Зумана (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde". Страница 33

Напрасная трата сил. Шут твердо знал, что беда пришла и что от нее будет очень трудно спрятаться. И спасительными могут оказаться не минуты, а мгновения.

— Здесь… нельзя, — сбивчиво попытался объяснить он Элее. Силком увлекая ее за собой, он едва не споткнулся о какую-то канатную бухту, а затем — о ведро со свеженаловленной рыбой для обеденной похлебки. — Совсем нельзя. Вы не должны более покидать вашу каюту. Не должны ни с кем общаться.

— Но как же это возможно, Патрик?! — воскликнула она. — Я ведь принцесса!

— Именно. Именно! Вы — принцесса, ваша жизнь бесценна, — Шут распахнул двери каюты, где жила Элея и почти насильно затащил ее внутрь.

— Патрик! Ты несносен! — она почти кричала, не в силах справиться с Шутом и приходя от этого в отчаяние. — Кто дал тебе право вести себя со мной подобным образом?! Да как ты смеешь?! — принцесса вновь и вновь попыталась выдернуть руку, но Шут держал очень крепко. Он был слишком взбудоражен и еще не осознал, что пора уже и отпустить.

— Да ладно вам, Ваше Высочество… — сердито тряхнул он головой. — Что я несносен, это давно не новость. А гнев ваш неразумен и меня не пугает. Когда люди на этом корабле начнут мереть как мухи, вы поймете, что я был прав. И сделать вы со мной все равно ничего не сможете. Не казните же за дерзость… А немилость ваша и так давно меня настигла. Уж не знаю, в чем я перед вами провинился… Да только терять мне нечего… — он вовсе не собирался жаловаться, но горькие слова вырвались сами собой.

Элея вся дрожала от гнева и, услышав эти слова, упрямо стиснула губы, но потом вдруг посмотрела ему в глаза, и рука ее обмякла под судорожно сведенными пальцами Шута.

— Патрик… — она сокрушенно качнула головой, — ты прав. Это слишком затянулось… Но отчего ты всегда делаешь поперек? Никого не слушаешь… Впрочем, — вздохнула Элея, — откуда мне знать, может быть в этом твоя сила… Я давно не сержусь на тебя, — Шут моргнул растерянно, и наконец понял, что можно уже больше не держать принцессу. Он тихо отпустил ее руку, с огорчением увидев, что на запястье остались белые пятна. Они на глазах начали темнеть, грозя превратиться в настоящие синяки. Элея машинально потерла это место, а потом спросила, жалобно, точно и не наследница, а испуганная девочка: — Что же теперь будет, Патрик?

За стеной, на палубе слышались крики и топот, хриплый голос Нуро рокотал громче штормовой волны…

Шут не смог ответить на этот вопрос. Но он взял с Элеи слово, что она никуда не выйдет из каюты, и оставил ее на попечение лорда Этена, который опомнился-таки и тоже поспешил принять все меры для убереждения наследницы. Лорд проводил Шута очень странным взглядом, вероятно, успел заметить синяки на запястье принцессы.

Когда Шут поднялся наверх, жаркие споры о том, что теперь делать, были в самом разгаре. Появился лекарь, средних лет неприметный мужичок, который, как и Линта благополучно проспал начало этой драмы. Да и продолжение, по всему видно, тоже. Теперь же ведун что-то пытался внушить капитану, но тот, вероятно, точки зрения плешивого врачевателя не разделял, потому как едва ли не замахивался на лекаря, чье лицо было белым от страха.

— А я вам еще раз говорю, — Нуро сердито рубанул воздух ладонью, — мы не можем сейчас повернуть обратно! У нас слишком мало воды, да и пищи осталось по хорошему на десяток дней, не больше! Мы должны пополнить запасы, иначе все отдадим тут концы!

— Но, капитан! — громыхал здоровый как лось сэр Инмар, также едва усмиряя кулаки, — Если мы сунемся в эти земли, то конец наступит еще верней! Если там чума, то пища и вода тоже заражены. Нельзя так рисковать!

— Не будем высаживаться в Ксархане, — сказал капитан, пытаясь придать голосу более спокойный тон, — пройдем до Дерги и разведаем, как обстоят дела там. Если и в Дерги все так плохо, у нас еще хватит провианта до следующего княжества — Зие. Я не думаю, что чума успела поразить все земли Диких Княжеств. Если же это так… Рискнем войти в гавань Андеи.

— Но там такие шторма… — пробормотал один из старших матросов. Андея была крупным королевством, которое отделял от Княжеств громадный скальный массив, протянувшийся на несколько дней нелегкого пути.

— Да. Шторма. И еды у нас останется чуть. Поэтому давайте молиться, чтобы уже в Дерги все было благополучно… А назад я не дам плыть. Это смертоубийство.

Как раз в этот момент из-за борта показалась голова одного из тех матросов, что спускали еле живого ксарха обратно в его лодку. Стоявшие на палубе дружно отшатнулись от бедолаги и его напарника, который выбрался следом. Но матросы, эти тертые жизнью парни, похоже, уже смирились со своей участью — без единого слова они последовали к трюму. Линта же, толмач, все топтался возле того места, где недавно лежал степной воин.

— Капитан, — робко окликнул он, — ксарх сказал, эта чума начинается как простуда. И еще он сказал, что лекарства от нее нет…

Толмач был молод и хорош собой, наверняка в Тауре у него осталась жена или невеста. Но, глядя на Линту, Шут мог с полной уверенностью сказать — домой этот парень не вернется… В вещем сне он был одним из первых, кто переступил порог смерти. Шут смотрел на него и не мог поверить в то, что этот статный красавец скоро будет охвачен тем огнем, который уже проник на «Вилерну» и затаился среди ее экипажа.

— Простуда! — рыкнул Нуро. — Да тут половина парней в соплях от этой дрянной погоды! Поди отличи!

"А я? — подумал вдруг Шут. — Останусь ли я сам в живых?"

Он наверняка знал — что бы ни пытался предпринять капитан, корабль обречен. Но какой прок говорить об этом теперь? Никакие слова не могли отвратить беды, а только лишили бы людей надежды. И подобно каждому из его спутников, Шут не мог поверить в свою смерть. Ему казалось, что угодно может случаться вокруг, но сам он останется невредим. Ибо его путь незавершен. Ибо он уже побывал за чертой, отделяющей живых от мертвых, и вернулся. Не для того ведь, чтобы погибнуть теперь.

"А ведь я не хочу умирать!", — изумился Шут. И впервые осознал до конца, что как и в прежние — теперь, казалось, такие далекие — времена, ему дорога его жизнь. Пусть и такая убогая, полуразрушенная, разбитая на тысячи осколков. Но он не мог себе представить, что откажется от нее. Теперь, когда смерть вдруг подошла так близко, Шут понял, как глупы и даже преступны были его мысли о ней. Желать подобного, когда рядом столько людей оказались на краю гибели — можно ли представить себе большее кощунство?..

16

Минула неделя.

Когда скалы Дергитских земель выросли на горизонте, все уже почти поверили, что беда обошла «Вилерну» стороной. Сосланные в трюм парни не только не заболели, а, казалось, были даже рады отдыху, что выпал на их долю. Коротая скучные дни в темноте своего заточения, они то и дело начинали распевать веселые песни, а то и просто принимались шумно резаться в кости и тришу, любимую игру всех моряков. Их зычные, закаленные на вантах голоса доносились сквозь доски палубы и были неоспоримым доказательством того, чуме эти сильные здоровые матросы оказались не по зубам.

Но Элея все равно не покидала своего уединения, пищу ей приносил лично лорд Этен. И в Большой каюте уже никто не собирался. Свою еду все получали строго в свои же чашки, с которыми надлежало подходить к кухне. Помощник повара плюхал в них изрядно сокращенные порции варева, не касаясь посуды своим черпаком.

Шут, как и остальные обитатели верхних кают, старался лишний раз не высовываться наружу. Он-то прекрасно знал, что беда никуда не делась, лишь затаилась на время. И потому нередко предпочитал обойтись без еды, если не чувствовал слишком сильного голода. Его телу никогда не требовалось особенно много пищи, и теперь Шут был этому искренне рад, хотя и понимал, что такими темпами снова быстро утратит накопленные силы. К тому же теперь у него не осталось возможности пить отвары из Ваэльиных трав…

Атмосфера в их каюте была не особенно веселая. Хирга больше не бегал за матросами по палубе — капитан велел не создавать сборищ, и лишенный своей забавы мальчишка маялся от скуки пополам со страхом. Сэр Тери был просто мрачен. Он не выглядел напуганным, но и поводов для радости не находил. Сам Шут почти все время проводил за упражнениями — когда он не истязал свое тело стойками и прогибами, то часами мог сидеть, безмолвно уставясь в одну точку и пытаясь раздвинуть границы восприятия. После возвращения ему еще ни разу не удалось посмотреть на мир другими глазами, но Шут чувствовал, что этот момент уже близок, и изо всех сил старался посодействовать его приходу.