Смертоносная чаша [Все дурное ночи] - Сазанович Елена Ивановна. Страница 58

Я чувствовал, что в глубине души Вано согласен с Порфирием. Я его даже не очень осуждал: он ведь всего лишь ищейка. Но простить то, что он так быстро отступился, я не мог. Вано сидел, низко опустив голову и уставившись в одну точку. Наконец он поднял тяжелый, потухший взгляд, и наши глаза встретились. Я стиснул зубы в ожидании ответа.

– Ник, – медленно, подбирая слова, начал Вано, – поверь, все образуется. И потом, что я могу теперь сделать? Махать кулаками, драться? Нет, Ник. Формально на сегодняшний день все улики против Василисы. Но я не верю в ее виновность. Только… что, кроме этой веры, я пока имею? Вера – это не факт. И тем более – не закон. Преступник подтасовал факты так, что мы в них завязли по уши и не можем никак выбраться. По закону мы обязаны задержать Васю до полного прояснения картины преступления. И главное теперь – как можно скорее разыскать настоящего преступника. Как можно скорее! Это единственное, что мы для нее можем сделать…

Мое терпение окончательно лопнуло. Навалившись всей тяжестью своего тела на стол, я схватил Вано за ворот цветастой рубахи и встряхнул изо всей силы. Мое лицо перекосилось от злости. Побелевшими губами я прошипел:

– Говоришь, формально… А ты знаешь, что такое один день в тюрьме?! Черт! Один час в тюрьме! Ты это знаешь?! Нет, Вано, это уже далеко не формально, когда со всех сторон давят стены, когда дышать нечем и не хватает воздуха, когда понимаешь, что это – тупик, склеп, в котором ты погребен навечно и заживо! Вано! Живому человеку там делать нечего! Особенно если он не виновен. Это не формально, черт тебя побери! Вам нужно заполнить какие-то дурацкие бумажки, исписать чернила. Но чем вы восполните дни, проведенные ею за решеткой?! Какие подберете слова за причиненное зло?! Душа, Вано, – это не формальность. И от нее не отделаешься с помощью красивых слов! Я верил тебе… Но… Черт с тобой! Я сумею защитить ее сам!

Я так же резко расцепил свои посиневшие пальцы и встал между Васей и Порфирием.

– Она никуда не поедет! Слышите, никуда!

На Порфирия мой гневный монолог не произвел никакого впечатления, мне показалось даже, он развеселился. И, глядя на меня кругленькими невинными глазками, с аппетитом дожевывал очередной кусок ветчины.

– Поедет, Ник, еще как поедет. – Он неприлично громко проглотил прожеванное мясо. – Хотя бы для того, чтобы дать показания, что она делала в квартире Толмачевского. Этому есть свидетель. А свидетель, Ник, это, ух, какое большое дело!

Я не выдержал и замахнулся, но мою руку перехватил Вано и до боли выкрутил ее за спину.

– Не будь дураком, Ник.

– Ну, почему же! – Порфирий растянул в милой улыбочке тонкие губы. – Молодой человек явно желает погостить у нас пару-тройку суток.

Его слова отрезвили меня. Конечно, Порфирий не упустит такого удачного момента и упечет меня за решетку. А там я, уж точно, буду не в состоянии помогать Васе. Разве что смогу с ней перестукиваться. Нет, такая перспектива меня не прельщала. Видимо, не прельщала она и Васю. Она крепко-крепко обняла меня за шею.

– Ник, успокойся. Я тоже верю, что все образуется. Ты мне сможешь помочь только здесь. За меня не волнуйся. Слышишь? Я очень люблю тебя, Ник. Потерпи чуток. И береги себя, хорошо?

Я молчал. Горький комок подкатил к моему горлу, и я, как полный придурок, не мог выдавить из себя ни словечка. Вместо того чтобы я утешал девушку, которая направлялась совсем не в дом отдыха, она успокаивала меня, так ничего и не предпринявшего, чтобы выпутать ее из этой скверной истории. Я неожиданно встретился взглядом с Порфирием: у него на губах застыли словечки в наш адрес, но он мудро решил оставить их пока при себе. Наверно, он тоже иногда читал романы и помнил, что сцена расставания должна проходить при полной тишине, почему и называется немой сценой.

Я наконец отпустил Василису, легонько подтолкнув к Порфирию.

– Конечно, он, увы, не Мегрэ и не Ниро Вульф.Но, думаю, Васенька, этот человек еще способен сообразить, что первым делом следует искать господина Толмачевского, который, вне всякого сомнения, является истинным убийцей. Когда же он его отыщет… Хотя скорее отыщу его я, но это не важно. Так вот, Васенька, тогда-то будет и на нашей улице праздник! А некоторых любителей формальностей после этого наверняка понизят в должности, и им придется сменить кожаное кресло на табурет, в который я не премину всадить гвоздь по старой формальной дружбе.

– Вы очень любезны, Никита Андреевич, – улыбнулся в ответ Порфирий. – Кстати, насчет господина Толмачевского, этого молодого преуспевающего бизнесмена. Вы такой шустрый, такой любознательный, а неужели так и не вынюхали? У него опять же – железное алиби. Во время убийства он имел честь пребывать на важнейшем заседании управляющих ночными клубами, проходившем в центре города. Именно в это время, по мнению экспертов, и произошло преступление.

Он держал официальную речь этак минут на тридцать-сорок и вообще на протяжении заседания ни разу не отлучался из зала заседаний. Даже в туалет, бедняга, не выходил! Впрочем, расстояние от этого офиса в центре города до его квартиры – минут сорок езды на машине. Так-то вот, мой друг. А крыльев за его спиной я как-то не замечал. Да и при том, что он человек не бедный, думаю, сапоги-скороходы не сумел приобрести. Но, безусловно, мы доставим его в прокуратуру для дачи показаний. Безусловно. Только, увы, арестовать его мы не вправе. Так что советую побыстрее помириться с вашим лучшим дружком Вано и выпить за… – Он запнулся и обвел глазами зал. – Ну, хотя бы за всех этих несчастных, помышляющих о смерти. Все-таки, поверьте, жить веселее. Или вы так не считаете?

Он, вежливо взяв оторопевшую Васю за руку, медленным шагом направился к выходу. Со стороны они напоминали вполне приличную парочку, если и не влюбленных, то довольно добрых приятелей, и за соседними столиками на нас вообще никто не обратил внимания. Никто и не подозревал, что здесь бушевали страсти и одного из нас ведут в тюрьму. А может быть, просто никому до этого не было дела.

Всего один раз Вася оглянулась, не сумев скрыть печали в серых глазах. У меня защемило сердце, и я поскорей повернулся к Вано.

– Ну, а теперь скажи, за что ты на этот раз держался? За какое кресло? Ведь на твоем уже давно восседает Порфирий! Или ты так ценишь эту работу, весь смысл которой заключается не в том, чтобы найти истинного виновника преступлений, а в том, чтобы заполнить нужный документ?! Молчишь, Вано? И правильно делаешь! Я никогда тебе больше не поверю. Никогда!

– Ник, – глухо выдавил Вано. – Я знал, что у Толмачевского железное алиби. Я ничего не мог поделать, Ник!

– Знал… – Я глубоко затянулся сигаретой. Мои руки заметно дрожали, но я и не пытался скрывать эту мелкую дрожь. – Значит, знал и тем не менее не уговорил Васю уйти со мной. Скрыться хотя бы до поры до времени, когда найдут настоящего убийцу.

– Да, Ник, не уговорил. – Голос Вано стал тверже, и он уже открыто смотрел мне в глаза. – И правильно сделал. Ты очень скоро это поймешь. Потом, я не артист, и не в моих правилах устраивать представления на глазах у публики. Да и красочных монологов я произносить не умею. Все это сделал за меня ты, Ник.

– А ты в это время сидел и молчал, потупив глазки. Прекрасно, Вано. Может быть, ты исправно выполнил свой служебный долг, но не долг настоящего товарища. Ты вполне мог заступиться за Василису, хотя бы словом. Но ты промолчал, как тогда… Ведь тебе как никому известно, что молчание дорого обходится.

– Дорого, Ник. Но иногда оно просто необходимо. – Вано не отрывал от моего лица своего жгуче-черного взгляда. – И теперь мы не имеем права на такую роскошь, как выяснение отношений. В любом случае, мы в одной упряжке, даже если не всегда удается понять друг друга. Наша основная задача теперь – отыскать убийцу. Если это не Толмачевский, то кто? Кто, Ник?

Я тяжело вздохнул. Я не имел понятия.

– Если это не Толмачевский, то кто-нибудь из его команды, – предположил я.