижимости.

Тощий кивал, сказал глубокомысленно:

– Да, только наши школы и остаются последними хранителями сокровенных тайн бытия, что заключены в наших мистических откровениях, вписанных умело и гибко в наши тренировки, ритуалы…

Оба рассуждали важно и жирно, спесь выплескивалась из ушей и разливалась широкими лужами. Они походили на двух домохозяек, что рассуждают о хоккее, да и походили на домохозяек как фигурами, так и уверенностью, что от рассуждений о методах исхудания уже стали стройными и красивыми.

– А в самадхи асампрайната происходит слияния Высшего Сверхзнания с Неземным Внезнанием, – рассуждал толстый глубокомысленно, даже на лбу двигал складками, а на животе колыбахались уже не складки, а могучие волны, – тогда происходит Великое Околознание, что плавно переходит в сферу Полного Незнания, что и является высшей целью нашей философской системы! Тогда высшие космические силы пробуждаются и переполняют на энергетическом уровне так, что из задницы пар, душа преображается, как будто червяк переходит в жука.

– А в сунь-ху при влиянии звезд Нянь и Манянь, – сказал тощий важно, взгляд стал очень-очень задумчивым, – пробуждается высшая сила низших уровней Околознания. Наша система именно потому лучшая в мире по боевым искусствам, именно потому позволяет через философское осмысление бытия прийти к Высшему Незнанию, что и является конечной целью Высшей Мудрости.

– Совершенно с вами согласен, – воскликнул толстый. – Вчера мы ехали в чистом бескрайнем поле, и тут неожиданно из-за угла выскочили разбойники. Я их лихо побил, демонстрируя высочайшую технику нанесения ударов в стиле сунь-хунь-вчай-и-вынь-су-хим школы на-ху-козе-баян с элементами духовного учения у-попа-бы-ла-бусука. Конечно, эти простое и неграмотное мужичье долго не понимало, зачем это я перед ними прыгаю, кривляюсь и визжу истошными голосами, один даже бросил мне монетку, что-то не так поняв, другой улыбался до ушей и начал ритмично хлопать, пытаясь навязать мне чужеродный ритм, но третий, наконец что-то сообразив, завопил дико: «Юрод!.. юрод!.. покусает!» Представляете, тут же все разбежались, сломленные моей высочайшей техникой и духовным превосходством.

Он встал в позу тигра, надул щеки, вбирая в себя космическую энергию. Я перегнулся через конскую голову, щелкнул его пальцем по лбу, а конь мой повернул и пошел обратно к воротам, даже не оглянувшись на познающего Знание через Незнание и так и не понявшего, какая из звезд его подвела.

…По карте до земель принцессы оставались все те же сутки. Я наметил маршрут, конь мой нетерпеливо вырвался вперед. Отряд остался позади, а я некоторое время ехал один, наслаждался той свободой, которую дает скачка на сильном и выносливом животном. Когда сзади застучали копыта тяжелого коня, я сперва решил, что догоняет этот дурак герцог, нашел повод для ссоры, но это оказался воевода.

Некоторое время он ехал молча рядом, сопел. Я смотрел вперед, внимания не обращал. Наконец он буркнул озадаченно:

– Что-то я не понял.

– Что?

– Герцог и принцесса все толкуют, какой ты лгун! Мол, распустил слух, что убил Громоблещущего, но сам же случайно проговорился, что не убивал…

Я пробормотал:

– Толкуют, и пусть толкуют.

– Но я слышал, – возразил он, – что именно ты убил Громоблещущего Низвергателя!

Я пожал плечами:

– Мне пришлось в прошлом квесте убить нескольких человек. Но я не помню, чтобы я интересовался, кого как зовут.

Он крякнул, посопел, складки на лбу стали глубокими:

– Но… Не встречал ли ты высокого воина со шлемом из небесного железа? На нем еще выкован странный знак в виде громовой стрелы…

– Что-то такое было, – протянул я медленно. – Это случилось… если память не подводит… когда я выезжал из ущелья… Но с этим мужиком были еще двое. У них тоже шлемы с такими же громовыми стрелами. Я думал, что это пьяный кузнец, получив заказ на целую партию, поторопился и склепал одинаковые.

Конь под воеводой внезапно рухнул на круп, заверещал жалобно, словно раненый поросенок. Оказывается, всадник так рванул за поводья, что едва не разодрал бедному зверю пасть. Мой конь равнодушно простучал копытами вдоль по дороге, воевода вскоре догнал, его трясло, глаза вылезали из орбит:

– Так это… так это ж был Громоблещущий со своими братьями-великанами! Они ж вовсе… силачи.

– Мне они не показались великанами, – буркнул я.

Они остались позади, конь мой охотно пошел впереди в одиночестве, ни один конь не любит глотать пыль из-под копыт впередиидущих.

Когда я оторвался вперед почти на версту, слева заскользила темная тень. Волк несся длинными неслышными прыжками, легкий, как клок тумана, изредка поглядывал на меня веселыми желтыми глазами. Хлопанье крыльев я не услышал, но, когда задрал голову, в глаза бросились черные растопыренные крылья, разинутый клюв и прижатые к брюху костистые лапы.

– Чего такие хитрые?

– Хитрые? – переспросил волк. – С чего ты взял?

– Видно же… Ждете чего-то.

Его прыжки чуть ускорились, конь фыркнул негодующе и наддал, стараясь обогнать.

– Скоро, – сообщил волк. – Вон там гряда поворачивает… а там сам Шиваганд.