Битва Деревьев - Новак Илья. Страница 27
– Где мы? – спросил он.
Орхар сел, поглаживая грушу цепа, лежащего рядом. Пальцы осторожно двигались между шипами, скользя по железу почти ласково, словно по телу женщины.
– Между Флэем и Кричбором. Пока ты лежал, дукс, прибегали Бран с Пандосом. Ха! Я ранее не видел, чтоб кентавр – и в смущении был! Бран… он, значит, штоб я пересказал тебе… Он прощения просит у тебя, дукс. Говорит, не понимает, не ведает, что с ними тогда приключилось, почему убежали. Им, говорит, почудилось, что на кладбище хан Горак появился. А кентавры ж страшатся его, детенышей им своих пугают. Себя обрели уже токмо возле холма, все в царапинах от веток, потому мчались сильно, не взвидя ничего вокруг. Понял ты, дукс? Я-то не знаю, об чем кентавр толковал…
– Ясно.
Эльхант протянул еще слегка дрожащую руку к кувшину, медленно поднял, сделал глоток терпкой травяной настойки, поставил кувшин – невзирая на осторожность, чуть не перевернув его, – и наконец повернулся к Орхару.
– Кентавры – ладно. Еще что, рассказывай.
– Щас четвероногие наш лагерь с Водного Предела охраняют, чтоб от Флэя кто не наскочил. Озерцо-то уже небось все под мертвоживыми. А когда кентавры в Твердокамень обезумевшие прискакали от кладбища, амазонка наша сказала: навстречу к воеводе надо возвращаться, как он повелел. Я так смекаю, волновалась она, не знала, что решить. Хотела было послать отряд, чтоб тебя нашли, но от кентавров толку никакого не было, ничего и выговорить не могли, токмо ржали неразборчиво про кладбище да про свет какой-то синий и воду… Куда идти, где искать? Она губы кусала, хмурилась. Потом говорит: не могу, воевода приказал, его слушать надо! И токмо мы стали под холмом собираться, чтоб, значит, назад топать – как тут разведчики, передовой то бишь отряд, подошли. Войско-то уже, значит, в лесу неподалеку было, подвалило как раз… После сам Монфор появился. Лана ему обсказала, как все случилось, он еще с крылатой этой… с Оливией, которая умная очень, переговорил, и тогда велел всем нам идти дальше вместе с ними. Ну от, а тут уже, за лесом, мы лагерем стали, и тогда феи тебя и нашли. Примчалась поначалу одна, мелкая, она за грибами отлетала – для них же, знаешь, дукс, как лакомство они… Лопотала что-то, потом другая, что покрупнее, с нею улетела к лесу, а после вернулась и говорит – ты из-под доира вылез… Хех! – вдруг хмыкнул Орхар, хлопая себя по коленям. – Слышь, дукс-агач… У нас, как я еще по малолетству в селении жил, дед был, сосед… Друид обезумевший. Ну, не совсем уж безумный, но того… – Орхар стукнул себя костяшками пальцев по крепкому выпуклому лбу. – Его седобородые прогнали, когда он умом тронулся. Безобидный такой, значит, птиц ловил, силки делал прям в ветвях, и пытался пичуг после обучить чему-то… не ведаю я, чему и зачем. И рос на краю селения дуб, здоровенный, кряжистый. Так старикан наш влез на него как-то, чтоб силок повыше сделать, не удержался – да как слетит вниз! Башкой ровно в землю воткнулся. И после он, значит, совсем того… разумением потерялся. Бывало, выскочит из своего сруба и голым по селению бегает. Еще взлететь все хотел, руками размахивал, а после вознамерился научиться дышать под водой, што твоя рыба, – ну и утоп, канешно. Во, и у нас с тех пор про того, кто себя не как все держит, про чудного кого-то, стали говорить – с доира рухнувший. Упал с доира, понимаешь, дукс? А ты, значит, наоборот, из-под доира выползший…
Орхар захохотал, сопя и утирая лицо рукавом. Эльхант сидел молча, кутаясь в плащ, разглядывал лагерь: большой шатер в центре, эльфы, лошади, костры и летающие между ними феи…
– Ты, дукс, не забижайся, но, понимаешь, ты тоже… не, не то штобы не в своем рассудке, но особливый ты какой-то, непонятный… – добавил солдат уже серьезней, видя, что Септанта даже не улыбнулся.
– Сколько с того утра прошло, как я и кентавры к кладбищу ускакали? – спросил агач, принимаясь натягивать высохшие сапоги.
– А много. День, ночь, день. Видишь, вечереет… – Солдат встал, притопнул, разминая ноги. – Что ж, дукс-агач, спи. Велели тебе в меха кутаться да спать, – значит, так и делай, баб в этих делах слушаться надо. А я… пойду, гляну, где там Ирма. Она без мужа, убили мужа под Аргосом на мосту через ту реку, токмо ребятенка спасла. Пойду, разыщу ее, мож, утешу… Хоть и саила, а все одно… А ты спи пока, дукс.
– Нет, – Эльхант махнул рукой в сторону большого шатра и приподнялся, завязывая на груди шнуры, что свисали с углов плаща. – С Монфором поговорить надо.
– Да ты бы лучше поутру…
– Сейчас, Орхар.
– Хех… ну как скажешь. Идем тады, я тебя провожу… А, да вон амазонка к нам топает! Гляди, дукс, как вышагивает, э? Тож ничего баба, хотя мне Ирма более по душе, я статных люблю, зримых, и штоб выше меня, а эта худюща, хотя тоже не дура, канешно…
Орхар и выпрямившийся Септанта смотрели, как Лана подходит к ним.
– Надо поговорить с воеводой… – начал агач, когда она приблизилась, но амазонка в ответ покачала головой. – Нет? Почему?
Лана остановилась по другую сторону костра, посмотрела на Эльханта, на солдата, и ответила:
– Отец зол. Он на время забыл о тебе, потому что прискакал Амарген, которого посылали к корабельщикам, и сказал, что Абиат весь захвачен мракобестиями. Но воевода сердит, очень сердит. Не ходи к нему сейчас… Эльхант.
Кажется, Лана впервые назвала Септанту по имени – раньше ему доставались лишь "дикарь" да "агач", – но он будто не заметил этого, впрочем, и на предостережение внимания не обратил: молча направился к шатру.
Лана с Орхаром обменялись взглядами. В ее глазах плеснулось и тут же исчезло возмущение, солдат же лишь махнул рукой, словно говоря: "Так што ж, ты его знаешь уже, такой вот он…" – развернулся и не спеша потопал в ту сторону, куда удалилась саила Ирма. А Лана пошла за Эльхантом, быстро догнала его и собралась взять за плечо, но не сделала этого. Она уже хотела заговорить, когда агач произнес:
– Амаргена отправляли к корабельщикам, чтобы они присоединились к войску? Что они ответили?
– Он не достиг Селадона, – сказала амазонка. – Даже до Абиата не дошел. Шестеро из его отряда пропали. Мракобестии появились вдоль всего побережья и движутся к Селадону, убивая на пути всех живых. Амарген сказал: за то время, пока он возвращался, они уже должны были достигнуть пролива. Корабельщиков больше нет, кроме тех немногих, кто давно уплыл на острова Троицы. Мы…
– Почему не видно ни одного друида? – перебил Эльхант.
И вновь глаза Ланы сердито блеснули, но тут же погасли. Она уже почти привыкла к той манере, в какой агач вел беседы, к его сосредоточенности и легкой отстраненности… не просто привыкла – смирилась с этим.
– Сыны омелы ушли. Я слышала от солдат. Еще когда мы были в Твердокамне, появился филид, слуга оллама, что-то сказал им – все, кто сопровождал войско и лечил раненых, исчезли посреди ночи.
– Исчезли?
– Ты же знаешь… друиды умеют пропадать и появляться где-то совсем в другом месте, и никто не знает как.
– Бросили войско.
– Да… Нет. То есть, конечно, бросили, но не просто так. Мы думаем, оллам велел всем собраться в Корневище Тар-Нат-Вог. Ведь скоро праздник Мар Ани, к тому же им надо устроить совет – что делать теперь, как справиться с мертвоживыми? Где ты был? Что случилось в лесу и почему ты вылез из-под земли?
– Праздник!
Лана, глядевшая себе под ноги, с удивлением подняла голову: Эльхант воскликнул это почти с яростью.
– Они ушли праздновать и совещаться… Ты знаешь, сколько длится Мар Ани? Я должен рассказать друидам все, что увидел, но они… Семь ночей! И сколько раненых погибнет за это время, не получив помощи? Даже саилы не так сведущи во врачевании, как седобородые, – но друидам безразличны наши смерти!
– Что ты говоришь? – изумилась амазонка. – Ведь они – сыны омелы! Внуки Артара, лучшие на Древе, укрепляющие его собой! Как ты можешь судить их, как вообще можешь хоть что-то знать о путях, которые они избирают? Они спасут нас, на них вся надежда! Да ты… ты, агач!.. – Она замолчала, когда Септанта отмахнулся, и поняла, что большую часть тирады он пропустил мимо ушей.