Возлюби ближнего своего - Ремарк Эрих Мария. Страница 74

Марилл и Вазер сидели в бистро.

– Давайте возьмем еще по рюмке водки, – предложил Марилл. – Черт возьми, я больше не доверяю этому отелю! И это чувство охватывает меня впервые. Что вы будете пить? Фин или перно?

– Фин, – с достоинством ответил Вазер. – Анисовка – женский напиток.

– Только не во Франции. – Марилл сделал знак официанту и заказал порцию коньяку и красного перно.

– Я могу сообщить ей об этом, – предложил Вазер. – У нас часто случается такое. У нас часто кого-нибудь схватывают, и об этом нужно сообщать жене или невесте. Будет лучше всего, если вы начнете с великого общего дела, которое всегда требует жертв.

– Что это за общее дело?

– Движение. Революционное пробуждение масс, само собой разумеется!

С минуту Марилл внимательно смотрел на коммуниста.

– Вазер, – сказал он затем спокойно, – мне кажется, что на этом мы далеко не уедем. Это хорошо для социалистического манифеста, не больше. Я забыл, что вы занимаетесь политикой. Давайте лучше опустошим наши рюмки и примемся за дело. Ведь как-нибудь это все-таки нужно сделать.

Они расплатились и по грязной снежной каше направились к отелю «Верден». Вазер исчез в «катакомбе», а Марилл медленно поднялся по лестнице.

Когда он постучал в дверь Рут, она открыла так быстро, словно ждала за дверью. Улыбка ее стала не такой радостной, когда она увидела Марилла.

– Марилл? – немного удивилась она.

– Не ждали, наверное?

– Я думала, что – Людвиг. Он должен прийти с минуты на минуту.

– Ах, вот оно что!

Марилл вошел в комнату. Он увидел тарелки, стоящие на столе, спиртовку с кипящей водой, хлеб, холодную закуску и цветы в вазе. Он окинул все это быстрым взглядом, взглянул на Рут, которая выжидающе стояла рядом с ним, и нерешительно, только чтобы чем-нибудь занять руки, поднял вазу.

– Цветы… – пробормотал он. – Даже цветы…

– Цветы в Париже дешевые, – ответила Рут.

– Да… Но я не это имел в виду. Ведь они… – Марилл поставил вазу обратно так осторожно, будто она была не из дешевого толстого стекла, а из тонкого, как скорлупа, фарфора. – Ведь они чертовски осложняют все дело…

– Какое дело?

Марилл промолчал.

– Я знаю, – вдруг сказала Рут. – Полиция схватила Керна.

Марилл повернулся в ее сторону.

– Да, Рут.

– Где он сейчас?

– В префектуре.

Рут молча взяла пальто, надела его, сунула в карманы какую-то мелочь и хотела пройти мимо Марилла. Тот задержал ее.

– Нет смысла предпринимать что-либо, – сказал он. – Ни ему, ни вам это не поможет. У нас есть свой человек в префектуре, который следит за всем. Оставайтесь дома!

– Как я могу оставаться дома! Я должна увидеть его! Пусть и меня сажают вместе с ним. А потом мы вместе перейдем границу!

Марилл продолжал крепко держать ее за руку. А она была подобна сжатой стальной пружине. Лицо побледнело и, казалось, стало даже меньше от напряжения. Потом она внезапно обмякла.

– Марилл, – беспомощно спросила она, – что же мне теперь делать?

– Оставаться здесь. В префектуре у нас Классман. Он нам обо всем расскажет. Керна могут только выслать. И тогда через несколько дней он снова будет здесь. Я пообещал Керну, что вы никуда не уйдете и будете ждать его здесь. Он уверен, что вы будете вести себя благоразумно.

– Да, я хочу вести себя благоразумно… – Глаза Рут были полны слез. Она медленно стянула с себя пальто и отпустила его. Пальто упало на пол. – Скажите мне, Марилл, почему они так издеваются над нами? – спросила она. – Ведь мы же им ничего не сделали!

Тот задумчиво посмотрел на нее.

– Думаю, что именно по этой причине, – наконец ответил он. – И я действительно так думаю…

– Его посадят в тюрьму?

– Думаю, что нет. Но лучше подождем до завтра и узнаем об этом от Классмана.

Рут кивнула и медленно подняла пальто.

– Классман вам больше ничего не сказал?

– Нет. Я видел его всего минуту. Потом он сразу ушел в префектуру.

– Я была там сегодня утром. Мне велели прийти. – Она сунула руку в карман, вынула бумагу, разгладила ее и протянула Мариллу, – Вот…

Это был вид на жительство. Рут получила его на четыре недели. Этого добился комитет помощи.

– Ведь срок паспорта у меня только истекал. И сегодня мне Классман, наконец, сказал, что я могу получить разрешение… И я хотела сегодня обрадовать Людвига. Поэтому у меня и цветы на столе.

– Так… Значит, поэтому! – Марилл держал бумажку в руке. – Это – одновременно и величайшее счастье, и глубочайшее бедствие, – сказал он. – Но счастья здесь все-таки больше. Это что-то вроде чуда. Оно не часто приходит. А Керн вернется. И вы должны верить в это!

– Да, – ответила Рут. – Одно без другого не бывает. Он должен вернуться.

– Вот это – умные слова! А теперь пойдемте со мной. Мы где-нибудь пообедаем. И что-нибудь выпьем. За здоровье Керна и за ваше разрешение! Он

– опытный солдат. И все мы – солдаты. Вы – тоже. Я прав?

– Да…

– Керн с радостью позволил бы выслать себя раз пятнадцать за эту бумагу, которую вы сейчас держите в руке.

– Да, но мне лучше было сотню раз не…

– Знаю, – перебил ее Марилл. – Но об этом мы поговорим, когда он вернется. Это – одно из основных солдатских правил.

– У него есть деньги на обратную дорогу?

– Надеюсь. У старых бойцов всегда есть при себе сумма на всякий пожарный случай. А если ему не хватит, Классман перешлет их ему контрабандным путем. Классман – наш форпост и наш дозорный. Ну, а теперь пойдемте! Временами кажется чудом, что на свете существует водка. Особенно в последнее время.

Когда поезд остановился на границе, Штайнер насторожился и сосредоточился. Французские таможенники равнодушно и быстро осмотрели состав. Они попросили у него паспорт, поставили визу и вышли из купе. Поезд снова тронулся и медленно пополз дальше. Штайнер понимал, что именно в эти минуты решилась его судьба, – пути назад больше не было.

Через некоторое время появились два немецких чиновника. Они поздоровались со Штайнером.

– Ваш паспорт, пожалуйста.

Штайнер вынул паспорт и подал его тому, что помоложе, – который спросил.

– С какой целью вы едете в Германию? – спросил второй.

– Хочу навестить родственников.

– Вы живете в Париже?

– Нет, в Граце. В Париже я навещал родственников.

– На какой срок вы едете в Германию?

– Недели на две. Потом вернусь в Грац.

– У вас есть деньги в валюте?

– Да. Пятьсот франков.

– Мы должны занести это в паспорт. Вы привезли деньги из Австрии?

– Нет. Мне дал их в Париже двоюродный брат.

Чиновник посмотрел паспорт, затем что-то вписал в него и поставил печать.

– У вас есть багаж, который подлежит оплате пошлиной? – спросил другой.

– Нет, ничего. – Штайнер снял свой чемодан.

– У вас еще есть крупный багаж?

– Нет, это все.

Чиновник быстро осмотрел содержимое чемодана.

– У вас есть газеты или что-нибудь печатное?

– Нет.

– Спасибо. – Младший вернул паспорт Штайнеру. Оба попрощались и вышли из купе. Штайнер облегченно вздохнул. А в следующую секунду заметил, что весь взмок от пота.

Поезд пошел быстрее. Штайнер откинулся на спинку и посмотрел в окно. За окном была ночь. По небу быстро неслись низко висящие тучи. В разрывах туч мерцали звезды. Мимо пролетали маленькие освещенные станции. Мелькали красные и зеленые огни светофоров, блестели рельсы. Штайнер опустил окно и выглянул наружу. Сырой встречный ветер ударил по лицу.

Штайнер глубоко вздохнул. Воздух казался ему другим, ветер казался другим, горизонт был другим, свет был другим, тополя на дорогах гнулись по-другому, более доверчиво. Даже дороги вели куда-то в его сердце. Он глубоко вздохнул, ему стало жарко, кровь сильнее запульсировала в венах. Местность стала холмистой, она смотрела на него – загадочная и все-таки не чужая. «Черт возьми, – подумал он. – Я становлюсь сентиментальным!»

Он снова откинулся на спинку, попытался заснуть, но не смог. Родина в ночи, за окном, манила и призывала. Она превращалась в лица и воспоминания. А когда поезд загрохотал по мосту через Рейн, перед его глазами снова всплыли тяжелые дни войны. Радужная вода, с глухим шумом утекавшая вдаль, воскрешала в памяти множество имен и названий. Это были имена пропавших без вести, погибших, почти забытых товарищей, названия полков, городов и лагерей – и все эти имена и названия всплывали в его мозгу из тьмы прошлых лет. Воспоминания хлынули на него, словно лавина. Внезапно Штайнер закрутился в вихре своего прошлого, хотел избавиться от этого, но не мог.