Три войны - Сапегин Александр Павлович. Страница 88

Риго облокотился на зубец и бросил взгляд на заваленное останками зомби пространство перед крепостными стенами.

— Пуговку пришлось… — Тимур сглотнул. — От попавшего в нее заклятия у нее отсохло правое крыло, как она смогла дотянуть до города, не представляю. Пуговку зарезали, чтобы не мучилась. — Друг грустно кивнул, теперь он будет знать, чье мясо выдадут полуптицам вечером. — Мне приказали возглавить седьмую эвакуационную команду, жителей нижнего города переводят в Мидл. Свободных грифонов пока нет.

— Значит, решение принято, — утвердительно сказал Риго. — Как я устал, — он отвернулся от кровавой картины и медленно съехал по стене, усевшись задом на голый камень и обхватив голову руками. — Тимур, мне страшно, я каждый день боюсь умереть, боюсь, что Марика останется одна и я никогда не увижу сына, боюсь, что «зеленухи» возьмут Мидл. Тебе проще…

— Не проще, — перебил друга Тимур.

— Не проще?

— Любаэль беременна.

— Тарг!

— И знаешь, — Тимур наклонился к Риго, — я хочу убить как можно больше «зеленух», мне страшно умирать, но если моя смерть поможет выжить Любе, я сделаю это. Ты думаешь, они хотели умирать? — Парень махнул рукой в сторону мертвого поля и до белизны в костяшках сжал кулаки. — Нет, они хотели жить, вряд ли эти люди могли представить себе, что мерийские ренегаты и шаманы орков превратят их в зомби. Мог ли ты себе представить, что детская игра в войнушку не имеет ничего общего с настоящим ужасом войны? Знаешь, я был тихим мальчиком, кто бы мне сказал год назад, что я с дрыном в руках буду убивать людей, я бы тому плюнул в рожу. Ты боишься потерять Марику, я Любу, мы все чего-то боимся, нам есть что терять. Поэтому я не сдался и не ною. Встань! — рявкнул Тимур, Черныш испуганно курлыкнул, Риго нехотя поднялся. — Ты, Тарг тебе в печень, солдат! Если ты расклеишься, то тогда можно сдавать город оркам. Думаешь, этим людям не страшно? — Тимур стрельнул взглядом в сторону большой группы городских жителей, перегораживающих баррикадами улицы. — Эти сапожники насмерть стоят на стенах и гибнут как настоящие герои. Только попробуй опустить руки, я тебе голову сам откручу!

— Умеешь ты поднять настроение, — усмехнулся Худой.

— Лети давай, тебя, поди, командование заждалось. До встречи, не вздумай умирать!

— Сам не сдохни, иначе тебя Любаэль домой не пустит.

— Это точно.

— До встречи.

Тимур, проводив взглядом улетающего друга, спустился вниз. К центральным воротам скоро должны были подойти военный комендант и губернатор Этран. Командиры эвакуационных команд напрямую подчинялись бывшему ректору магической школы. Спустился он вовремя. Губернатор, комендант и, как ни странно, над-князь Мидуэль уже были у ворот и о чем-то переговаривались с сотниками ополчения и командирами серых орков, коих в городе было больше десяти тысяч. Переселенные с северной оконечности серые на несколько дней сдержали орду «зеленух», но силы были неравны, им ничего не оставалось, как скрыться за городскими стенами. Древний эльф, возвращаясь с какой-то встречи, решил заглянуть к Этрану, и тот и другой имели что-то общее или какую-то общую тайну, и застрял в городе. Орки поймали город в ловушку четырехсотлетней давности — история любит повторяться. Шаманы, еще за сто лиг от главной цели орды, принесли в жертву несколько тысяч пленников и установили пространственные щиты.

Тимур остановился за спиной губернатора, кивнув головой многочисленным знакомым. Благодаря незавершенной интриге короля молодых героев Ронмира знали многие, Тарг им в печень.

— Господин губернатор!

Из-за угла ближайшего дома, в окружении десятка старшекурсников школы магии, выскочил гралл Некрос — преподаватель некромантии, от розовощекого жизнерадостного блондина остались только светлые, чуть тронутые платиной волосы. За время осады Некрос превратился в тень самого себя и сейчас как никогда соответствовал каноническому описанию некроманта: серая дряблая кожа, бескровные губы, впалые щеки, темные круги под глазами, которые сверкают лихорадочным блеском.

Этран обернулся на возглас:

— Что вы хотели, гралл Некрос?

— Господин губернатор, ректор, — взволнованно сказал некромант, доставая из-под мантии древний фолиант, от которого так и веяло охранными заклятиями, печатями и глубокой стариной. — Я был на нижних уровнях школьного архива и нашел один фолиант, в котором описываются заклинания, примененные драконами три тысячи лет назад для уничтожения Великого Леса. Мы можем применить его на орках.

— Не можем, — отрезал древний эльф, взмахом руки одновременно останавливая губернатора и отметая возможные возражения гралл Некроса. — Я читал о «Поцелуе Богинь», драконы добровольно отдали себя в жертву. Не факт, что у вас получится, заклинание рассчитано на драконов, на их магию. Тем более для ритуала требуется маг жизни и люди, готовые вонзить в себя ритуальный нож. Драконы же просто сгорали в своей магии, отдавая силу. Где вы собрались искать мага жизни? Они все наперечет, или вы хотите оголить какой-нибудь из госпиталей?

Некромант смутился и беспомощно осмотрелся по сторонам. Губернатор, над-князь и комендант не стали принимать доклады начальников эвакуационных команд, перенеся их на два часа, и направились инспектировать стены. Тимур задумчиво смотрел в спину древнего эльфа, вдруг он почувствовал взгляд между лопаток.

— Ты ведь маг жизни? — услыхал он и обернулся, столкнувшись взглядом с некромантом. — Я помню тебя и твоего друга, он оказался драконом.

— Предположим, — осторожно ответил Тимур, которому совершенно не понравился взгляд и лихорадочный блеск глаз преподавателя.

— Прошу, выслушайте меня!

— У вас пять минут.

— Мне хватит, — ответил некромант. Он раскрыл фолиант и принялся объяснять смысл заклинания. Некрос говорил с таким пылом и жаром, что невольно зачаровывал, но чем больше он описывал действие заклинания, тем больше ужасался его слушатель. Если неизвестный автор прав, то сила «поцелуя» такова, что перед ним меркнет «огненная стена», которую применил четыреста лет назад Бахыг Трехпалый. Подобным заклинанием можно уничтожить большую часть орды.

— Уважаемый гралл Некрос, остался один неучтенный нюанс — жертвы, где вы наберете добровольцев на заклание?

— Добровольцы будут, — от скрипучего, надтреснутого голоса, прозвучавшего справа, Тимур вздрогнул и оглянулся. Увлеченный рассказом маньяка-некроманта, он не заметил, что их окружила толпа, состоящая из городских жителей и беженцев, многие из которых были серыми орками. Говорил старый орк, весь покрытый страшными шрамами от ожогов. — Многие не хотят жить, но умирать просто так не желают, но ради победы они готовы отдать свои жизни.

Несколько искалеченных мужиков закивали. Тимур почувствовал, как в груди образовалась сосущая пустота…

Тимур, стараясь не потревожить и не разбудить уснувшую Любаэль, присел на край кровати, но, как всегда, тщетно…

Девушка спала чутким сном, так иногда спят лани, разделив восприятие. Одна половина в стране Морфея, вторая бодрствует, внимательно прислушиваясь к окружающему миру. Стоит где-то треснуть сучку или колыханию пучка травы от ночного ветра выбиться из общего ритма, как лань тут же подскакивает на ноги и скрывается во тьме ночи, так и Любаэль. Стоило ей заслышать легкий поскрип сапогов любимого человека, как она проснулась, но еще некоторое время лежала не шевелясь. Вот Тимур тихонько прокрался к кровати, присел на самый краешек и впился взглядом в ее лицо. Наверное, это дар, чувствовать других людей по бросаемым на нее взорам. Любаэль всегда определяла, что испытывает тот или иной человек, лишь однажды она не смогла прочесть чужой взгляд, слишком много в нем было намешано и слишком он был потусторонним — нечеловеческим. Так на нее смотрел Керровитарр, чуть позже эльфийка убедилась в своих предположениях. Дракон не может быть ни человеком, ни эльфом, хотя носил личины обеих рас, но взгляд… Теперь девушка знала, что всегда сможет отличить взгляд дракона. Не прочесть, но отличить запросто. Сейчас, когда драконами близко не пахло, она почувствовала на себе похожий взгляд, в котором перемешались безмерная любовь, тоска и сожаление, толика грусти, алмазная твердость принятого решения, смертельная усталость и… Любаэль открыла глаза и посмотрела на любимого. Глубоко в глазах Тимура поселились смерть и надежда.