Шут (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde". Страница 93

  - Ага, - довольно произнес Фрем. - Попалась.

  Шут отчаянно дернулся и замычал, но парни держали крепко.

  - Тощая-то какая, - услышал он надтреснутый голос у себя за спиной. - И на что ты тут позарился, братец? - Фрем буркнул невнятно и потянулся мерзкой своей лапищей к Шутову лицу. Тот вздрогнул всем телом, когда пропахшие кислой капустой и жиром пальцы, прикоснулись к его щеке.

  'Боги! - подумал он. - Меня же сейчас просто вырвет...'

  - Да какое нам дело! - хохотнул второй парень и прижал добычу к холодной стене сарая, дернув, сорвал плащ. Шут не встречал раньше этих парней и по обветренным грубым лицам признал в них портовых. Люди такого сорта работали за медяки, таскали тяжелые грузы из трюмов в доки. А после сидели в дешевых тавернах с сивушной брагой и женщинами, павшими столь низко, что готовы отдавать свои ласки едва ли не даром, за тарелку еды и кружку пива. Дружки Фрема и теперь были пьяны и жаждали забавы. - Зря ты, барышня, обидела нашего товарища! Он человек добрый, простой, его всякий задеть норовит. По-хорошему надо было...

  Часом позже, вспоминая эту отвратительную сцену, Шут понял, что имела в виду Нар, когда говорила, как трудно воспользоваться Силой, будучи захваченным врасплох. В тот момент, когда грязная рука накрыла его лицо, ужас сковал разум Шута, лишив способности не только рассуждать, но и трезво воспринимать происходящее. Остался только животный страх. И трудно сказать, чего он боялся больше - разоблачения тайны или просто жестокой физической расправы.

  Его спас случай. Как всегда. Удивительное необъяснимое везение сработало и на этот раз.

  Когда Фрем уже протянул руку, чтобы заворотить подол своей добычи, с другой стороны сараев послышался веселый посвист - кто-то шел на кухню. Замерев, кривоглазый уставился в темноту, и дружки-портовые последовали его примеру. Ладонь, зажимавшая рот Шута на миг ослабила хватку, и тот, наконец опомнившись, со всей силы отчаянно вцепился в нее зубами.

  Парень взвыл так громко, что человек, шагавший за сараями, остановился и тревожно спросил:

  - Кто это там, а?

  Фрем испуганно заметался. Он был глуп и не понимал, что лучше тихо скрутить служанку и утащить задами куда-нибудь в сторону. Вместо этого кухонный дернул товарища за рукав и запричитал:

  - Я тебе говорил, не надо! Теперь чего будет...

  Было и впрямь 'чего'. На шум, поднятый внезапным спасителем Шута, прибежали другие работники с кухни. Дружков Фрема они не поймали, те оказались сообразительней своего товарища и убежали, бросив его вместе с перепуганной 'барышней'. Зато самому Фрему влетело так, что тот проклял все. Объяснять произошедшее Шуту не пришлось - и так все было ясно.

  На другой день кривоглазого при Чертоге уже не было. А Мила получила полдня выходных. Чтобы прийти в себя. Конечно же, Шут потратил их на поход в город и горячую ванну. Ему казалось, он никогда не отмоет противный запах чужих рук...

  5

  После того случая, Шут окончательно зарекся доверять людям. У него больше не было маски блаженного дурака, которая защищала от обид. Не было и умения постоять за себя. Служанка Мила оказалась беспомощна и даже более жалка, чем господин Патрик. После визита за сараи она еще крепче замкнулась в себе и с головой ушла в работу. Никто не знал, почему эта странная молчунья так держалась за свое место, но ее ценили за умение честно и много трудиться. Мила первой приходила со своим ведром и тряпкой в покои короля, шоркала грязные углы весь день и покидала вверенные ей комнаты последней. Ее всегда можно было попросить сделать еще чуть больше. Мила только кивала, не поднимая глаз, и принималась за новое дело. На любой вопрос, чем же объясняется такое рвение, она неизменно отвечала, что любит короля безумно и готова за Его Величеством хоть горшки выносить, хоть крошки с пола доедать.

  Так и тянулись эти холодные, беспросветные дни.

  Почти позабывший себя настоящего за личиной служанки, которой снятся сны о короле, Шут даже не заметил, как, наконец, пришла весна. Понял это только, когда руки перестали мерзнуть, а в убогой коморке, где Мила обитала со своими соседками, с окон сняли тяжелую деревянную заслонку. Свежий ветер, напоенный ароматами цветущих деревьев, наполнил комнату, заставив ее обитательниц вспомнить, что за стенами существует другой мир.

  А вот король оставался королем... по крайней мере внешне. И пока Шут возился с тряпками и метлами, Руальд правил страной... Только делал он это теперь все больше при помощи Торьи... И вообще вел себя так, будто был безразличен ко всему. В том числе и к тому, найдут ли убийцу Тодрика. Его Величество вообще мало чем интересовался, кроме своей маленькой черноглазой жены и ее едва заметно округлившегося живота. Шут знал это, ощущал, как ощущают старую хворь. Боль, непохожая на физическую, стала его постоянной спутницей. Боль за короля, теряющего волю к жизни, теряющего связь с миром...

  Но как привыкают к долгому недугу, так и Шут свыкся с этим тягостным чувством. Он ни на миг не забывал, что лекарство от этой болезни есть. Что оно - в его руках. И что сам он - вечный должник короля...

  Только один раз Шуту довелось увидеть Руальда прежним.

  Это случилось в один из долгих вечеров, когда зима уже медленно отползала, но и весна по-настоящему не наступила. К королю в очередной раз пожаловал господин министр безопасности.

  Так вышло, что в кабинете короля задремала утомленная дневной прогулкой Нар, и, не желая тревожить свое сокровище, Руальд принимал министра в гостиной. Он сидел за столом, и мрачно перебирая какие-то документы, слушал очередной доклад Торьи. Собственно это был даже не доклад, а готовый указ, который королю нужно было только подписать. Шут же затаился в коридоре для слуг, том самом, который когда-то давно позволил ему увидеть непредназначенное для чужих глаз. Так же, как и тогда, он стоял за тяжелой портьерой, скрывающей дверь для горничных, и был незримым участником беседы.

  - Ваше Величество... - терпеливо, будто ребенку, втолковывал Торья, - я полагаю, это постановление позволит значительно повысить годовой доход... Казна пуста после вашего... гм... путешествия на Острова... - Торья хотел добавить еще что-то, но осекся. Шут увидел, как напряглись скулы Руальда, как сверкнули гневом его глаза.

  - Довольно! - монарший кулак врезался в столешницу так, что бумаги разлетелись во все стороны. - Довольно делать из меня дурака! Вы что же и в самом деле полагаете, будто я вам кусок мебели, который можно двигать как захочется?! - Торья оторопело смотрел на короля, не смея вымолвить и слова. Шут бы потрясен - ему казалось, с министром просто невозможно так разговаривать. - Я устал от ваших интриг! Мой брат мертв, а я чувствую себя так, точно меня по-прежнему пытаются столкнуть с трона! Вы думаете, я ничего не вижу? Не вижу, как вы пытаетесь сделать мою корону бутафорской? Хватит! Я не фигура для игры! - еще один взмах руки, и стоявшая рядом доска для 'престолов' с грохотом упала на пол, упомянутые фигуры раскатились по углам, точно испуганные мыши.

  'О, боги! - в ужасе думал Шут. - Что же он творит? Разве можно о таких вещах говорить вслух?'

  Но конец этой сцены ему не удалось узнать - в коридоре раздались шаги кого-то из слуг, и Шут огорченно покинул свое наблюдательное место.

  А в один из дней, стоя все за той же портьерой, он одним из первых узнал о намерении короля покинуть Золотую вместе с молодой женой, едва лишь придет лето. Чтобы в загородной резиденции, вдали от шума и суеты дожидаться появления на свет драгоценного наследника.

  Белокаменный Лебединый Дворец находился в дне пути от города. Это было любимое место уединения монархов Закатного Края. В особенности - их жен. Усадьбу окружали восхитительные сады, где летом не смолкая пели птицы и звенели ручьи, а в пруду действительно плавали царственные лебеди. Лучшее место для королевы, носящей под сердцем будущего наследника... Несколько раз Шут бывал там, но после появления Элеи Руальд больше не брал с собой любимца, отправляясь с женой в загородную резиденцию.