Шут (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde". Страница 89

  Но зато дурочка Мила охотно бралась за любую работу в королевских покоях, ибо до дрожи обожала Его Величество: она часами могла таращиться на портрет Их Милости и пред сном в своей ежевечерней молитве поминала имя короля по тридцать три раза. Остальные слуги посмеивались над этим слепым обожанием, уверяя глупую Милу, что Руальд точно также пачкает свои манжеты в жирном соусе и пользуется ночной вазой, когда лень идти в уборную. Но Мила была глуха к насмешкам, трудолюбива и безропотна. Так что никто ее особо не обижал, а помощница старшей горничной даже угощала иногда липкими подтаявшими леденцами, которые имела обыкновение носить в своем переднике.

  Работа горничной, даже в палатах короля не была самой приятной и легкой. Должность при кухне являлась, например, гораздо более престижной во внутренней иерархии дворцовой прислуги. Но Шут не падал духом. Конечно, тяжелый труд не добавлял ему оптимизма, руки стали красными от цыпок и болели, а порой он даже не успевал пообедать... Но зато был жив и рядом с королем...

  В первые дни Шут боялся постоянно. Он плохо спал и совсем не мог есть. Страх пропитал его сны и мысли. Каждый миг он ожидал разоблачения. Одни боги знали, чего ему на самом деле стоило удержать в тайне свою истинную природу... Пожалуй, только смех над собой и помогал сохранять веру в то, что однажды мир снова наполнится светом и радостью.

  Утренняя побудка для слуг полагалась лишь немногим позже, чем для кухонных работников, которые, как известно, даже летом встают до зари. И пока остальные девушки из его комнаты только, зевая и потягиваясь, выбирались из постелей, Шут стремительно, точно солдат, уже натягивал на себя юбки и чулки. В темноте, наощупь... Для того, чтобы это действительно получалось, ему пришлось потратить целый вечер на бесконечные одевания и раздевания в одном из укромных уголков дворца. Как выяснилось, одежда для служанок не отличалась особенной сложностью, но, тем не менее, и с ней нужно было освоиться. Спустя неделю Шут уже окончательно привык к платью, а через две - к дурацкому чепцу, оборки которого, как выяснилось, загораживают половину обзора.

  Гораздо хуже обстояло дело с мытьем. Ходить в баню вместе со всеми Шут, разумеется, не мог. Про это пришлось забыть. Впрочем, запах немытых тел не был редкостью не только для слуг, но и для дворян. Зимой купанье - всегда дополнительный риск подхватить простуду. Единственным серьезным поводом для посещения бани многие считали только паразитов. Вот и Шут, когда блохи одолевали его окончательно, улучал момент и сбегал на пару часов из дворца в город. Там он находил постоялый двор понеприметней и заказывал ванну в номер. Это были часы блаженства и забытого счастья... И трудно сказать, от чего Шут получал больше удовольствия - от горячей воды или от возможности размотать тугой тканевый бандаж, который он носил не снимая. С помощью этой уловки в труппе Виртуоза его научили не только превращать женщину в парня, но и наоборот. Подложенные в складки бандажа мотки пряжи прекрасно имитировали небольшую, но вполне правдоподобную девичью грудь.

  Не меньше хлопот, чем бандаж, Шуту доставляла необходимость начисто выводить растительность на лице. Конечно, он и прежде не любил, когда оно становилось шершавым, и старался этого не допускать, щедро натирая кожу соком травы кру. Но теперь ему приходилось делать это тайком и хранить бутылочку с настоем в темном закутке одного из коридоров для слуг. Шуту хватило ума не тащить ее к себе в каморку, где любая из соседок могла бы заметить столь странный для девицы предмет. Траву кру использовали не только для удаления щетины, но этот ее способ применения был самым популярным.

  А жизнь слуг, между тем, оказалась и впрямь похожа на ту, что Шут видел в казармах Дени. Здесь тоже были свои 'командиры' и вверенные им 'подразделения'. Мила, разумеется, стояла на самой низкой ступеньке этой 'лестницы'. Непосредственные указания ей доставались от мадам Брю, помощницы старшей горничной. Над мадам Брю соответственно стояла сама старшая горничная, которой отдавал приказы управляющий. И еще имелся главный управляющий... Точно также строились отношения и в других местах, будь то кухня, прачечная, конюшня или скотный двор. Хотя, конечно, не везде слугам приходилось так трудно, как на должности горничной.

  Но, не смотря на это, желающих драить полы в Чертоге всегда было предостаточно, ибо жалование служанки хоть прежде и казалось Шуту мизерным, а все же значительно превышало средние заработки в городе и, тем более, за пределами столицы. Многие стремились попасть во дворец, чтобы тяжелым трудом скопить денег на новую, лучшую жизнь. Ради этих денег готовы были терпеть и прихоти господ, и темные комнаты, и ранние подъемы...

  2

  - Мила! Его Величество рассыпали табак в кабинете. Весь стол уделали! Прибери пока оне трапезничают, - тетушка Эльна оторвала Шута от нудной и долгой работы - натирания канделябров из гостиной. Он уже полдня шоркал их с песком и отваром из корня шмелицы, пытаясь удалить копоть и сальные пятна.

  - Да, госпожа Эльна, - он со вздохом отложил канделябр и встал, оправив подол платья.

  'Табак... Раньше Руальд не курил...' - Шут уже неоднократно видел на столе у короля короткую изящную трубку и всякий раз огорчался по новой.

  Слуги должны быть незаметны. Эту истину ему внушали с первого дня работы, и Шут изо всех сил старался соответствовать. Тем более у него для этого имелись дополнительные веские причины. Он понимал - если сказано убрать за время обеда, значит, упаси боги ему задержаться в кабинете, когда Руальд окончит трапезу и вернется к своим делам.

  В кабинете было светло и уютно. Доска 'престолов' стояла на своем обычном месте - на маленьком столике возле книжного стеллажа. Шут всякий раз задерживал на ней свой взгляд, пытаясь воскресить в памяти те дни, когда эта благородная игра была для них с королем отличным способом разнообразить длинные зимние вечера.

  'Глупо цепляться за прошлое', - сердито одернул он себя. Зная, что в следующий раз опять засмотрится на резные фигурки...

  Табак оказался рассыпан не только на столе, где Руальд умудрился перевернуть коробочку, но и по всему полу вокруг. Шут подоткнул подол - этому удобному приему он научился, глядя на других служанок - и, опустившись на колени, принялся быстро сметать крошево сухих листьев на совок. Некоторые из них залетели далеко под дубовое днище стола. Шут выгребал рассыпанное, как обычно молясь о том, чтобы королю не пришло в голову зайти в кабинет раньше времени. Этот страх стал уже привычным: Шут почему-то не сомневался, что не с первого, так со второго раза Руальд его узнает.

  'Да... - подумал он, - кабы я знал, каков на самом деле труд служанок, ни в жизнь бы не стал тогда опрокидывать эту кашу... Бедная Мирта, сколько лишних хлопот я ей доставлял... Да и не только ей!..'

  Он уже почти закончил, когда вместе с табачными крошками, пылью и паутиной вымел из-под стола что-то маленькое и блестящее. Чихнув, Шут поднял находку и с трепетом расправил на ладони.

  Сережка...

  Тонкая изящная вещица. Сплетение золота и серебра. Она была сделана в форме цветочной кисти с крошечными, не больше гречневого зернышка, бабочками из драгоценных камней. Эта вещь когда-то принадлежала королеве. Шут знал точно: он видел эти серьги на ней в тот день, когда так жестоко обманул, выдав себя за Руальда.

  Как она оказалась здесь?

  Да не все ли равно...

  Шут провел пальцем по ажурным завиткам и с сожалением положил находку на стол короля. Он не вор, и чужого ему не надо. Однако, уже у самого выхода, собрав свои метелки и тряпки, он вдруг передумал. Схватив сережку, Шут засунул ее обратно в темную щель между столом и полом.

  Незачем Руальду это видеть...

  Он знал, разум короля по-прежнему хрупок. Уроки наставницы не прошли даром - Шут многое научился чувствовать иначе, чем прежде. И в душе у него постепенно зрела твердая уверенность, что он очень скоро увидит то, о чем толковала Ваэлья. Увидит наложенные на Руальда чары. Это предчувствие было сродни ожиданию весны, которая наступит, что бы ни случилось... Быть может, причиной тому стал размеренный, упорядоченный ритм жизни, когда в одно время нужно вставать и ложиться, есть и отдыхать, не имея лишней минуты на тягостные размышления. Шут, казалось, просто забыл о том, кто он на самом деле. Позволил новой, странной жизни всецело овладеть им. И именно эта аскетичная отрешенность дала свои плоды...